– И все это – чтоб быстрее вытащить меня из поместья? Но зачем я вам для приманки? Если вам нужна моя сестра, ну так пришли бы в поместье сами, она там. Раз стемнело, значит, все еще там.
– Ты же знаешь, – очень медленно произнес старик, и его руки на столе едва подрагивали, – там не твоя сестра. Там божество в ее теле.
– Ну на-а-адо же! А я-то думала, там всего-то навья тварь! Наверно, мне стоит чувствовать себя польщенной, раз мою сестру подменило аж целое божество?!
– Почему бы и нет? – Улыбка старика была больше похожа на трещину в деревянной маске. Темные глаза так и остались спокойными и внимательными. – Мало кого оберегает божество. К тому же столь древнее.
– Пока от этого одни проблемы. Хотя… она убила Финиста. Уже за это ей можно сказать спасибо.
Голос дрожал так сильно, что всем было ясно, сколь наигранна ее бравада. Они сделали вид, что не заметили, и Марья это оценила.
– Значит, он желал тебе зла. И не было другого способа тебя обезопасить.
– Неудивительно. – Марья мрачно улыбнулась, снова чувствуя, как горит кровь, как монстр внутри поднимает голову. – Ему было за что меня не любить. В конце концов, если б я вам тогда не поверила, мы бы не оказались в ловушке Змеи так быстро. Да и мало кто любит бесполезное ярмо на шее. Аня…
Голос дрогнул, и ледяная корка снова незримой броней сковала кожу.
Несказанные слова жгли язык. «И Аня тоже меня не любила». Детская, давно выплаканная обида снова подняла голову. Марья знала, что это неправда, знала, что иначе бы Аня не пришла за ней в мир мертвых.
– Она любила тебя, – тихо произнес старик, и Марья тут же ощерилась, выплескивая злость:
– А тебе-то откуда знать?! Кто ты вообще такой, подлый всеведущий… старик!
Он не удивился ее вспышке, даже улыбнулся, словно узнавая что-то родное.
– Вспомни. – Голос его полнился странной глубокой силой, и перед глазами сами собой всплывали образы, которые Марья даже в кошмарах гнала от себя прочь. – Я был рядом с твоей сестрой, когда она пришла за тобой в Навье царство. Я был рядом весь ее путь, я видел все ее страхи и сомнения. Поверь мне, если б в ее сердце не было любви и тепла, она не смогла бы тебя спасти.
– Я была ужасной сестрой, – пробормотала Марья и все-таки вгрызлась в яблоко. Оно было настолько кислым, что скулы свело. – И я так старалась больше ее не разочаровывать. Чтоб она не жалела о том, что сделала. Но этого оказалось мало.
Она с силой сдавила яблоко, и капли липкого сока брызнули там, где ногти пробили кожуру.
– Этого оказалось мало, – повторила она с ожесточением. – Потому что она уже была… проклята? Больна? Не знаю. Она превращалась во что-то и молчала. Выгнала меня. А потом заключила договор со Змеей. И стало не важно, насколько хорошей и послушной я пыталась быть после Нави – это уже не могло ничего исправить.
Монстр внутри скулил – ледяные иглы впились в него, в самое сердце Марьи. В этот момент она ненавидела себя особенно сильно. И упивалась этим.
– Превращалась? – Старик нахмурился. – Я догадываюсь, о чем ты, но ее излечили еще в Нави. Яд не должен был…
Марья только плечами передернула.
– Она чаще злилась. Иногда глаза становились голодные и безумные. А потом… – Она вздохнула, снова с ужасом вспомнив окровавленное лицо в отсветах пламени. – Сегодня Финист привел меня туда, где она заживо жрала кого-то. Даже не надеюсь, что это был не человек. И нет, в этот момент она была не Змеей, а собой… хоть от Ани в ней мало что осталось. У нее были пустые глаза и звериные повадки.
Кажется, на его лицо тенью лег ужас. Но может, Марья просто хотела его увидеть.
– Значит, у меня и не было шанса успеть, – едва слышно вздохнул старик, и Андар сочувственно коснулся его запястья.
– Ты собирался ее спасти? – Против воли голос дрогнул от надежды, хоть Марья и знала, что надеяться на кого-то глупо. Особенно на тех, кто однажды уже обвел ее вокруг пальца. – Тогда помогите мне! Мне нужно найти браслет, и тогда Полоз вернет Ане тело, и…
Старик наклонился над столом и коснулся ее пальцев, и Марья тут же подавилась словами, словно язык онемел. Она даже не удивилась, когда он тихо сказал:
– Я собираюсь ее убить. Прости, Марья.
Еще вчера она обмякла бы, обессилев и потеряв надежду. Но сейчас в ней надломилось что-то, осыпалось со звоном, и не сразу Марья осознала, что по незримому ледяному кристаллу, который успокаивал ее, защищал – от самой себя, – прошла трещина, такая же глубокая и черная, как по небесам.
Марья задержала дыхание, словно и вся толща горы должна была рухнуть и погрести ее под собой, но нет – пока монстр притих, прикрыл глаза, только уши чутко вздрагивали, выдавая напряжение.
Держи себя в руках, Марья. Будь спокойна, Марья.
Ты же не хочешь его разбудить?
Марья резко выдохнула и улыбнулась, прямо встречая виноватый, сочувственный взгляд старика.
– Я не позволю. И наживкой не буду.
Она резко поднялась, с грустью подумав, что стоило сначала поесть, а потом уже разговаривать, но и дальше оставаться за одним столом с этим лицемером она не могла.
– Хозяйка, позволишь остаться? – с вызовом спросила Марья, готовая выгрызать согласие даже в прямом смысле слова. Но Медной горы хозяйка кивнула, малахитовые шарики глаз на мгновение потемнели, словно она веки смежила.
Со скрежетом позади Марьи разошлись расписные стены, открывая новые покои, мерцающие фиолетовым и зеленым. Пара кошек тут же начали виться у ног Марьи, мяукать в унисон, и она наклонилась, покорно почесала одну из них за ушами. Прежде чем уйти, отвесила издевательский поклон старику.
И только когда за ее спиной стена снова сошлась воедино, Марья позволила злости и обиде взять над собой верх.
Когда проход за Марьей закрылся, старик устало уронил голову на руки. Пока все шло по плану, но это его не радовало. Долг, возложенный духами, выматывал, вытягивал душу, а вместо нее копилась темная вязкая ненависть к себе самому – и за малодушие, что не хватает решимости почтительно следовать велению духов, и за то, что вообще следует.
Андар хотел коснуться его, утешить, но замер, ладонь так и застыла в воздухе в паре сантиметров от его плеча. Было б легче, если б он ненавидел. Но дух, лишь смутно помнящий, что когда-то он был человеком, не мог ненавидеть шамана. Или того, кому шаман велел подчиняться.
– Разве не лучше было ее утешить? – Хозяйка как ни в чем не бывало почесала под подбородком одну из кошек, самую крупную. Та довольно задрала мордочку, выпустила и тут же втянула антрацитовые когти. – Теперь она тебе не доверяет.
– Я не могу ей лгать, – сдавленно признался он. – Не прямо в глаза.
– Вот как? – Мумия задумчиво щелкнула зубами, перебросила тяжелую косу на грудь и принялась переплетать ее. Мшисто-зеленые ленты сами собой возникали под ее пальцами и перевивали угольно-черные пряди. – Ты пришел ко мне и рассказал о тени, что нависла над миром. О том, что тебе нужна девочка, которую заполучил Полоз, чтоб эту тень остановить. Попросил помощи и приюта. А теперь не находишь сил лгать ради того, чтоб мир уберечь?
«И не находишь ли силы, чтобы лгать мне?»
Непроизнесенные слова повисли в воздухе, и кошки напряглись, угрожающе заворчали, стекаясь к скамьям.
Старик остался спокойным. Он уже слишком устал, оправдывая сам себя, чтобы оправдываться еще перед кем-то.
– Это не важно, хозяйка. Она здесь, и этого от нее достаточно. Ее согласие мне не нужно.
Если бы на лице хозяйки еще могли отражаться эмоции, она б улыбнулась. Но ей остался только голос, и он звенел и переливался сотней интонаций, подчиняя и лишая воли.
– И не это ли тебя гнетет? Твоей совести было бы спокойнее, если б она сама положила голову на плаху, не так ли?
– Моей совести было б спокойнее, если б я погиб в Нави.
Мумия расхохоталась, и ее мелодичный смех не вязался с желтыми крупными зубами, они щелкали кастаньетами, когда она говорила.
– Тогда спрячь ее, чтоб она осталась чистой, – посоветовала хозяйка, – и выполни уже свое обещание. Это Полоз может верить в неуязвимость своего мира, а мне ведомо, что на нижних ярусах разрастаются ядовитые травы и серые мхи. Корнями они крошат камень, и скоро гора пошатнется. Долго ли тогда продержится твое небо, служитель духов? И что тогда случится с твоим миром?
Старик промолчал.
Он и сам не знал.
13Отмеренное и заслуженное
После вспышки злобы, когда она металась меж стен, как безумная птица, Марья заснула, опустошенная и обессиленная. Покрывало на кровати переливалось мягким шелком, но не грело. Мозаики на стенах слабо мерцали, едва разгоняя темноту, и во сне Марья вздрагивала от холода. Ей снова снился ледяной терем и его хрустальная колыбельная, но теперь мелодия то и дело обрывалась или срывалась на визг и скрип. Ледяное кружево таяло, падая мелкими и частыми каплями. Черными – как вода с волос Ани.
Проснулась Марья как от кошмара, сердце билось о грудную клетку, словно пыталось ее проломить. На краю кровати она обнаружила сложенную одежду, очень простую, крестьянскую, из небеленого льна. Но она была мужской, и Марья готова была расцеловать того, кто принес ей штаны вместо осточертевшего платья.
Темная арка под фиолетовой мозаикой вела в низкую и темную пещеру, у стен зловеще свисали соляные сосульки, усеянные каменными светлячками, и их мерцание отражалось в темной и неподвижной воде бассейна. По краям он был выложен плиткой из светлого шершавого камня, и Марья осторожно присела, тронула кончиками пальцев неподвижную гладь воды. Теплая. Она едва заметно попахивала серой, но это не могло ее смутить.
В воду она погрузилась с головой и не выныривала, пока хватало дыхания, пока шум сердцебиения в ушах не стал оглушительным. Она царапала кожу, словно пытаясь содрать ее, вырвать из себя воспоминания о кровавой трапезе сестры, как отравленный шип выдернуть сомнения, которые породил в ней Финист.