В расширившихся глазах Уотерхауса появилось рассеянно-задумчивое выражение, и Чарли поняла, что он улавливает ее мысль.
– То есть «Бентли-гроув, одиннадцать» – его название для дома двенадцать по Бентли-гроув, – в итоге заключил он. – Его тайное прозвище для их с Джеки…
– По-моему, ты подыскиваешь некое определение для «любовного гнездышка», – многозначительно подсказала Чарли.
Ее муж незаметно прикусил губу.
– Если он достаточно проникся этим домом, чтобы дать ему название… Нет, не получается. Если теперь он стал одержимым этим домом, то только потому, что его купили Гилпатрики. Он несравнимо менее привлекателен, чем дом восемнадцать по Пардонер-лейн, а Кит Боускилл вряд ли готов поступиться эстетикой. То есть в данном случае дело не в самом доме… – Глаза Саймона прищурились, а пальцы выбили на столе барабанную дробь.
– Мы теряем его, – заметила Чарли Сэму, который тоже выглядел растерянным и встревоженным.
– Мы не можем сбросить со счетов дом одиннадцать по Бентли-гроув как не относящийся к делу, – ответил ей Комботекра. – Это же там Конни Боускилл видела труп женщины!
– Почему они купили новые шторы?! – вдруг воскликнул Саймон, поразив своих собеседников громкостью вопроса. – Никто не покупает новые шторы для чужого дома. Бэзил Ламберт-Уолл сообщил мне, что эти новые шторы пока еще так и не повесили, но сегодня, когда я подошел к этому дому и позвонил в дверь, все шторы были опущены – задернуты. Почему бы не впустить в дом свет таким славным солнечным деньком?
– Зачем же ты заходил сегодня в дом двенадцать по Бентли-гроув? – удивленно спросила Чарли.
– Надеялся поговорить с кем-то из Гилпатриков, – пояснил Уотерхаус. – Семь лет назад они получили то, что хотел Кит Боускилл. Мне хотелось убедиться, что они нормально пережили эту победу. Но мне никто не открыл.
– И тогда ты подумал, что, заручившись нашей помощью, можно вломиться туда, – проворчал Сэм, безуспешно пытаясь скрыть нервную дрожь в голосе.
– Дама из дома семнадцать по Пардонер-лейн сообщила мне, где работает Элиза Гилпатрик, – сказал Саймон. – В бизнес-школе Джаджа[59]. Мне не удалось туда дозвониться – вероятно, по субботам они закрыты. Если б мне удалось связаться с ними, то я спросил бы, когда Элиза последний раз выходила на работу.
– А ты не хватаешься за самые невероятные версии? – спросила Чарли.
– Но кем же была мертвая женщина, которую Конни Боускилл видела на сайте «Золотой ярмарки»? – спросил Сэм.
Из его вопроса жена Саймона сделала вывод, что Комботекра разделает тревогу ее мужа о благополучии Элизы Гилпатрик.
– Можно ведь завернуть труп в пару штор, – монотонно произнес Уотерхаус, пристально глядя куда-то за спину супруги. – Профессор говорил, что машина Джеки была буквально забита шторами, упакованными в полиэтиленовую пленку. Им даже пришлось опустить спинки задних сидений. В шторы можно завернуть труп, замотать его полиэтиленом и обвязать скотчем, сделав упаковку герметичной, чтобы соседи не учуяли никаких запахов…
Саймон трижды нажал одну клавишу на телефоне: цифру «9».
– У нас достаточно доказательств, – сказал он. – Никаких взломов для проникновения не понадобится.
Через пару секунд Чарли и Сэм услышали, как он попросил соединить его с полицией.
25
Суббота, 24 июля 2010 года
– Ты по-прежнему еще можешь спасти меня, – произнесла я как можно спокойнее. – Причем спасение не означает убийство. Ты же способен однозначно понять такое слово.
Кит стоял у меня за спиной, прижавшись лицом к моему затылку. Я почувствовала, как он покачал головой.
– Ты ничего не понимаешь, – маловнятно ответил он, уткнувшись носом в мои волосы. – Ничего.
Нож переместился к моему подбородку. Я вскинула голову, тщетно пытаясь отстраниться.
– Послушай меня, Кит. Ты ведь всегда говорил, что я умна. Помнишь?
Я поняла, что должна делать: надо говорить. Нельзя молчать, давая ему возможность думать. Возможность действовать.
– Но не так умна, как Джеки, – вяло возразил он.
Мне хотелось крикнуть ему, что я умнее Джеки, что именно она сейчас лежит бездыханно в чьей-то затвердевшей крови, а я еще жива.
Мне хватило ума, чтобы обнаружить ключ с брелоком «№ 12» в кружке с рисунком из красных перьев и вспомнить о домах семнадцать и восемнадцать по Пардонер-лейн. Хватило ума, чтобы заметить определенное сходство ситуации с домами одиннадцать и двенадцать по Бентли-гроув.
Вот если б мне еще хватило ума держаться подальше отсюда – удовлетвориться этим знанием и не пытаться проверить все, полностью доказав себе самой свою правоту…
Могла ли Джеки Нейпир желать мне смерти? Она же не знала меня!
– Пожалуйста, послушай, – невозмутимо продолжила я. – Ты прав, ситуация получилась безвыходная, но есть способ пережить ее. Если мы готовы признать случившееся, взять на себя ответственность…
– Разве ты не знаешь, что в Кембридже нет тюрем? – рассмеявшись, спросил Кит. – Вчера я провел их поиск в «Гугле». Есть одна в Марче и еще одна в местечке под названием Страдишелл, неподалеку от Ньюмаркета. Почтовый индекс CB-восемь – буквы, как в Кембридже, но на этом сходство кончается.
Я открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова. Я совсем не ожидала, что он заговорит о тюрьмах. Он искал их в Кембридже? По Интернету. Зачем?
– Мы вели себя как идиоты, – забормотал Кит, – только зря тратили время в этих унылых местечках. Надо было держаться за этот город. Все эти мелкие провинциальные городишки – Хорнингси, Харстон – они не сравнимы с Кембриджем, какая уж там цивилизация! Они ничем не лучше застойного, удушающего Литтл-Холлинга. Ничем не лучше Рича, Беруэлла, Чиппенхэма… или уж, на худой конец, того самого Ньюмаркета.
У меня начали стучать зубы. На улице ведь по-прежнему было жарко? Невероятно, но я замерзла. От Кита тоже несло холодом. Заморозили друг друга до смерти.
– Мы потеряли попусту чертовски много времени, – печально заключил мой муж.
Похоже, он имел в виду, что мы начали терять время с две тысячи третьего года, с наших поисков дома.
Прошло семь лет. Пролетело, и вот время закончилось. Нет больше ни прошлого, ни будущего, нет смысла и говорить о них. Не существует ничего, кроме настоящего, кроме страха смерти и безмолвия, наваливающегося на меня, кроме удушающей тишины, растекающейся кровью.
Кровью, исчезнувшей, когда Кит сел к компьютеру взглянуть на нее.
Я резко вздохнула. Понимание обрушилось на меня, не оставив времени на сомнения. Исчезла не только кровь. Я попыталась отбросить страх и привести мысли в порядок, но осознала, что приводить в порядок нечего – голова моя заполнилась зрительными образами, словно передо мной прокручивался видеофильм: Кит сидит за моим письменным столом, глядя на экран лэптопа. Я стою за его спиной, боясь того, что вновь увижу ту жуткую картину, хотя он и говорит, что ее уже нет, а на полу в разбитой рамке валяется свидетельство регистрации фирмы «Нулли»…
– Я поняла, как ты сделал это, – сказала я. – Все постоянно спрашивали меня, почему же ты не увидел женского тела, просматривая открытый мною тот же самый виртуальный тур. И мне все хотелось найти объяснения того, как такое могло случиться.
Кит тихо хмыкнул. И я как-то догадалась, что он улыбнулся.
Я почувствовала, как изменилось выражение его лица, не видя его: означает ли это, что я знаю этого человека?
– У тебя появилась интересная версия, – заметил он. – Виртуальный тур с переменным вариантом, появляющимся всего один раз каждые сто или тысячу циклов.
– Хотя и ошибочная, верно? Ты просто смотрел другой тур. Ты первым вошел в кабинет, а я осталась за дверью.
Я тряслась от ужаса на лестничной клетке. Слушала за закрытой дверью недовольное ворчание Кита: «Потрясающе! Всю жизнь я мечтал взглянуть глухой ночью на чужую посудомоечную машину».
– Ты закрыл все, – продолжила я, – и тот тур тоже. Ты вообще вышел из Интернета. Один щелчок мыши, и все исчезло. Ты заранее выложил на рабочий стол монитора другой, готовый для просмотра видеотур – изначальный вариант. – Ты получил его от нее, от Джеки. – И запустил его вторым щелчком. И там уже не было той гостиной, не было никакого женского тела.
Кит хранил молчание. По-моему, он перестал улыбаться.
– Когда я вернулась в кабинет, на страничке, окружавшей виртуальный тур, уже не было логотипа «Золотой ярмарки». А до того, как я разбудила тебя, у меня был открыт вебсайт «Золотой ярмарки». Там и адрес был указан – «Бентли-гроув, дом одиннадцать» – и логотип «Золотой ярмарки».
Почему же моя память так долго таила эту подробность?
Потому что ты не могла сразу увидеть всего. И сейчас ты не можешь видеть лица твоего мужа, когда он держит нож перед твоим собственным лицом.
– Когда ты, рассердившись на меня, вернулся в постель, я опять уставилась на экран и тупо пялилась на него несколько минут. Просматривала комнату за комнатой, постепенно появлявшиеся на экране. И всякий раз, когда появлялась гостиная, все оставалось по-прежнему – никакого женского тела. Потом я закрыла этот тур – твой тур. Решила начать по новой, проверить, не изменится ли что-нибудь. Тогда я думала лишь о том, как же могла исчезнуть та мертвая женщина. Я не задавалась вопросом, почему мне пришлось вновь выйти в Интернет, – я действовала почти машинально.
– Ты не разбудила меня, – тихо произнес Кит.
Разумеется, не разбудила.
– Конечно. Ты не спал. Просто весьма убедительно изображал спящего.
Твое глубокое замедленное дыхание, неподвижность… Вы оба, и ты, и Джеки, притворно лежали неподвижно. Обманчивая неподвижность…
– Ты знал, что я ездила в Кембридж по пятницам искать тебя, искать доказательства твоей другой жизни в доме одиннадцать по Бентли-гроув. Должно быть, ты узнал об этом задолго до того, как я призналась тебе.