Всплески. Вспышки. Закрыть глаза и смотреть, смотреть, смотреть. Сердце рвалось из груди и, встретив преграду, отзывалось болью. Наваждение… безумие…
Тварь из толпы вдруг упала – на мозаичный пол, прямо на выложенную кровавыми стеклышками розу. Маска раскололась. Не тварь… человек. Бледный человек с разметавшимися светлыми волосами, он сжался в позе зародыша и застонал сквозь зубы. А другие…другие заплясали вокруг.
– Помогите ему!
Меня не слышали.
– Помогите!
На губах человека выступила кровавая пена, он закашлялся. С ним закашлялась и я.
Боль. Ломкая боль каждый раз перемалывала все кости. Только здесь, только так. Боль не была моей спутницей. Я сама становилась болью.
Человек на полу корчился, не поднимая опухших век. Но я уже видела: сквозь толпу к нему кто-то продирается, кто-то… Еще одна тварь. В черном. Наклонилась, и…
На окровавленных искусанных губах появилась улыбка облегчения.
Трубка упала из руки; я попыталась вздохнуть. Легкие точно забило стеклом.
– Удивительно… моя милая Лори – наркоманка.
Ладонь в бархатной перчатке провела по щеке, и я открыла глаза. Она сидела на краю постели. Все та же – темноволосая, смуглая, с изуродованной половиной лица. Карие глаза – грустные, злые. Улыбка-рана, улыбка-оскал на темных губах. Фелис. Моя. Мертвая. Сумасшедшая. Она сняла перчатку и снова погладила меня.
– Хочешь секрет, Лори?
Я хотела говорить с ней. Хотела спросить, что случилось. Попросить прощения, что не спасла. Губы не слушались. Я не могла пошевелить даже рукой. Фелисия улыбнулась шире; пальцы скользнули с подбородка на шею. Острым ногтем она вывела что-то прямо на коже, что-то, принесшее жгучую боль; наклонившись, коснулась моего лба поцелуем. Неосознанно я вжалась в грязное покрывало, и она со смешком отстранилась.
– Какой храбрый сыщик. Совсем забыл друзей.
– Фелис… – наконец удалось разомкнуть губы. На них тут же легла смуглая ладонь.
– Молчи. А тебе интересно, какая у меня теперь фамилия?
Она потрепала меня по волосам, склонилась ниже. Я увидела выжженную бровь, и тщательно замазанные рубцы, и порванный край рта. Это никогда не пугало меня, и я грустно улыбнулась в ответ. Фелис. Здесь. Плод одурманенного воображения, но все же…
– Угадаешь? Нет, не угадаешь. Так вот… она красивая. Итальянская. Я ею горжусь.
Я знала, что будет сказано, и со стоном отвернулась. Фелисия мелодично пропела:
– Падает, падает Лондонский Мост… Нет, так просто не скажу. Пока не найдешь, где я спрятала корабль. Ищи.
Я не успела закричать. Снова разожженная трубка оказалась во рту; я вдохнула сладковатый дым. Лицо Фелис растаяло в нем, через секунду я поняла, что комната пуста. А может, прошло больше? Я не знала.
– Госпожа… вам дурно?
Лиу Панг, хозяйка притона, тоже появилась как из ниоткуда; она стояла надо мной с огарком свечи. Я была одной из немногих, кто курит наверху, а не в общем зале, к середине ночи превращавшемся в круг ада, а к концу – в подобие морга. Убогая комнатушка, где я лежала, походила на камеру, но лучше утонувшего в дыму и грязи нижнего помещения, где корчились, хохотали и плакали мужчины и женщины из самых разных слоев лондонского общества. Стоила комнатушка тоже дороже. Именно поэтому Лиу Панг была обеспокоена.
– Все в порядке. – Я откинула с лица волосы. – Приснился кошмар.
– Приготовить вам новую трубку?
– Давай.
Она ненадолго ушла, и все это время я смотрела в потолок. Мое сражение проходило удачно: я не позволяла Падальщику и его глупым гипотезам пробиться в рассудок. Шею саднило, будто я оцарапалась. И кажется, мне снилось что-то действительно странное, жуткое, то, что обычно не снится в расслабленном мирке опиумной нирваны… Неважно.
Вскоре я снова жадно курила, вытянувшись на постели в полный рост. Наконец блаженное забытье – я закрыла глаза, падая.
Я снова слышала музыку, но уже другую. Звуки веселого вальса принесли золотой свет люстр, шелестение юбок и неповторимый запах сваренного на сливовом соке глинтвейна.
Бал в цветочном городе. Давно
В женской гимназии балы давали дважды в месяц, созывая мелкую аристократию со всего городка. Не только аристократию: все, кто входил в круг друзей Попечительского совета, приглашались на красивые вечера с танцами, беседами и угощением: мороженым, а в холодное время глинтвейном. Безалкогольным для нас, обычным для взрослых. Гостей было много, некоторых я даже помнила в лицо, например, начальника блумфилдской полиции. Он всегда приходил и никогда не пил – был противником спиртного, предпочитал кислые зеленые яблоки. Довольно странно для взрослого мужчины, но все привыкли.
Тот вечер был одним из многих. Фелис, стоя перед зеркалом, оглядывала медовое платье – слишком строгое для такой молодой девушки, но прекрасно гармонирующее со смуглой кожей и темными волосами. Я крутилась рядом; оделась в светло-голубой, тоже сдержанный наряд. Мы обе недолюбливали кринолины, вообще одевались похоже, но почему-то… рядом с Фелис я выглядела, как переросшая незабудка рядом с лилией.
– В кого ты такая? – выдохнула я, шмыгнув носом и застегнув сережку.
– Какая? – Фелисия легко повернулась на носках, волна волос взметнулась в свободной прическе.
– Леди.
– Ни в кого. В себя.
– А…
Фелис вдруг взяла меня за руку своей горячей рукой и прошептала:
– Как думаешь, он придет? Я их позвала…
Я все поняла по румянцу, но сделала вид, что не догадалась, и хитро прищурилась.
– О ком это ты?
– О Кристофе!
Конечно, придет. Я была уверена и намеренно дразнила подругу, стесняющуюся своей симпатии. Фелис надула губы, еще раз повернулась вокруг своей оси и, видимо, удовлетворенная, предложила:
– Пойдем?
И мы спустились в светлую залу, полную гостей. Идя рядом с Фелис, я видела, что взгляды многих останавливаются на ней. Моя, казалось бы, тощая, нескладная подруга была очаровательна. Прическа оголяла ее шею, в походке чувствовалось странное, взрослое, грациозное достоинство. Смотрела она так, словно была королевой. Это не укрылось от нашей классной дамы. Она как раз беседовала с начальником полиции, грызшим очередное яблоко. Когда мужчина увидел мисс Лайт, он едва не выронил свою замену бокалу и отвесил нам поклон. Мы обе присели в реверансе, услышав:
– Magnificamente.
Классная дама недолюбливала Фелисию за надменный взгляд, привычку опаздывать и особенно за споры на уроках. Но умение держаться миссис Блау ценила.
Фелис прошла дальше. Темные глаза лихорадочно блестели, обводя гостей. Кажется, моя подруга начинала беспокоиться, и я ободрила ее:
– Он должен здесь быть. Должен.
– Мисс Лайт, мисс Белл!
Мистер О’Брайн, дядя Кристофа, замахал нам с противоположного конца залы. На него обернулись несколько человек, но, не обращая на них внимания, Фелис зашагала вперед; я направилась следом. Рыжие усы мистера О’Брайна топорщились, лысина блестела. Жест, которым он сграбастал и поцеловал поочередно наши руки, был куда теплее и приветливее, чем все обычные лобызания вышколенных джентльменов. Фелис улыбнулась, как и я, но тревожнее. Точно догадавшись о ее мыслях, ирландец обернулся и позвал:
– Упрямец, иди сюда! Тебя ждут!
И из толпы появился он.
Кристоф был в черном, выглядел серьезным и взволнованным. Такой красивый, в лакированных ботинках с довольно высокими каблуками, такой взрослый… не скажешь, что ему тоже двенадцать. Едва увидев нас, он на секунду остановился и, готова поклясться, покраснел, но почти сразу справился с собой и направился к дяде. Приблизившись, он поцеловал мою руку, а когда взял за запястье Фелис, румянец стал ярче.
– Не надеялся на встречу.
– А я надеялась, – просто ответила она. – У вас еще не появилось книг о Сальери?
– Увы, мисс. Поэтому я побаивался вас. И все-таки могу я… предложить вам танец?
Куда пропала ее замкнутость? Фелис смотрела на Кристофа не исподлобья, как обычно глядела на мир. Она улыбалась.
– Да.
– Каков хитрец. – Дядя толкнул племянника локтем в бок. – Но какой неучтивый! Вторая дама тоже нуждается во внимании, ей ты тоже должен танец!
Я покачала головой, ощущая досадную неловкость.
– Лучше пойду съем что-нибудь вкусное.
– Верный выбор! – хохотнул мистер О’Брайн. – Тогда ты упустил свой шанс, Кристоф! Эта дама – моя. Веселитесь.
Он обнял меня за плечи, и мы направились к столику, где стояли дымящиеся бокалы с глинтвейном. Мистер О’Брайн завладел сразу двумя. Он любил сладкое в любом виде: мог грызть кубик сахара, мог поедать плитками шоколад. Я тоже взяла бокал, но напиток казался не таким вкусным без Фелис.
– Милая мисс Белл, вас обязательно пригласят! – решив, что угадал причину моего грустного вида, пробасил дядя Кристофа.
– Не нужны мне танцы. – Я вполне искренне поморщилась.
– Глупости! – Он махнул левой рукой и чудом не испачкал глинтвейном манжету. – Всем молодым нужны танцы и музыка! Так говорили в нашем ро… – он закашлялся и сделал большой глоток, – родном доме, знаете ли, мои сестры обожали музыку.
Фелисия и Кристоф танцевали. Иногда видя подругу, я замечала ее счастливое лицо. Нет… не стоило обижаться. Она заслужила немного радости. И любви, если конечно…
– Он только про нее и говорил, – понизив голос, сказал мистер О’Брайн. – Просто щенок, честное слово! Прямо со дня, как вы к нам впервые заглянули!
– А вы не рады? – удивилась я.
– Что вы! – Он отставил опустевший бокал. – Любовь чудесна, особенно юная!
– Да. – Я вздохнула. – Хотя мы не так долго знакомы, и…
– Для любви немало, – отозвался мистер О’Брайн. – Целый бал!
Немало…
Долгожданный покой отхлынул; голова раскалывалась. Я снова посмотрела в потолок, потом с усилием присела, поджав к груди колени. Та же комната, обои отходят пластами, потолок закопченный. На подоконнике – яблоко. Ярко-зеленое, совсем как те, которые грыз начальник полиции Блумфилда. Откуда? Его не было.