– Позовете меня еще? Обещаю оформить членство, как только получу из Зальцбурга нужные документы! – Он шутливо стучит себя по лбу. – Все время забываю про это свидетельство о крещении… но пока готов играть и неофициально![39]
Я смотрю на него в упор и с тяжелым вздохом напоминаю:
– Это снова будет бесплатно.
– Неважно.
– Более того, я хотел бы включить в программу, куда-нибудь в середину, еще и какую-нибудь вашу вещицу. Но и за это вам не заплатят, хотя я могу попробовать…
– Не надо. Если вы это из-за Станци, то не надо тем более! Она все понимает, как бы ни ворчала!
Он говорит запальчиво, совсем прячется за воротник. Понимая, что смутил его и проявил бестактность, я торопливо качаю головой.
– Благородно.
Он топает ногой, пинает какой-то камешек.
– Обычно для человека, если человек хоть немного ушел от сволочи!
– Ох, эти ваши крепкие выражения…
– Какие есть!
На время мы оба замолкаем. Мне по-прежнему неловко, мысленно я ругаю себя. Конечно, мне прекрасно известно, что поступления от „Похищения из сераля“ Моцарт уже потратил – на обустройство новой квартиры, на подарки супруге, на то, чтобы пустить пыль в глаза старым друзьям, и на раздачу бесчисленных долгов. Конечно, я знаю, что он набрал учеников, проводит публичные концерты и вообще работает много, чтобы поправить положение. И, конечно, все это не мое дело. Женитьба и первые годы супружества всегда особенно тяжелы и затратны. А ведь вскоре пойдут дети…
– Так вы позовете?
– Да, конечно, но давайте доживем до этого дня. Знаете, всегда есть риск, что это предприятие канет в Лету. Боже, если это произойдет при моей жизни…
Он касается моего локтя.
– Не канет. Насколько мне известно, ваш покойный учитель был славным человеком. Он помогает вам с небес и знает… впрочем, неважно. Прибавим-ка шагу. Холодно, хочется грога.
Мне не трудно понять, что Моцарт опустил, дабы не впасть в излишнюю сентиментальность. Он говорил о том, что Флориан Гассман, человек, оборвавший мое венецианское сиротство и забравший меня в Вену, представивший императору и научивший многому из всего, что я знаю, – рядом. Учитель чувствует: моя тоска и мои стремления сберечь его начинания сильны. И даже если моя более-менее налаженная жизнь – жизнь императорского фаворита, успешного музыканта и счастливого семьянина, – начнет рушиться, то, что я продолжаю за Гассманом: работа в Обществе, бесплатные уроки для одаренных детей, опека над семьей учителя, – будет последним, от чего я отступлюсь.
– Да, очень хочется. И спасибо. А может, предпочтете чего-нибудь сладкого?
Мы прибавляем шагу…»
Лоррейн Белл неспешно шла к нам, опираясь на трость, а вот долговязой фигуры Нельсона я что-то не замечал. Зато за Синим Грифом семенила маленькая дамочка в пышном платье, постоянно дергала ее за рукав и что-то спрашивала. Мисс Белл кратко отвечала. Заметив меня, она прибавила шагу, и вскоре обе сели за столик напротив нас.
– Ах, двойное свидание! – воскликнула дамочка.
Сейчас, когда она приблизилась, я заметил, что все ее лицо в маленьких родинках, как у Нельсона. На немой вопрос мисс Белл пожала плечами.
– Он занят. Это Пэтти-Энн, его сестра, недавно приехала из Вены. Пэтти, это мистер Томас Эгельманн и мистер Артур Сальваторе.
– И вы взяли ее на слежку? – процедил сквозь зубы я, радуясь, что новых посетителей пока нет.
Мисс Белл подозвала девушку в форменном платье и заказала себе и Пэтти кофе с марципанами. На меня она внимания упорно не обращала. Зато эта, вторая, буквально металась взглядом с меня на Артура, выбирая жертву. Я поморщился: не любил подобных дам, шума больше, чем толку. Мисс Белл наконец глянула на меня и с расстановкой произнесла:
– Не знала, что вы предпочли бы свидание с Падальщиком. Соберите со дна мозга остатки воспитания и закажите выпить. – И, вновь потеряв ко мне интерес, она обратилась к Артуру: – Вот.
На стол легла черная папка; токсиколог взял ее и открыл. Внутри лежала тетрадка. Скользнув внимательным взглядом по строчкам на старой бумаге, он нахмурился.
– Похоже, вы правы. Забираю?
– Конечно.
В кондитерскую вошли двое джентльменов и остановились у стойки, рассматривая пирожные за чуть отодвинутым стеклом. Хозяйка заведения, как и мы, не сводила с новых посетителей взгляда. Пэтти-Энн Нельсон подпрыгнула на стуле и нетерпеливо вытянула шею. Я не удержался:
– Слежка потому и называется слежкой, что вашего интереса никто не должен обнаружить.
– Ах, простите… – Она хлопнула ресницами и обратила взгляд на Артура. – А сколько вы знаете языков, мистер Сальваторе?
– Помимо английского только немецкий. И итальянский с латынью, что, по сути, одно и то же, мисс.
Пирожные принесли, и я заказал какого-то сливочного ликера. Синий Гриф внимательно смотрела через мое плечо на вход. Я чувствовал: она обеспокоена, но не мог понять, чем именно. Невольно я разглядывал ее с всевозрастающим интересом. Примечательная женщина. Не в моем вкусе, но все же… Лицо чертовски занятное, этот изгиб губ, линия подбородка. А если вспомнить, что рассказывал мне Артур по дороге…
– При себе револьвер? – тихо спросил я.
Она рассеянно кивнула. Мне вдруг показалось, что думает она об этом Падальщике, которого я собирался в ближайшее время если не лишить лицензии, то отчитать. Моих приказов еще не ослушивались. Я хмуро плеснул принесенного ликера прямо в кофе.
Посетители за соседним столом – девушки чуть младше мисс Белл – обсуждали какую-то постановку в театре на Сэнт-Джеймс сквер. Еще дальше студенты склонились над исписанными листами. Больше никого. Неожиданно чертова Пэтти-Энн снова подала голос:
– Мистер Сальваторе, простите любопытство, но не ваш ли отец – разработчик модели воздушного беспарусного корабля с двойным винтом?
Эта ходячая нелепость знает такие длинные слова? Удивление переросло в раздражение, едва я увидел лицо Артура. Я ожидал резкости, но токсиколог лишь кивнул.
– Да, мисс.
– Здорово! Моему второму мужу была интересна эта тема, он собирал копии чертежей Джеймса Сальваторе, и…
– Он был бы польщен, мисс. – Артур опустил голову. – Но боюсь…
– Пирожное? – Мисс Белл спешно придвинула напарнице блюдо. – Совсем как в Вене. Угощайся.
Странно, но Пэтти-Энн, кажется, поняла: примолкла. Я облегченно улыбнулся и спросил мисс Белл:
– Ничего не пришло в голову по поводу отравлений?
Пригладив волосы, она отозвалась:
– Через закрытую витрину яд не подсыплешь, сделать это, когда официант проносит поднос, тоже трудно. Пройти над столом и бросить горсть порошка…
– Ерунда. – Артур отпил кофе. – Невозможно, чтобы этого не заметили ни посетители, ни полиция, ни мы.
– Она вам больше не писала? – негромко спросила мисс Белл. – Хоть кому-нибудь?
– Нет.
Я опустил взгляд и стал изучать разводы на стенках чашки. Они напомнили мне человеческие фигуры на фоне леса, я даже потер глаза. Мне вдруг вспомнилось…
– Что с вами, Томас? – Артур насторожился. – Вам плохо?
Я покачал головой. Дамы тоже таращились с любопытством, и я улыбнулся. Тут же зажурчал грудной голос Пэтти-Энн:
– Это же свидание… ну займите нас беседой! В Вене…
– Вы не в Вене, – резче, чем это позволял хороший тон, произнес я.
– Что за день, мне напоминают об этом уже второй раз! И слежка какая-то не…
– Пэтти. – Мисс Белл одернула ее и поймала мой взгляд. – Правда, мистер Эгельманн. Глупо сидеть впустую. Если уж вам так нужно, чтобы мы ждали отравителя, то хотя бы расскажите что-нибудь. Например, про Индию или про вашу молодость.
– Я и сейчас молод. – Я невольно рассмеялся.
– Тогда юность?
– Она была скучной. Вырос в приюте английских миссионеров, куда меня подбросил неизвестно кто, наша хозяйка-еврейка поделилась фамилией. Потом фронт. Северная Африка, Индия… Ничего примечательного. Хотите послушать про казни пленных?
Пэтти сморщила нос, Лоррейн криво усмехнулась. Почему-то не оставалось сомнений: какие бы ужасы я ни рассказал, она не впечатлится. Да и Артура вряд ли занимали истории, в подобных которым он участвовал сам. Я снова заглянул в чашку и увидел все те же образы на стенках. Кое-что наконец пришло мне в голову.
– Артур, а вам случайно не знакома шумерская мифология?
Судя по удивленному виду, он не поверил ушам. Неужели я создавал впечатление полного дуболома? Наконец Сальваторе ответил:
– Римляне и греки мне ближе, у них прекрасная культура. Шумеры были, на мой взгляд, диковаты. А что, Томас, любите мифы?
– Один. – Я плеснул себе ликера в уже опустевшую чашку. – Это история о необычной дружбе.
– Опять? – заинтересовалась мисс Белл. – В нашем расследовании их многовато. Там кто-то кого-то убил?
– Нет, мисс. Она не имеет к делу отношения. Но я не умею занимать беседой, и больше мне нечего предложить. Если тема вам не подходит, я могу поведать о пытках бедуинов. Они отрезают…
– Мы любим мифы. – Мисс Белл хитро улыбнулась.
В лавку вошла пара с детьми. Мы наблюдали за ними, пока они не сели за столик. Я продолжил:
– Я плохой рассказчик, так что будет кратко. У шумеров был великий царь по имени Гильгамеш. Гордый и отважный, он все время совершал подвиги. Он любил сражения и пиры, а его буйства временами были настолько сильными, что гневили высшие силы. Однажды они решили бросить Гильгамешу вызов, столкнув с героем, равным ему по силе. Они создали Энки́ду. Дикий полузверь, не знающий о своем предназначении, он сторонился людей, но однажды все же покинул лесную чащу. – Делая передышку, я отпил из чашки. – Когда Гильгамеш и Энкиду столкнулись, завязался бой. Он длился семь дней и семь ночей, но никто не смог победить. Героям осталось одно – заключи