Вечером я рассказала папе о встрече с Вадимом Петровичем. Он вздрогнул, услышав его имя, — или мне показалось? Помолчал немного, будто в чем-то сомневался, потом сказал:
— Почему бы и нет.
И только поздно вечером я вспомнила о своей идее со звонком. Закрылась в комнате, нашла в телефонных контактах запись «Мама», нажала на зеленую кнопку. Металлический женский голос выдал:
— Абонент находится вне зоны действия сети.
И короткие гудки.
Глава 9,в которой почти ничего не происходит. Хотя как посмотреть…
На следующей неделе я не получила ни одного сообщения. Но мне не терпелось узнать, что происходит на самом деле. Я хотела действовать, но не представляла как.
Близнецы собирали свой пазл. В отличие от меня, их картинка стала проясняться: края пазла становились все толще, и, хоть до конца было еще далеко, в центре красовались полностью готовый медвежонок и половина медведицы.
Всю неделю я болталась по Пескам, надев на себя четыре кофты сразу и замотав лицо шарфом. Я гнала самокат по Суворовскому, Кирочной или Шпалерной, изредка останавливаясь, чтобы сделать фото граффити, пока их не закрасили. Нева уже растаяла и несла свои мутные воды в залив. Небо, вода, набережная и ее противоположная сторона, кроме красно-коричневых «Крестов», были серыми. Все оттенки: от грязно-белого до почти черного по вечерам неба. Солнце не хотело показываться в городе. Не этой весной.
На набережной я фотографировала недавно установленный парусник. Дома распечатала фото и сделала из него коллаж: железный корабль плывет по морю, полному химер. Они вытягивают шеи и пытаются его потопить.
Со мной всегда был рюкзак с бутылкой воды, альбомом и карандашами. Николай Сергеевич неодобрительно смотрел на результаты моих шатаний по городу: искривленные пропорции набережной Фонтанки, под мостом — экскурсионный катер с японскими прогнатодонами, потусторонние пустые коридоры-улицы Коломны с провалами окон, деревья Летнего сада, тянущие хищные лапы за спиной у девятилетней девочки на самокате. Он отмечал мелкие ошибки, но я видела, что он недоволен настроением рисунков. Иногда я рисовала то же самое, но без чудовищ и хищных лап: веселых туристов с фотоаппаратами, людей в очереди. Никитин говорил, что у меня дар рисовать жизнь как она есть. Но я ничего не могла с собой поделать.
В пятницу после уроков я поехала на самокате не домой, а в НИИ, в котором работала мама.
Раньше я часто приходила к ней после уроков, если не было занятий или секций. Вадим Петрович был демократичным, а вахтерша — глуховатой и слеповатой. Поэтому все дети сотрудников проводили много времени на работе у родителей.
— Я к Анне Аркадьевне, — говорила я вахтерше, она согласно кивала и нажимала на кнопку пропуска.
— К Наринэ Фаруховне, — говорила я в следующий раз, и меня пропускали.
— К Акакию Велимировичу. — И вертушка приветливо пищала.
НИИ, в котором теперь располагалась и «Медицина будущего», находился в нашем районе, в одном из исторических особняков. Зеленое здание в стиле барокко стояло отдельно, за собственным забором, на котором дряхлели огромные гипсовые вазы, выложенные фруктами. Место, куда мама не дошла, оставив меня в школе. И теперь лепнина, пухлые младенцы на фасаде и даже вазы казались мне зловещими. Из-за забора выглядывали голые стволы тополей.
Стволы тополей были видны в окно маминой лаборатории. Однажды я изучала их несколько часов подряд. Мне было лет пять, мама забрала меня из сада и привела на работу. В лаборатории она посмотрела в несколько микроскопов, налила воды в поилки подопытных мышей, сделала записи в журналах и ушла в свой кабинет за сумкой, отвлеклась на диссертацию и забыла обо мне до позднего вечера. А я, не сумев открыть тяжелую дверь, пересчитывала оставшиеся листья на тополе и иногда вытирала слезу. Спас меня папа, который после двадцати неотвеченных звонков на мамин номер пришел в НИИ. Пока он меня одевал, они ругались.
Я нисколько не сомневалась, что, зайди я сейчас внутрь, меня беспрепятственно пустит та же глуховатая вахтерша, и я смогу погулять по просторным комнатам, заставленным стеллажами с документами. Но вместо этого развернула самокат и поехала к близнецам.
Дома был только Ваня. Он открыл мне дверь и молча пошел в свою комнату. В их комнате на полу, окруженный разбросанными вещами, по-прежнему лежал пазл. Из-под него тоскливо выглядывал потертый ковролин.
Ваня делал домашку по физике, и я присела на пол и пыталась найти хоть одну верную деталь для пазла. Но ни одна не подходила по цвету. Минут через пятнадцать у меня заболели глаза, тем более в комнате было темновато — настольная лампа освещала только письменный стол, один на двоих. Потом я бросила пазл, подошла к окну и заметила, что по нашему дому от фундамента до второго этажа пошла трещина, похожая на реку с притоками. Я хотела взять альбом и рисовать реку, текущую среди окон и лепных украшений, но Ваня закончил делать домашку, закрыл учебник и тетрадь и повернулся ко мне:
— Есть будешь?
— Буду, — ответила я.
— Пойдем.
В прихожей по дороге на кухню я взглянула на себя в зеркало. Мама не была красавицей, но умела, как говорила бабушка, «себя подать». Мне ее способность не передалась. Я сняла резинку, пригладила волосы и перевязала хвост — так хотя бы аккуратнее.
На кухне Ваня гремел кастрюлями. Вытаскивал каждую из холодильника, открывал, нюхал и ставил в раковину. В раковине скоро закончилось место; впрочем, кастрюли в холодильнике тоже закончились.
— Ничего похожего на еду. Пойдем за варениками. — И он странно на меня взглянул.
— Пойдем.
Мы оделись и отправились в супермаркет за углом. На перекрестке без светофора я шагнула на зебру, не посмотрев налево. Раздался резкий автомобильный гудок, и в тот же момент Ваня дернул меня за руку. Меня развернуло назад, Ваня схватил меня и оттащил обратно на тротуар. Секунду он крепко прижимал меня к себе.
— Смотри, куда прешь! — раздалось из открытого окна машины.
— Дуй отсюда, — отчетливо ответил Ваня. Стекло поднялось, и машина проехала мимо. Ваня сердито буркнул:
— В самом деле, смотри, куда идешь.
Но мою руку не отпустил, пока мы не перешли дорогу.
В магазине мы взяли из напольного холодильника два пакета с варениками: один с картошкой и грибами, другой — с творогом. В молочной витрине — сметану и масло.
— Идем к нам, у нас есть чистые кастрюли, — предложила я.
Дома неловкость рассеялась. Мы умяли все вареники, потом посмотрели «Тайную жизнь домашних животных» на пиратском сайте. В восемь вечера пришла Настя, и мы повторили вареники и кино.
Ближе к ночи мой телефон брякнул эсэмэской: «Сообщение отправлено через интернет. Возможно, это мошенничество. «опасайтесь голого льва»».
Глава 10,в которой Нина с папой идут на воскресник
В воскресенье, проведя в приюте занятие по рисунку, я сразу вернулась домой. Когда я загремела связкой ключей, вешая их на крючок, в спальне захлопнулись дверцы шкафа. По звуку мне показалось, что шкаф заперли на ключ. С недоумением я заглянула в спальню. Ничего необычного — небольшой беспорядок, папа на кровати в привычной позе: сидит по-турецки с ноутбуком на коленях.
— Привет. Когда будешь готова выходить?
Посмотрела на шкаф — дверцы плотно закрыты. Впервые заметила на одной из дверей замочную скважину. Проверю позже.
— Сейчас, только отмою руки от краски и переоденусь.
Я показала ему разноцветные руки — сегодня мы тренировались наносить аквагрим.
— Что наденешь?
— Не знаю. Платье, наверное.
У меня было одно-единственное дежурное платье на каждый год. На все торжественные случаи: дни рождения, семейные праздники, походы в театр или на концерт. К школе предыдущее платье становилось мало, и мы покупали следующее. В этом году у меня было простое синее платье с белым ремешком, по колено длиной.
Надела платье, но оказалось, что голова для него недостаточно чистая. Пришлось мыть волосы. Потом я показалась себе слишком бледной, припудрила мешки под глазами и подкрасила губы блеском. Через час мы с папой вышли из дома и двинулись знакомым маршрутом.
«остерегайтесь голого льва». Мой невидимый помощник написал во множественном числе. Значило ли это, что мы должны остерегаться его вдвоем, вместе с папой? Я наблюдала за папой краем глаза и задавала себе вопрос: почему он скрывает от меня, что до сих пор ее ищет?
На неделе я зашла на сайт компании Вадима Петровича. Аккуратная верстка, фотографии лаборатории. Информация о том, чем компания занимается — разработкой лекарства от туберкулеза с наименьшей сопротивляемостью со стороны бактерии. На сайте были и фотографии сотрудников: человек десять, включая директора, натянуто улыбались с профессионально сделанных портретов. Из них я узнала пятерых из «старой гвардии» — тех, кто работал с мамой раньше. Остальные были мне незнакомы.
На сайте НИИ я нашла фотографии с III Международной научно-практической конференции фтизиатров. Команда Вадима Петровича — тогда еще сотрудники института — позировала с медалями и дипломами. Мама стояла с краю в сером приталенном платье, очень изящная, с грустными глазами и без улыбки. Я впервые видела эти ее фото и скачала их себе на ноутбук. На всех этих фото был и голый лев.
Когда мне было года два-три, я, как все дети, любила играть и коверкала слова. С маминым директором, которого я часто видела у нее на работе, у меня была особая игра. Я подбегала к нему близко, поднимала голову и кричала: «Голову вверх!» Видимо, я хотела сказать, что, чтобы рассмотреть этого человека, нужно задирать голову. А однажды папа спросил у мамы, почему я называю ее научного руководителя голым львом. Это очень ее насмешило.
В нарядном доме на Пестеля мы поднялись по лестнице с витыми перилами и позвонили в звонок. Дверь нам открыла жена Вадима Петровича, в прихожей разувались другие гости со своими детьми.