Теперь наш этаж не спал ночами. Кричали от ужаса дети крёстной, а соседи вызывали милицию. Но уже наутро по звонку «сверху» буяна освобождали из-под стражи, утверждая, что драки устраивает его жена-шизофреничка, наставив самой себе синяков.
От ночных погромов заболели дети. У старшей девочки в нервном тике передёргивалось лицо, а младшая стала заикаться и кричала во сне. Детей надо было спасать. И тогда архимандрит Иоанн (Крестьянкин) благословил крёстную подать в суд на буяна и, обняв её за плечи, сказал:
— Кто, как не мать, защитит своих детей? Как лев бросайся, как тигр сражайся. Но запомни: иди до конца.
И началась та издевательская судебная эпопея, когда Иван месяцами не являлся в суд. На первое судебное заседание пришла толпа возмущённых свидетелей, которые просидели в коридоре полдня, пока секретарша не сказала насмешливо:
— А чего вы тут расселись? Иван Александрович улетел на переговоры в Китай, и суд не вправе в его отсутствие рассматривать ваши клеветнические заявления.
В следующий раз наш Ваня улетел в Америку или, кажется, на переговоры с президентом Зимбабве. Да не всё ли равно, с кем велись переговоры, если Иван никуда не улетал, а его облечённая властью команда прессовала свидетелей. Людям угрожали увольнением с работы, лишением лицензии и прочими неприятностями. А крёстной было твёрдо обещано, что она сгниёт в «дурке», превратившись в «овощ», если не заберёт заявление из суда.
Это были не пустые угрозы — начальству крёстной позвонили откуда-то из министерства и сообщили, что их сотрудница, инженер-экономист, страдает тяжёлым психическим заболеванием, а потому не вправе занимать эту должность. В итоге крёстной пришлось уволиться, и теперь она мыла полы в подъезде. Тут, признаться, я дрогнула и, усомнившись в советах старца, произносила речи о том, что не судите, да не судимы будете, уговаривая крёстную забрать заявление из суда.
— Но ведь батюшка Иоанн велел идти до конца, — возразила она. — Разве можно не слушаться старца?
Послушная у меня крёстная, да и застенчивая к тому же. В итоге дело завершилось так: на последнее заседание суда никто из свидетелей уже не явился. Присутствовали только мы с крёстной, а суд длился всего семь минут. Маститый адвокат сразу же заявил, что Иван Александрович улетел на переговоры в Германию, но по поручению своего клиента он просит суд отправить на психиатрическую экспертизу его бывшую жену, ибо она страдает шизофренией в столь тяжёлой форме, когда её клеветническим заявлениям, разумеется, нельзя доверять.
— Тогда и его пусть отправят на экспертизу, — сказала, покраснев, крёстная.
А что толку отправлять на экспертизу пьющего боксёра, если на комиссию он явится трезвый и врачи не обнаружат присутствие алкоголя в крови? Крёстная, на мой взгляд, была обречена. Однажды в лесу я увидела, как лося преследует волчья стая. Лось был огромный, высокий, сильный, и всё-таки стая нагнала его и загрызла. То же самое происходило в обществе в те криминальные времена, когда сплочённые команды и «стаи» сметали всё на своём пути, и отдельным правдолюбцам было не выстоять.
* * *
По постановлению суда крёстную направили на экспертизу в ту самую психиатрическую больницу, где она когда-то лежала в юности. Под конвоем двух санитаров — опасная больная всё же — крёстную увели в отделение, и захлопнулась, заскрежетав замками, бронированная дверь. А потом четыре часа я металась под дверью, пытаясь проникнуть в отделение и поговорить с врачами. Специально для этого разговора я приготовила документы крёстной: отличные характеристики с работы и по месту жительства, дипломы за победы на чемпионатах и грамоты-благодарности за успехи в труде. Но в отделение меня не пустили. А за дверью кто-то так жутко кричал, что я ужаснулась участи крёстной. Неужели снова повторится то чудовищное преступление, когда здорового человека за взятку отправили в сумасшедший дом?
Но вот из отделения вышел председатель экспертной комиссии, и я стала в гневе рассказывать ему про взятку.
— Я помню эту взятку — бриллиантовые серьги, — прервал меня доктор и вдруг сказал, волнуясь: — Бог есть!
А потом, уже вместе с крёстной, мы сидели на лавочке в больничном парке, и доктор рассказывал нам, как он, выпускник мединститута, стал свидетелем того преступления, когда молодой здоровой женщине за взятку поставили диагноз «шизофрения». Он пробовал протестовать и даже ходил на приём к главврачу, но его жёстко поставили на место, указав, что не ему, вчерашнему студенту, оспаривать диагноз опытных психиатров. Медсестра же посоветовала доктору-правдоискателю обратить внимание на то, что некоторые, в отличие от него, приезжают на работу не на трамвае, а на роскошных иномарках, купленных явно не на зарплату врача.
— Я вырос в верующей семье, — рассказывал доктор, — ас годами утратил веру при виде наглого, торжествующего зла. И вдруг буквально на днях меня назначили председателем экспертной комиссии, и я уже мог разоблачить эту чудовищную ложь.
— Доктор, по-моему, вы волновались больше меня, — сказала крёстная.
— Я не то что волновался, а был ошеломлён, когда вдруг почувствовал: Бог есть, и это по Его повелению нужно распутать клубок лжи, чтобы восторжествовала правда.
Тут мы с крестной заревели от счастья, потому что Бог есть, и надо было действительно идти до конца, чтобы ощутить Его живое присутствие.
После того как с крёстной сняли этот тяготивший её ложный диагноз, у неё началась иная жизнь. Через два года она стала владелицей фирмы и богатой женщиной. Но об этом я расскажу чуть позже, а пока завершу рассказ об Иване.
На экспертизе в его крови обнаружили наркотики, и следователям удалось доказать, что команда Ивана причастна к наркобизнесу. С помощью высоких покровителей дело замяли, но команда тут же выбросила за борт Ваньку-лоха, «засветившего» их. Ивану, что называется, перекрыли кислород. На руководящие должности его уже нигде не брали, и мастер спорта по боксу подрабатывал теперь вышибалой в баре. Здесь он быстро спился, а потом долго и мучительно умирал в больнице от цирроза печени.
И тут крёстная удивила всех. Она поместила этого, уже чужого ей, человека в лучшую клинику и вместе с детьми навещала его, стараясь облегчить страдания умирающего. К сожалению, даже на пороге смерти Иван не обратился к Богу и, отвергнув Причастие, хрипло кричал: «Дайте водки! Водки!» Умер он в таких адских мучениях, что одна наша соседка, всегда первой вызывавшая милицию из-за драк Ивана, не без удовлетворения сказала:
— Собаке — собачья смерть. Я одного не пойму: зачем к этому подлецу жена ходила в больницу, да ещё и приводила к нему детей?!
Ответа на этот вопрос крёстная не знала и, желая как-то объяснить своё поведение, дала мне прочитать рассказ из старинного журнала, найденного в библиотеке деда.
Рассказ был вот о чём. Одного офицера-дворянина за растрату казённых денег сослали на каторгу в Сибирь, лишив всех гражданских прав и состояния. В Сибирь переселилась и его жена с дочерью и прозябала там в нищете. Ещё в детстве дочь офицера дала обет: когда она вырастет, то подаст прошение императору о помиловании отца. И чтобы подать это прошение, девушка в 17 лет пошла пешком из Сибири в Петербург. В своё время эта история была довольно известной, о ней много писали в газетах, изумляясь подвигу девушки, которая ради спасения отца идёт пешком через тайгу. Дочь каторжанина вскоре стала знаменитой. Её подвозили теперь на лошадях и привечали, а в Петербурге сразу представили императору.
— За что был осуждён ваш отец? — спросил государь.
— Простите, Ваше Величество, но я ничего об этом не знаю.
— Как не знаете?
— Но ведь Господь учит нас почитать родителей, и не дело детей знать о грехах отцов.
И государь тут же начертал на прошении: «Помиловать!», сказав, что отец, воспитавший такую дочь, достоин милости Божией.
Вот об этом христианском почитании родителей и заботилась крёстная, когда в больнице вместе с детьми кормила умирающего с ложечки. Не дело детей знать о грехах отцов, повторяю я с той поры, но ведь нынешние дети знают, усвоив со слов ожесточённых матерей, что их папа был мерзавец, подонок, подлец. И дети презирают «отцов-подлецов», повторяя оскорбления взрослых. Вот примета наших дней или трагедия разводов: грех библейского Хама стал уже привычным для современных детей. Но как же несчастны потом эти дети!
Крёстная уберегла дочерей от цинизма. А дети быстро забывают зло, и Маше чаще вспоминается, как весело ей было с папой, когда он вёл её в зоопарк и покупал воздушные шарики. А ещё ей запомнились предсмертные слова отца:
— Машенька, передай маме, что она самая прекрасная женщина на земле. И лучшее, что было в моей жизни, — это семья и мои любимые дети.
Маша любит отца и горюет о нём. В семнадцать лет она решила постричься в монахини, чтобы подвигом жертвенной жизни облегчить участь своего несчастного неверующего папы. Пожила она некоторое время в монастыре, но потом влюбилась и вышла замуж.
«Всё имеют десять пальцев, если вынуть руки из карманов», — говорила крёстная в те времена, когда из-за безденежья не на что было обувать и одевать детей. И тогда она научилась чинить обувь и шить модную одежду. А ещё, распустив старые шерстяные вещи, она вязала дочкам красивые шапочки и свитера. К вязанию у неё был талант, и этот талант помог ей прокормить семью в ту горестную пору, когда Светлану Ивановну разбил паралич. Оставлять больную без присмотра было нельзя, и крёстная, уволившись с работы, сидела с мамой и вязала на продажу модные вещи.
По вечерам за бабушкой присматривали внучки, а крёстная уходила учиться на курсы художников-модельеров. Когда-то в юности она мечтала стать художницей и даже окончила художественную школу. Но практичная Светлана Ивановна рассудила, что профессия художника — не для жизни, и дочка стала экономистом. А теперь она будто вернулась в юность, создавая такие прекрасные художественные вещи, что от заказчиков не было отбоя. Крёстная увлечённо работала по 18 часов в сутки, экспериментируя с шерстью, кожей, тканями, вышивкой. Интересных идей было столько, что уже не хватало суток. И тогда крёстная наняла помощниц, создав свою фирму-ателье. Разработанные крёстной модели теперь помещают в журналах для женщин, а недавно прошла с успехом её персональная выставка.