– Черт. – Я потер лоб и, спохватившись, снова перевел взгляд на Джил. – Так о чем ты говорила?
Она не успела ответить: впереди замаячила каменная ограда с грифонами по обе стороны ворот. Экипаж остановился у небольшой будки – видимо, часового поста. К нашему окну подошел пожилой человек с нашивками констебля на форме, которому я, поздоровавшись, отдал лист с подписью и печатью Эгельманна. Мужчина бегло глянул на чернильный кругляш с короной, потом цепко всмотрелся в мое лицо.
– Советую поторопиться. Время приема кончилось, обычно мы не делаем исключений.
– Даже для полиции? – подняла брови Джил.
– Да, мисс. – Мужчина бросил взгляд на громаду центрального корпуса. – Проезжайте.
Он пошел назад к посту, спеша снова укрыться от крепнущего ветра. За его спиной я увидел винтовку. Возница тронул лошадей, и дом умалишенных начал надвигаться на нас. Вблизи он не казался таким гнетущим, хотя бы потому, что в узких окнах горел свет. И все же я испытывал некоторое беспокойство, Джил, видимо, тоже: больше она не заговаривала.
Едва мы выбрались на улицу, по крутым ступеням навстречу спустился высокий рыжий мужчина. Внимательные глаза из-под тяжелых бровей скользнули по нашим лицам.
– Констебль Соммерс? Доктор Шерборн, главный врач.
– Рад знакомству. – Я пожал жилистую руку. – Пусть при таких обстоятельствах.
– Следуйте за мной.
– А много сумасшедших у вас? – неожиданно подала голос Джил.
Я обернулся. Она стояла за моим плечом, еще бледнее, чем раньше. И куда только делся весь боевой запал и желание надо мной смеяться? Шерборн тоже окинул ее взглядом и чуть заметно улыбнулся.
– Не волнуйтесь, мисс, все уже заперты. К тому же, – он чуть сдвинул брови, – в том крыле, куда я вас провожу, в основном, лежачие больные. Некоторые наши врачи обоснованно называют это место «Мортариум».
– Мор…
– Умиральня, мисс. Как ни грустно признавать.
– Располагающе, – с отвращением буркнула Джил.
– Будьте сдержаннее, констебль Уайт, – произнес я. – И тактичнее.
Она вспыхнула, и мое настроение даже немного улучшилось. Надо почаще напоминать Джил о ее подчиненном положении. Хм… услышь это Лори, она не обошлась бы без какого-нибудь пошлого комментария и пары звонких смешков.
– Я просто надеюсь, что вы не упадете в обморок, констебль Соммерс. – Джил улыбнулась и пошла рядом с доктором. – Ведите, сэр.
Пока мы обходили здание, я не заметил на территории ни одного человека. Тишина была глубокая, вязкая, наш путь напомнил блуждание во сне. Доктор Шерборн неожиданно обернулся и тихо спросил:
– Констебль, почему Марони? Мистер Эгельманн ведь потребовал, чтобы о пребывании в лечебнице этого больного не узнал никто за ее пределами и даже… – Взгляд стал колючим, – внутри. В документах Марони записан иначе, настоящее его имя знаю только я, и более ни один врач или санитар не имеет к нему регулярного доступа. Лекарства даю я, уборка палаты проводится в моем присутствии. Эгельманн желает, чтобы я пресекал любые попытки этого человека с кем-либо заговорить.
– И вы пресекаете?
– Хм. – Доктор потер заросший подбородок. – Он их не предпринимает. В основном, он молчит, отвернувшись к стене. Несколько раз случались, правда, сильные приступы, но на нас он не нападал. Кидался на стены. Пытался причинить себе боль. Он не проявляет никакого желания вернуться в общество или сбежать.
– Как вы нашли его? Кто его сюда привез?
Шерборн поколебался немного и наконец вздохнул.
– Необычность случая в том, что он сам явился под наши стены. Он находился в полуобморочном состоянии. Он назвался мне и потребовал связать его с кем-то из двух людей – Томасом Эгельманном или Лоррейн Белл. Оба имени были мне известны.
Мы поднялись еще по одной лестнице и ступили в неуютный коридор флигеля.
– И я хорошо понимаю, что эти двое не те, кого стали бы искать просто так, особенно сумасшедшие. Дальнейшее показало, – в зыбкой тьме, слабо разбавленной светом газовых рожков, глаза доктора блеснули, – что я не ошибся. Верно?
– Верно, – ответил я. Джил молчала. У меня оставалось ощущение, что она боится собственной тени.
Коридор был длинный, с бесцветными стенами и полом, который странным образом поглощал шаги. Глухо, как… в заколоченном гробу? Да, Мортариум был именно тем, что я себе и представлял, – флигелем смерти, но не мог скрыть шума из-за запертых дверей, где еще жили. До нас доносились смех, бормотание, царапанье чего-то – видимо, ногтей. Все напоминало странный зверинец, где почему-то нельзя просто так посмотреть на зверей.
Чья-то рука вдруг высунулась из окошка в двери и схватила Джил за волосы. Девушка вскрикнула, рванулась. Доктор, подскочив, строго приказал:
– Кора, утихомирьтесь! Не получите сегодня пудинга!
Пытаясь освободить напарницу, я рассмотрел лицо пациентки: вытаращенные зеленоватые глаза, текущую по подбородку слюну. Пальцы доктора разжали скрюченную руку; в следующий миг Шерборн сделал то, от чего я содрогнулся: оскалившись и зарычав, он подступил к двери, ударил по ней ладонью – несильно, но гулко. Кора отпрыгнула и затихла. Джил выругалась, пытаясь поправить свой строгий пучок. Шерборн обернулся.
– Иногда по-другому никак. Но лучше, если вы никому об этом не скажете.
– Хорошо… – пробормотал я, а мисс Уайт сердито добавила:
– Для умирающих они прыгучие!
– Умирать можно по-разному, – ответил доктор. – Поверьте, если бы все пациенты, попадающие в Мортариум, предпочитали уходить из жизни лежа, у меня не было бы ни таких проблем, но таких расходов на охрану.
Он улыбнулся, правда, довольно кисло, и прибавил шагу. Джил последовала за ним. Я снова оглянулся на дверь буйной умирающей. По ту сторону было очень тихо.
– Мистер Соммерс!
Они с Джил уже остановились в конце коридора, у разветвления: флигель был нестандартной формы, напоминал букву «Т». Доктор серьезно взглянул на меня.
– Будьте тише. Он не любит шума. И постарайтесь его не утомлять.
Вспомнив кое-что из нашего разговора, я спросил:
– Будете присутствовать?
– Или оставите нас с буйным сумасшедшим наедине, а потом закопаете перед корпусом, чтобы через наши кости росла травка? – влезла Джил.
Мне снова захотелось высказаться по поводу ее поведения, но доктор вдруг рассмеялся.
– У вашей помощницы прекрасная манера прятать страх. Не бойтесь. Марони не опасен. Ему трудно пошевелиться, скоро ему будут колоть морфий. Обычно его колют в это время, но ваш визит…
– Морфий? – внезапно посерьезнела Джил. – Все… так плохо?
– Мы постараемся обо всем узнать быстро, – спешно добавил я, и доктор кивнул.
– Я останусь по эту сторону двери. Мне не хотелось бы никаких санкций от Эгельманна в случае, если ваша информация… – Он глянул себе под ноги, точно ища там нужное выражение, – попадет не в те руки.
– Здраво. Насколько я успел заметить, слышимость в самих комнатах неплохая.
– У Марони тихий голос, констебль. Единственное, что я смогу услышать, если вы подойдете к его постели и закроете дверь, – ваши вопросы. Но едва ли я пойму из них много, поскольку я… – Он снова улыбнулся, огладив рыжую бородку, – человек, далекий от сыска, и черпаю информацию лишь из газет.
Он осторожно постучал в дверь и позвал:
– Мистер Марони, к вам пришли, – он помедлил. – От Томаса Эгельманна. Готовы поговорить?
Ответом была тишина. Доктор вынул из кармана ключ и повернул в двери. Едва она приоткрылась, запах медикаментов ударил в ноздри.
Мужчина, лежавший на постели, энергично приподнялся и зашевелил губами. Шерборн был прав: расслышать слова с порога было невозможно. Но по тому, как Марони тянул руку, было понятно: он хочет говорить. Мы с Джил вошли в палату; доктор тихо прикрыл дверь. Я приблизился первым, внимательно всматриваясь в больного.
Ожидание – увидеть старика – не оправдалось. Ему было лет сорок пять, хотя иссушенное лицо и иссеченные шрамами жилистые руки выдавали нелегкую жизнь. Тем не менее мощные плечи и едва тронутые сединой густые волосы говорили о том, что некогда здоровье Марони было крепким. Как и по-прежнему живой блеск его запавших карих глаз.
– Не удивляйтесь, – просипел он. – Связки сожжены, почти как желудок. Что вам нужно? Она в городе? Началось?
Череда вопросов, выпаливаемых один за другим, обескуражила меня. Я привык допрашивать иначе, но кивнул, отвечая сразу на все.
– Томас Эгельманн хочет, чтобы…
– Корабли, правильно? Она их заполучила?
– А вы не знаете? – напряженно спросила Джил, присаживаясь на стул и вынимая блокнот. Марони смерил ее пристальным взглядом и слабо усмехнулся.
– Я сбежал недавно и даже не знаю, покинула ли она Вену.
– Вену? – уточнил я. – Сколько она пробыла там?
– Немало, мне и не вспомнить, но из ее квартир венская была, кажется, любимой. – Он прокашлялся. – Если Фелисия способна что-то любить.
Фелисия… Ставя мысленную галку, вздрагивая, но справляясь с собой, я спросил:
– У вас… не было родственника по имени Август?
Он кивнул.
– Думаю, его судьба тоже вас заинтересует.
– Для начала, – перебила Джил, – нас интересует, кто сказал вам обратиться к Эгельманну или Белл? Откуда вы знаете, что они замешаны в деле?
Этот вопрос я планировал придержать, поэтому сердито взглянул на напарницу. Но, переведя взгляд на Марони, я неожиданно увидел смятение. Мужчина пошевелил смуглыми пальцами, будто проверяя, слушаются ли они еще, и наконец с расстановкой ответил:
– Они сказали.
– Кто?
– Двое… – Он сдвинул брови. – Двое тоже охотятся.
– Двое? – Совершенно запутавшись, я посмотрел на Джил.
– Они не велели говорить.
– Полиция велит! – Я повысил голос. – Вы под защитой закона, до вас не доберутся, даже если…
– О нет. – Он усмехнулся. – Доберутся, если пожелают. Но им не нужно. Они хотят ее, не меня. Если вы узнаете что-то сейчас, план может сорваться, так они сказали.