Тонио просто впал в ступор и не мог пошевелить даже пальцем.
Варфоломей взял кошелек и, не доверяя человеческой натуре, заглянул внутрь: там было пусто. Он обвел укоризненным взглядом парней и покачал головой:
— В кошельке должны быть деньги…
Потом, когда троица пыталась понять, что же произошло, все сошлись в одном: на них нашло умопомрачение. Они явно перегрелись на солнце. Или (что тоже возможно) столкнулись с гипнотизером на отдыхе.
Но для себя Луиджи твердо решил, что ему явился сам дьявол. По какой-то причине дьявол не забрал его в Ад, и вор рассудил, что сказалась близость церкви Санта-Мария деи Мираколи. В честь чудесного спасения от вечных мук Луиджи даже собирался пожертвовать три тысячи евро на церковный сиротский приют и бросить свое ремесло.
Правда, минут через пятнадцать этот порыв прошел, и Луиджи ограничился тем, что подкинул нищему монетку в два евро.
— Нет, Варфоломей, я не понимаю, как ты это сделал. Это невозможно!
Ева продолжала вертеть в руках кошелек. При свете дня тот казался совершенно непрезентабельным: из него торчали нитки, кожа была покрыта потертостями и царапинами.
— Просто попросил, — скромно ответил Варфоломей, хотя и был доволен.
— Угу, — отозвалась Ева. — Я еще могу представить, что они отдали тебе кошелек. Он ценности не представляет. Но деньги?
— Возможно, в них проснулось то… что вы называете совестью.
— Всякое случается, — философски заметила Ева. — Только один момент: в кошельке было пятнадцать евро, а вернули почему-то пятьсот шестьдесят четыре.
Тут Варфоломей понял, что перестарался. Но если он и вынес что-то из отношений с Кайли, так это то, что обезоружить и отвлечь женщину от какой-то идеи довольно просто: нужно с ней категорически согласиться.
— Да, Ева, ты совершенно права, — сказал Варфоломей.
— Но я специально не ношу деньги в кошельке! Это первое, что крадут из сумки. Деньги и карточки у меня в потайном кармане.
— Очень разумно, — похвалил Варфоломей.
Ева коротко улыбнулась.
— Воры что — возместили мне моральный ущерб?
— Да.
— Варфоломей?
Ева остановилась и ухватила черта за руку.
Он не сдавался:
— Да?
— Ты что… Только что ограбил воров?
— Нет, я хотел, чтобы они вернули твои деньги, но так получилось.
У Варфоломея был такой обескураженный вид, что Ева рассмеялась, заразительно и искренне.
— Идем, — сказала она и взяла черта под руку. — Нас ждет Венеция, и мы с тобой немножечко богаты.
Ева с Варфоломеем стояли перед небольшим, внешне непримечательным колодцем. Они влились в группу французских туристов. Варфоломей наклонился к Еве и, приобняв ее за талию, переводил рассказ экскурсовода.
— В этот колодец бросилась венецианка. От большой, но несчастной любви, — он хмыкнул.
Ева кивнула. Она оперлась на Варфоломея: ей нравилось чувствовать близость его крепкого, сильного тела. Дыхание щекотало кожу, и если бы Еве вздумалось придвинуться к нему еще хоть на миллиметр, его губы коснулись бы ее уха.
Со стороны они выглядели как влюбленная парочка.
— Ее душа не нашла упокоения, и она стала призраком. Хм-м… В общем, считается, что, если в колодце пересыхает вода, виновата эта самая Белая Дама.
— М-м-м… — Еве ужасно нравилось стоять вот так. — Прямо волшебный город. Одна мистика кругом.
Варфоломей промолчал.
— А что было дальше? — спросила Ева.
Туристы шумной группой продолжили забег по достопримечательностям. Теперь можно было подойти поближе к колодцу, но Ева продолжала прижиматься к Варфоломею.
— Дальше звучало бредово, — сказал черт.
Ева легонько толкнула его в бок.
— Рассказывай. Мне же интересно. Ты, оказывается, еще и французский знаешь. А на скольких языках ты говоришь?
— На многих. Ладно, но эти ваши венецианцы придумали следующее: они выбирали самого красивого неженатого молодого человека, и…
— И того?.. Сбрасывали в колодец? — ужаснулась Ева. — Приносили беднягу в жертву?
Варфоломей не смог сдержать улыбку. Он всмотрелся в Евины глаза. В них зажглось любопытство, придавая радужке зеленый оттенок. Черт был внимателен, поэтому заметил золотые крапинки вокруг зрачка. Оказывается, человеческие глаза могут быть такими красивыми…
Он перевел взгляд на ее губы, и в этот самый момент окончательно признался себе, почему разыскал Еву сегодня. Мысль в голове Варфоломея сформировалась, приобрела четкость и ясность: Ева была ему нужна. Вся. Целиком и полностью. Вот так просто. Он хотел ее тело, но не меньше хотел запасть ей в душу.
— Нет, — ответил Варфоломей. — Он всего лишь должен был проколоть палец, чтобы капля крови упала в колодец. После чего Дама возвращала воду.
— Красивая легенда. И капля крови — совсем не страшно. Я бы с удовольствием так платила нашим коммунальщикам. А что, вполне себе разумная плата за воду!
Ева подошла к колодцу. Варфоломей остался на месте.
— Ты же, Варфоломей, не женат? — голос Евы звучал отстраненно, как будто ее не очень-то интересовал ответ на этот вопрос. — А то, похоже, в колодце нет воды.
Ева вглядывалась в темную глубину, словно видела там что-то невероятно притягательное. Варфоломей же в этот момент откровенно рассматривал ее узкую спину и стройные ноги.
— Нет. Не довелось.
Еву очень обрадовал ответ, хотя четкого, далеко идущего плана у нее и не было. Пока. Тем не менее всегда лучше обладать такой информацией, чем не обладать. Убедиться не помешает. Мало ли…
Солнце клонилось к закату, но вечер еще не принес прохладу на венецианские улицы. Нагретые за день камни отдавали тепло, и легкий ветерок гнал жаркие волны, окутывая прохожих.
Ева подставляла лицо последним лучам и улыбалась. День получился насыщенным. Им с Варфоломеем удалось проникнуть во Дворец дожей и посмотреть картины. Ева поняла, что спутник весьма далек от живописи, но порадовалась, что он совершенно не скучал, а, наоборот, искренне интересовался. Некоторые полотна Варфоломей рассматривал прямо-таки с восторгом. Еве даже приходилось его оттаскивать.
У чертей тоже есть живопись. Но подходы и цели совершенно разные. Если люди пишут картины, чтобы запечатлеть какой-то момент, остановить мгновение на века, то у чертей существует так называемая «скоростная живопись». Выполняется на самом завалящем листке бумаги, который только можно найти. Большим плюсом считается, если бумага покрыта пятнами. В идеале — салфетка.
Смысл в том, чтобы изобразить что-нибудь как можно быстрее. Но почему-то, как правило, получаются карикатуры. Наипошлейшие. Нет-нет… Просто чудовищные. Но это не главное. Нарисовав ТАКОЕ, художник-черт подстерегает какого-нибудь зазевавшегося беднягу и сует ему под нос (а точнее, под рыло) свое творение. Обычно несчастную жертву настолько шокирует уродливость рисунка, что она теряет дар речи. Самым стойким удается выдавить из себя «М-м-м…» или «Агрх…». После чего художник самостоятельно испепеляет картинку, рискуя получить по шее, если сделает это недостаточно быстро. Ну и, конечно, важно быстро унести копыта.
Поэтому когда Ева предложила посмотреть картины, можно представить себе удивление Варфоломея. Он с содроганием представил себе собрание чертовых картин, а узнав, что люди добровольно платят за вход двадцать евро, чуть не потерял веру в благоразумие человечества. Поскольку Варфоломей очень серьезно отнесся к истории своего нового мира, он согласился пойти в музей, хотя и с некоторой опаской.
Конечно, все оказалось не так страшно. Глядя на картины, Варфоломей пришел к выводу, что люди проявляли большую изобретательность в одежде. Также черт искренне порадовался, что попал в весьма удобный и практичный век. Даже фрак, который ему пришлось примерить для похода в оперу, на фоне волнистых воротников и «колготок» выглядел вполне ничего.
Некоторые модные веяния Варфоломей находил странными и необъяснимыми с позиций чертовой логики. Проходя мимо череды портретов, он развлекался тем, что представлял вместо людей… чертей. А ведь Амадей довольно давно топчет эту землю! Значит, ему волей-неволей пришлось примерить «некоторые луки».
Варфоломей вообразил нескольких знакомых чертей в мантиях, шелках и бархате, с надменным выражением выставивших рога. Зрелище получилось исключительным. Поэтому по дворцу он ходил со сдержанной улыбкой, что придавало его лицу одухотворенное выражение. Со стороны казалось, что этот турист проникся искусством на все двести процентов.
К счастью, Ева не стала пытаться объять необъятное и обходить весь Дворец дожей. Она уже побывала здесь с Маринкой, пронесшейся метеором по всем залам. Теперь Ева смотрела избирательно. Спокойно. Это было весьма мудро, потому что «хождение до тошноты» убивает тягу к прекрасному. Да и желание посещать музеи в дальнейшем губит на корню. Так что Варфоломею повезло. Его первый опыт оказался весьма успешным.
Теперь Ева шла рядом с Варфоломеем, стараясь разобраться в своих ощущениях. Оба молчали, и тишина была на удивление комфортной и приятной.
Ева украдкой посмотрела на Варфоломея и натолкнулась на такой же изучающий взгляд. Оба внезапно уподобились охотникам, которые скрытно наблюдают и подмечают повадки намеченной дичи.
Варфоломей тут же сделал глоток из бумажного стаканчика. Горло вздрогнуло, пропуская горячий кофе. Ева машинально сглотнула.
— Хочешь? — спросил черт.
— Хочу.
Она сама удивилась тому, как прозвучал голос. В одном коротком слове крылся соблазн.
Варфоломей поднес к ее лицу стаканчик, чуть наклонил, а она обхватила пальцами его запястье. Ева сделала глоток и совершенно не почувствовала вкуса, зато губы начали гореть, словно от поцелуев.
Ева испытывала совершенно особый голод, не имеющий отношения к гастрономии. Хотелось насытиться любовью, и это было превыше нее.
— У тебя тут… — Варфоломей показал на свою верхнюю губу, — пенка…