Через день мама заводила взятую в аренду ветхую машину, и с тарахтением и скрипом мы ехали в Иматру за продуктами.
Однажды вечером нам ужасно захотелось змеек-тянучек и вредной газировки. Мы сели в машину, но она не заводилась. Мама жала на педали, крутила ключ в зажигании, но безуспешно.
— Вот зараза! — Она стукнула кулаком по приборной доске и посмотрела на часы. — Попробуем на автобусе?
— Давай, — согласилась я.
Мы взяли теплые кофты. Минут через двадцать автобус привез нас в ровную безликую Иматру. Мы приехали к одиннадцати, к закрытию всех супермаркетов. Прошлись по пустынному центру — никого. Нас разглядывали из редко проезжавших машин.
— Должен же тут быть хоть один круглосуточный магазин, — сказала мама, кутаясь в кофту.
И мы его нашли — лавочку с пивом, сигаретами и сладостями. Сонная кассирша — белые волосы, подводка, большая грудь в тесной футболке — сказала нам цену на финском.
— Could you repeat in English, please?[3] — попросила мама.
Продавец передернула плечами.
— По-русски? — спросила мама.
Раздраженно цокнув, та оторвала уголок от газеты, написала на нем цену и протянула нам.
С охапкой упаковок мы уселись на первую попавшуюся скамейку. К полуночи, когда со змейками, желейными мишками и лимонадами ядовитых цветов было покончено, мы собрали все обертки, баночки и донесли их до урны.
— На чем поедем обратно? — спросила я.
Мама убрала с моей челки листочек и бросила его на асфальт.
— Не знаю. На такси?
— Сколько ты заплатила в магазине?
Мама вытащила из кармана уголок газеты и протянула мне. На нем было размашисто написано: «13–40».
Утром я открыла глаза и смотрела в потолок. Где-то невидимо, но осязаемо вставало солнце. Папа на кухне молол кофе. Раздался мамин голос. Они говорили о чем-то обыденном, вроде покупок или оплаты моих курсов. Потом тихо открылась и закрылась дверь в кухню, шаги к моей двери. Тихо щелкнул замок, мама вошла в комнату. Увидела, что я не сплю, улыбнулась и присела на кровать, протянула руку, чтобы убрать мне волосы со лба. Я хотела спросить, что произойдет во время покупок в Финляндии, хотела, чтобы она поцеловала меня и сказала, что пора вставать в школу, но за долю секунды до того, как ее пальцы коснулись моего лба, проснулась.
Папа на кухне варил кофе, за окном сияло чистое небо, и где-то слева светило солнце. Последний учебный день в школе.
Я свесила ноги с кровати и посидела немного, разглядывая узор на коврике.
«Хватит, — сказала себе. — Всё, хватит».
И пошла поздороваться с папой.
— Смотри, что у меня есть, — сказал папа, протягивая мне два билета в цирк. — С окончанием.
Я чмокнула его в щеку, он улыбнулся впервые за долгое время.
— Это сегодня вечером, — уточнил папа. — Если хочешь, возьми Ваню.
— Ну что ты, — я покачала головой, — пойдем вместе. Сделаешь капучино?
Три урока. После них мы всем классом отправились в кафе пить лимонад и дурачиться. Стараясь вести себя как обычно, я думала, что же должно произойти сегодня в 13:40. Мне надоела игра невидимого собеседника, который не успокоился и после того, как я поняла, что мама не вернется.
— Погуляем? — предложил Ваня, когда все расходились по домам.
— Мы с папой идем в цирк вечером. Давай сегодня днем, часа через полтора? Только схожу переодеться, — предложила я.
— Ага, — ответил он.
Я чмокнула его в губы:
— И купим змеек-тянучек.
Ваня улыбнулся — ничего не понял.
В 13:30 я была дома. Сняла толстовку, надела самую красивую футболку. Сварила кофе и села за стол в комнате. Положила перед собой телефон и ждала 13:40. Я хотела окончательно убедиться, что мой таинственный собеседник — всего лишь недобрый шутник, кем бы он ни был. И когда ничего не произойдет, а я была уверена, что ничего не произойдет, тогда я позвоню Ване, и он за мной зайдет. Мы пойдем в Таврический, а может, в оранжерею. Будем говорить друг другу глупости и есть мороженое. Или уедем на Крестовский и будем до тошноты кататься на аттракционах.
13:40.
Пусть пройдет еще минута.
Чудо-остров, парк аттракционов на Крестовском. Мне было лет семь. Мама ушла за билетами на колесо обозрения, мы с папой остались ждать ее у макета бэтмобиля. Сначала сделали миллион фоток, вместе и по отдельности, кричали: «Я человек — летучая мышь!», потом сидели на бэтмобиле, набирая ее номер, — она не отвечала. Ветер гонял сухие листья по мягкому настилу, падали капли дождя.
Уже тогда я была как флюгер — угадывала малейшее изменение их настроения. Вот мама не отвечает на двадцатый звонок. Вот папа нервничает — поджимает губы. Вот уже злится — сжимает-разжимает кулаки в карманах.
Она пришла через сорок минут, счастливая и рассеянная, протянула папе помятые билеты.
— Встретила в очереди Иру. Говорит, последние образцы дают хорошие показатели. Представляете, что начнется?
И, продолжая говорить об образцах, потянула нас к колесу обозрения. Мы с папой были так измучены ожиданием, что ничего ей не сказали. В стеклянной кабинке папа мрачно молчал — на улице стемнело, никакого обзора не получилось.
13:42. Я потянулась за телефоном и нажала на кнопку последних звонков. Но вдруг что-то…
…рука, убирающая волосы со лба
верхушки сосен и облака
меч с рукояткой из фольги
смятый плащ и шлем
запах эспрессо и оладий
лавандовое мыло
пробирки и пробирочки
белый халат
лицо в толпе
поцелуи по утрам…
Я поняла, что, если ждала три года, могу подождать еще полчаса. Секунды отщелкивались оглушительно и медленно. Мне показалось, что прошло много времени, но, когда раздался телефонный звонок, я увидела, что было всего-то 13:48.
— Дорогая, меня хорошо слышно?
— Да, мама.
Ее голос пробивался через эти три года словно по тоннелю на дне моря, о который бились чудовища: древние крокодилы, мегалодоны, плотозавры. От каждого удара в трубке скрипело и щелкало.
— Дорогая, твой телефон наверняка прослушивают, поэтому…
— Нет, уже нет, — ответила я, с благодарностью вспомнив Миру.
— Тогда возьми ручку и записывай.
Я поискала ручку, но не нашла. Взяла один из карандашей, разбросанных по столу, рисунок с чудовищем и на его обратной стороне записала мамин план побега.
Глава 25,на которой заканчивается эта книга
У меня было всего три часа.
— Попроси помочь друзей, но тех, о которых они не знают, — сказала она.
Флешки нашлись в ящике папиного стола (она, конечно, знала, что их там десятки). Я взяла две. На одну записала скачанный из файлохранилища файл «p0|IzII», на другую — «$/\/\|». К последней прибавила то, что мы с Мирой скопировали в НИИ.
Потом набрала номер и, когда на той стороне в клеенный-переклеенный скотчем телефон с разбитым экраном ответили: «Нино-о-ок, здоро-о-ова!» — договорилась о встрече.
Собрать чемодан с самыми необходимыми летними вещами для меня и папы — пять минут.
— Если что-то забудешь — купим на месте, — сказала она.
Когда маленький черный чемоданчик с пацифистскими картинками был набит и закрыт, посмотрела в зеркало. Хотелось причесаться, но не было времени. Прошлась по квартире, стараясь запомнить всё так, как остается.
— Мы еще долго не сможем вернуться, — сказала она.
Потом положила в рюкзак карандаши и альбом и вышла на улицу.
Чемодан на колесиках отсчитывал каждую трещину в асфальте, когда я шла к вестибюлю метро «Площадь Восстания». Прохожие с удивлением рассматривали девочку, натянувшую капюшон в теплый солнечный день. Поднимая голову, я видела маскароны, они ободряюще улыбались и подмигивали мне.
ТЕО900 давал побочные результаты, и мама с дядей Лешей настаивали на продолжении клинических испытаний. У них было подозрение, что препарат при воздействии на бактерию туберкулеза вызывает мутации естественных и приобретенных антител. То есть лечит и ослабляет одновременно, открывая дорогу любым инфекциям. Но инвесторы и Вадим Петрович хотели запустить препарат как можно скорее. Мама предложила одновременно проводить дополнительные исследования, но ей отказали. Тогда они с дядей Лешей пригрозили обнародовать результаты испытаний. Вадим Петрович предупредил, что если они не успокоятся, то пострадают их семьи. Они долго не могли поверить, что их научный руководитель, с которым играли их дети, всерьез им угрожает. Но все именно так и было. А потом к ним пришли незнакомцы с оружием.
Улитка ждала меня в вестибюле, с ней были двое мальчишек, таких же веселых и развязных.
— Слушай внимательно, дело очень важное, — сказала я, глядя прямо ей в глаза.
Нас толкали люди, сновавшие вокруг, задевали плечами. Потолочные светильники мягко освещали красный мрамор вестибюля.
— Нужно сделать все очень быстро, тогда они не успеют нас перехватить, — сказала мама.
Я достала из кармана сверток — флешку, завернутую в кусок рисунка с чудовищем, на обратной стороне которого было написано полное имя Клочкова, его телефон и рабочий адрес.
— Отнесешь вот этому человеку, поняла?
— Поняла.
— Сначала позвони. Передай лично в руки. Тут написан адрес. Поняла?
— Да че тут непонятного-то? — возмутилась Улитка.
— Возьмешь своих друзей с собой, с ними безопаснее, — сказала я. — Прямо сейчас. Как можно скорее. Сделаешь?
— Конечно, — она широко улыбнулась, показав передний отколотый зуб. — Для тебя-то! Ты ж моя…
— Всё-всё, мне пора, — я увернулась от ее объятий. Но перед тем как уйти, взяла и крепко сжала ее руку. — Спасибо.
— Да не за че, ты че.
Натянув капюшон, я вышла на улицу, огляделась. Ничего подозрительного, но я чувствовала, что просто так уехать нам не дадут.
У них в руках были доказательства побочных эффектов препарата, но испытаний было все еще недостаточно. Даже опубликованное разоблачение не остановило бы выпуск ТЕО900 на рынок. Было уже сделано слишком много публикаций о победе препарата над туберкулезом. Слишком большие деньги были вложены, поэтому маме и дяде Леше угрожали убийством. Но было еще кое-что, самое главное. Они с дядей Лешей считали, что лекарство можно исправить. Нужны только дополнительные исследования и испытания, которые заняли бы месяцев шесть, ну, может, год. Они решили скрыться, прихватив с собой результаты испытаний. Они верили, что спасут мир от туберкулеза. У них был план. Сначала исчез дядя Леша. Пока он обустраивал походную лабораторию под Питером, мама помогала мне бороться с моим первым чудовищем.