Здесь бы следовало рассказать, как крёстная стала богатой женщиной, выстроила дачу в Подмосковье, купила квартиры своим уже замужним дочерям и много путешествовала по миру, побывав у великих христианских святынь. Но вот особенность этой скромной, трудолюбивой женщины: она никогда не прилеплялась к богатству, как и не опускала руки в беде. И когда один за другим стали рождаться внуки (у крёстной их четверо), она услышала от духовника: «Самый большой дефицит — это бабушки. Никто не хочет сидеть с внуками, и детей воспитывает подворотня». И она отказалась от своего прибыльного бизнеса ради того, чтобы внуки получили домашнее воспитание в семье.
Воспитывает она их так, как воспитывала её саму дворянка-мама и как воспитывали детей в императорской семье. Ранний подъём, молитва, гимнастика. Зимой — каток, а летом — теннис и плавание. По воскресеньям все обязательно идут в храм, а по будням усердно трудятся. Однажды я увидела, как крёстная учит внука зашивать порванную рубашку, рассказывая о том, что государь Николай II сам чинил свою одежду и был скромен в быту.
Внуки твёрдо убеждены: у них самая лучшая, необыкновенная бабушка. Однажды я услышала, как внук-первоклассник рассказывал сверстникам, что его бабушка может прокрутить тройное сальто и водит машину, как гонщик. А как-то раз, когда к оробевшим первоклашкам угрожающе приблизились хулиганы, мальчик на всякий случай сообщил им, что его бабушка на бандитов без ножа ходит.
Разумеется, внук прихвастнул. И всё же была такая история. Поздним вечером крёстная возвращалась на машине домой и вдруг увидела, как пятеро отморозков схватили на улице девочку-под- ростка и стали силой заталкивать её в свой джип. Девчонка отчаянно звала на помощь, но прохожие испуганно шарахались от бандитов, а молоденький милиционер на углу прикинулся звездочётом, изучающим небо над головой.
— Люди вы или нет?! — крикнула крёстная. — Ну, всё, иду на таран!
И она до отказа вдавила педаль, тараня джип бандитов.
— Сумасшедшая! — закричали громилы, удирая на джипе от грозной женщины.
А оробевший было милиционер вдруг вскочил в свою машину и тоже бросился в погоню за бандитами, передавая по рации всем постам, что похищена девочка и надо задержать преступников. В гонку тут же включились патрульные машины Москвы. С каким же удовольствием милиционеры выволакивали потом из джипа этих обнаглевших от безнаказанности преступников! И все так радовались освобождению девочки, что вдруг почувствовали себя какими-то родными людьми.
Трудно жить при виде наглого, торжествующего зла. И всё-таки бывают моменты той особенной радости, когда мужество одного человека вдохновляет и объединяет людей. И тогда, как это было в истории с крёстной, торжествует правда, а люди без слов понимают: мы многое можем, когда мы вместе. И чего нам бояться, если с нами Бог?
Скорбное житие инока Иова
Это потом в нашей деревне, прилегающей к монастырю, построили магазин. А сначала дважды в неделю приезжала автолавка и привозила хлеб, макароны, перловку и солёную кильку в бочках. Однажды в суровую снежную зиму автолавки две недели не было. Насиделись мы без хлебушка. И когда, буксуя в сугробах, автолавка наконец появилась в деревне, её встретили обещанием:
— Мы в Москву будем писать, если подобное безобразие повторится!
— Да хоть президенту пишите! — усмехнулся шофёр автолавки Шурик. — Автолавки гуд-бай, теперь отменяются, и приехал я к вам нынче в последний раз.
Автолавки в ту зиму действительно ликвидировали. Наступала эра душепагубных новаций, именуемых борьбой за прогресс. Народ в эти новации сначала не поверил, и всех возмутило в тот день иное — автолавка приехала пустой. Ни макарон, ни солёных килечек. Привезли только тридцать буханок хлеба. По одной на всех не хватит, тем более что Люба по прозвищу Цыганка уже успела запихнуть в свой рюкзак сразу семь буханок.
— Любка, не нагличай! — закричали в очереди. — Больше двух буханок в руки не давать!
— По одной буханке в руки! — потребовала стоявшая последней бабушка Фрося.
— По одной, говоришь? — возмутилась многодетная молодуха Ирина. — Ты, баба Фрося, холостячкой живёшь, а у меня пять короедов на шее да муж. Привыкли есть, и никак не отвыкнут!
Словом, хлебный бунт был в самом разгаре, когда возле автолавки появился инок Иов из «Шаталовой пустыни» и сказал, возвысив голос:
— Вот они, признаки пришествия антихриста — даже хлебушка теперь не купить. А кто виноват? Кто с коммуняками царство антихриста строил и за партбилет душу дьяволу продавал?
Многодетная Ирина испуганно перекрестилась, а бабушка Фрося сказала рассудительно:
— Да кто ж нам, мил человек, партбилет этот даст? Красные книжечки — они у верхотуры, а мы простые колхозники.
— Кто делал аборты и убивал во чреве детей? — гремел обличитель. — О, иродово племя и христопродавцы, залившие кровью святую Русь!
«Христопродавцы» сначала ошеломленно притихли, а потом загомонили наперебой: «Сроду никаких абортов не делала!» — «Да чтобы я, чтобы я? Никогда!»
Стихийный митинг на этом закончился. Хлеб раскупили, а мороз уже так пробирал до костей, что все поспешили в тепло, по домам.
— Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное! — взывал им вслед инок Иов, но внимала оратору только Люба-Цыганка.
— А я, отче, хочу покаяться, — вздохнула она — Душа изболелась. Кому бы открыть? Вы сейчас, простите, куда путь держите?
— Иду из Дивеево на Валаам, — хрипло закашлялся простуженный инок.
— Да у вас, святой отец, похоже, бронхит, — всполошилась Люба, медсестра в прошлом. — Быстро садитесь в машину к Шурику У меня банька как раз натоплена. Прогреетесь в баньке, отдохнёте с дороги, а потом и поговорим.
— Завяз коготок — всей птичке пропасть, — сказала вслед уезжавшему иноку бабушка Фрося, уточнив, что Любка — «гулящая», и горе монаху, угодившему в притон.
А дальше события развивались так — инок Иов действительно надолго задержался у Любы. Странная тут приключилась история и до того непонятная, что, вероятно, стоит начать издалека — с рассказа о том, как я познакомилась с будущим иноком Иовом, ещё юношей Петей в ту пору.
* * *
Наше знакомство состоялось во время скандала в междугороднем автобусе. Шофёр пытался высадить из автобуса безбилетника Петю, а тот надменно заявлял, что он едет в Оптину пустынь, и его обязаны везти бесплатно, как молитвенника за наш грешный род.
— Эй, молитвенник, в бубен дать? — развеселились подростки, сосавшие пиво из банок.
— Бога нет! — заорал подвыпивший дедок.
— Бог есть! — прикрикнула на него пожилая толстуха. — Но не у этих попов с «мерседесами». Я теперь принципиально в церковь не хожу!
И пошло-покатилось то поношение всего святого, что я, не выдержав, заплатила за безбилетника и сердито усадила с собою рядом, попросив: «Молчи!» Но молчать пылкий юноша не умел и раздражал до крайности. Судите сами: на дворе май, снег давно растаял, а он в валенках, в овчинном тулупе до пят и с величественным посохом странника. Словом, цирк уехал — клоуны остались.
— Почему ты в мае в валенках ходишь? — спрашиваю Петю.
— Да я ещё в декабре из дома ушёл. Странствую с тех пор.
— А мама знает о твоих странствиях?
— Очень надо ей знать! — огрызнулся юнец.
Так, всё понятно — очередной беглец. В ту пору в почте монастыря встречались письма родителей, разыскивающих своих пропавших детей. Не письма — крик боли! Мама уже обзвонила все больницы и морги, плачет, болеет. А чадо, оказывается, скрывается в монастыре. Поводы для конфликтов с домашними чаще были пустячные. И всё же каково маме Пети, уже полгода не знающей, жив ли сын?
По поручению батюшки я в таких случаях связывалась с родителями. Но когда я попыталась узнать у Пети телефон его мамы, он буквально сбежал от меня.
— Да это же Петька из нашего подъезда, — сказала вдруг паломница Лена, работавшая по послушанию в Оптиной. — Телефон его мамочки я вам, конечно, дам, но с чего вы взяли, что эта Зайчиха разыскивает Петьку?
— Почему Зайчиха? — не поняла я.
— А у неё раздвоенная («заячья») губа, да ещё папа-алкоголик в детстве так разбил ей лицо, что изуродовал на всю жизнь.
И Лена рассказала ту горестную историю, когда изуродованная деревенская девушка сбежала от отца-алкоголика в Москву и устроилась здесь на чугунолитейный завод имени Войкова. Загазованность в цеху была такая, что в двух шагах ничего не видно. Москвичи на эту вредную низкооплачиваемую работу не шли. Выручали лимитчики — белые рабы города Москвы, которым было обещано, что через двадцать лет работы на вредном производстве они получат московскую прописку и жильё. Немногие выдерживали эту унизительно долгую борьбу за жилплощадь — заболевали, спивались, попадали в тюрьму. Самый высокий процент преступлений в столице давали именно лимитчики, и это была своего рода месть бесправных рабов надменной барыне Москве. А изуродованной девушке отступать было некуда. Она всё выдержала. В сорок лет получила однокомнатную квартиру в Москве и вышла замуж за молодого красавца, окружившего её несказанной любовью.
Опьянённая счастьем, она даже не поняла, почему муж тут же переоформил квартиру на себя, а потом повёл её к нотариусу, заставив подписать какие-то бумаги. Очнулась она лишь в тот страшный миг, когда, вернувшись из роддома, обнаружила — её квартира продана, и чужие люди уже живут в ней.
Слава Богу, что суд доказал факт мошенничества. Квартиру вернули, но какой ценой! На суде мошенник орал о сексуальных домогательствах вонючей лимитчицы, а его так тошнило от старой уродины, что он вправе рассчитывать на компенсацию. Это был опытный брачный аферист, а точнее хищник, наживающийся за счёт одиноких женщин, тоскующих о семье и любви.
Многое выдержала мужественная лимитчица, но этот суд, похоже, сломил её. И она так невзлюбила сына, рождённого от мошенника, что воспитывался Петя в казённых учреждениях. Сначала были круглосуточные ясли и садик, потом — школа-интернат, а после школы — общежитие сельхозучилища в Подмосковье.