– А телятина? – Она беспомощно хлопнула ресницами. – Дин, я вас обидела? Боже, какая я дура. Поймите… я не знаю, как говорить о таких вещах! Лучше бы вы все сказали Лори, она ведь должна знать, правда? Она вас любит, она часто про вас вспоминает, и…
Она говорила быстро, но наконец мне удалось ее прервать:
– Не нужно. Я просто надеялся на то, на что не следовало. Думаю, пора прекратить.
Пэтти-Энн заморгала; кажется, она решилась дара речи. Щеки покраснели, пальцы опять затеребили цепочку.
– Извините, что потревожил вас. Честь имею.
Я вышел в коридор. Странно, но – может, из-за слишком долгого бодрствования, – я ничего не чувствовал. В конце концов, я знал все, что мне сказали, знал, уже когда Лори переехала в дом с чердачным окном из цветного стекла. Все было ожидаемо и сбылось.
Застегнув мундир, я вышел за порог. На крыльце сидела птица, рыжий голубь. Он нахохлился; правое крыло безжизненно волочилось по земле; на лапе не хватало пальца. Я на миг остановился, глядя на него. Откуда он здесь, почему пришел умирать к этому дому? Я спустился по ступеням, а странная мысль все не давала покоя. В Лондоне слишком быстро умирают даже птицы, что говорить о какой-то там любви?
Дверь за спиной распахнулась, выскочила Пэтти. Кажется, она вскрикнула, увидев голубя. Я чуть ускорил шаг.
– Дин, подождите!
Я не обернулся. Длинная улица уводила меня все дальше. Небольшая площадь, где обычно стояли гондолы, сегодня была забита кэбами, и вскоре я уже забрался в один из них.
– Куда вам, сэр?
Я колебался лишь секунду или две. Забыл даже, насколько кэб дороже омнибуса.
– Первый Воздушный.
Я не знал, почему хочу именно туда, причина не оформилась в затуманенной голове. Пульсировало одно желание – напиться. Забыть Лори, забыть непринужденную беседу о любви. Копыта застучали по мостовой. Глянув в окно, я увидел на перекрестке силуэт, как мне показалось, торговки цветами. Рассмотреть внимательнее я не успел. Возница хлестнул по мокрым спинам лошадей, и кэб помчался быстрее.
Эгельманн и Артур удивленно глядели на меня. Начальник Скотланд-Ярда даже поднял свои широкие брови.
– Никогда бы не подумал, что таким длительным ожиданием мы обязаны всего лишь необходимости встретить вас.
Я сухо кивнул и сел напротив. Я видел, как Кристоф Моцарт с приятнейшей улыбкой усаживает Лори во второй экипаж. Его лошади тронулись, следом помчалась наша карета. Блумфилд остался позади, а с ним… к черту, не хотелось даже в мыслях произносить, что еще погребено в развалинах прошлого Лоррейн. Я сжал кулаки, что не укрылось от Артура.
– Что-то… – он сделал паузу, – идет не по плану?
Я снова промолчал. Не по плану шло все, и главным в крушении этого несуществующего плана было вовсе не внезапное появление преступника, о котором я не знал ничего, кроме имени. Я повернулся к Сальваторе.
– Уже видели его лицо?
Тот покачал головой.
– Он прятался под капюшоном. А вы?
Проклятье. Я всегда был прям и честен с ним, возможно, прямее и честнее, чем стоило. А сейчас я вдруг понял, что не могу. Сообщить Артуру, что главной загадкой дела Леди, нашей невидимой тенью и неизвестной угрозой был нищий мальчишка, помогающий ему в лаборатории? Мальчишка, которого он жалел и хотел однажды устроить в университет, обеспечить его будущее, как делают любящие отцы? Эта привязанность казалась мне слабой заменой настоящей семье, но я не осуждал ее, не смел. И я солгал, покачав головой.
– Почему вы не в экипаже с мисс Белл? – тихо поинтересовался Артур.
– Так получилось.
Он не стал допытываться. Он вообще не любил задавать лишних вопросов, предпочитал выждать. Зато Эгельманн, прищурившись, немедля поинтересовался:
– Неужели уже довели ее и разругались?
Издевка и торжество в интонации заставили задохнуться от злости. Светлые хищные глаза сверлили мое лицо, но я ответил, удивляясь ровности собственного голоса:
– Не вашего ума дело. Лучше скажите, зачем мы понадобились человеку, с которым вы водите дружбу, вопреки законам Империи?
Улыбка Эгельманна напоминала скорее оскал.
– К сожалению или к счастью, он не делится со мной планами.
Чувствуя назревающую ссору, Артур протянул мне тетрадь.
– Я завершил перевод для вашей сестры. И, похоже, нам тоже лучше ознакомиться. Томас сказал, что он интересовался… – мрачный тон заставил меня вскинуть взгляд, – этой вещью. Дневником Антонио Сальери. Хотите прочесть?
Я не хотел. Мне было плевать на Сальери, сама фамилия теперь вызывала горечь и злость, но вовсе не из-за композитора. Из-за ненормальной женщины, возомнившей себя мстителем непонятно за что. Преступницы и интриганки, которую я повесил бы своими руками, несмотря на все напыщенные разговоры о жалости и понимании, заблуждениях и ошибках. Логичные, гуманные разговоры, отвечающие догмам церкви. Мне было плевать на гуманность. На доброту. На чужую любовь. Важным осталось одно: моя отвернулась.
Стоило представить, как Кристоф Моцарт перетягивает Лори на свою сторону, – и захлестывало неудержимое желание вздернуть его рядом с его чертовой невестой. Конечно, он знает, что сделать, какие воспоминания разбудить, какие слова произнести. Лори, умная и справедливая, сдастся. Она любила эту дрянь. Обоих. Этого уже не изменить.
– …Чего он хочет? – услышал я как сквозь туман голос Артура.
– Уехать из Британии. С ней вместе.
Ответ удивил токсиколога: он явно обращался не ко мне. Удивленным выглядел и Эгельманн, но уже через мгновение рыкнул:
– Вот оно что? Не бывать. Я ее повешу.
– Для начала поймайте, – осадил его я, но внутренне неожиданно почувствовал облегчение, даже благодарность. Эгельманн озвучил мою мысль и был на моей стороне.
– Слушайте. – Шеф Скотланд-Ярда оглядел нас. – Он на полном серьезе хочет заручиться нашей поддержкой в каких-то новых махинациях?
– Думаю, он не оставит нам особого выбора, – глухо сказал Артур. – Он следит за нами столько времени. Он спас вашу жизнь, Томас. И… – тень легла на его лицо, – если «союзник» – та, о ком я думаю, то мою тоже. Что касается вас, Герберт… вы ведь примете сторону мисс Белл, верно? И что получится?
– Охотники на тигра превратятся в спасителей этого тигра? Черта с два!
– А если мы услышим что-то, что переубедит нас?
– Меня не переубедит ничего, – отрезал Эгельманн. – Окажись этот мистер Моцарт хоть принцем, хоть разведчиком, хоть святым, но он просто сумасшедший.
Сальваторе выжидательно посмотрел на меня. Я отвел глаза.
– Вы ошиблись. Я не приму сторону мисс Белл, я приму сторону закона. И меня тоже… – я почувствовал ком в горле, – ничего не переубедит.
– Браво, Нельсон! – Эгельманн хлопнул меня по плечу. – Не ждал от вас такой принципиальности! Уважаю!
Артур промолчал. Он выглядел хмурым и сосредоточенным. Немигающий взгляд устремился в окно, и я этот взгляд хорошо знал. Таким Артур становился, когда хотел исчезнуть. Скрыться очень надежно, от всех вокруг.
– У вас есть идеи, что делать? – наконец спросил токсиколог.
Если бы я знал. Что-то подсказывало мне, что разговор с Моцартом кончится отнюдь не мирно. Как бы ни разглагольствовал Эгельманн, о чем бы ни думал я сам, у нашего противника были свои рычаги, чтобы надавить на нас. Помедлив, я ответил:
– Выслушать. Не спорить. Не дать ему нас убить. И уже тогда думать дальше.
Артур кивнул. А вот Эгельманн, не слыша нас, сосредоточенно смотрел в окно. У него план явно уже был. Свой. И пока он почему-то не собирался им делиться.
Я сжалась в углу и зажмурилась, но даже сквозь сомкнутые веки чувствовала внимательный взгляд Кристофа. Лошади тронулись; сразу понеслись быстро. Я не двигалась, скованная тупым оцепенелым равнодушием. Мисс Белл.
– Ты изменилась, Лори.
Голос звучал тихо и высоко, почти по-мальчишески. Если не открывать глаз, можно было поддаться иллюзии: мне двенадцать, Кристофу тоже, мы едем куда-то в Лондон. На мне гимназистская форма, мои волосы еще не стали жидкими и жесткими, нога здорова. Я не умею целоваться и не умею стрелять. А дома папа. Живой.
– Ты ненавидишь меня. Да?
Я открыла глаза. Кристоф улыбался мне, как раньше, так, будто мы виделись только вчера. Мне снова захотелось ударить его. Точно угадав мысль, он грустно рассмеялся.
– Ты лгал все время, что мы дружили.
– Пойми, Лори. – Он опустил взгляд. – Я действительно верил, что вылечусь. И что вернусь. Но…
– Ты должен был рассказать! – перебила я. – Сразу! С самого начала!
Кристоф покачал головой. Он не кричал на меня в ответ, а почти шептал.
– А разве подобная болезнь – не клеймо? Двенадцать – не десять, все уже хотят взрослеть. Я… все надеялся, что это ошибка. Глупость, так не бывает. Похоже на сюжет книги или желтой статейки: нестареющий мальчик. Вечный мальчик. И вот, мне больше двадцати, а вы верите, что пятнадцать. Я мог еще строить иллюзии? Ох, Лори…
Он потер подбородок – острый, безупречно гладкий. Детский.
– Те, с кем я когда-то учился, брили усы, заводили детей. А я… выйди я на улицу без каблуков и джентльменского наряда с подплечниками, – мне едва дали бы четырнадцать. Даже ты, Лори. Что говорить о Фелис? Она стала бы моей женой, зная все это? Зная, что не родит от меня, что, скорее всего, я не смогу даже…
Он зажмурился и вдруг тихо застонал. Румянец, вспыхнувший было на щеках, исчез, кожа словно посерела. Некоторое время он молчал, потом шепнул, поднимая глаза:
– Прости. Это гадко. Прости, я…
Мы говорили будто о разном. На разных языках. С разных сторон одного кошмара.
– Ты исчез, когда она нуждалась в тебе, Кристоф, неужели ты не понимаешь? Она думала, ты сбежал, узнав, что пожар изуродовал ее, что она лишилась состояния!
– Лишилась состояния…
Он протяжно рассмеялся. Я и сама теперь знала, какую сказала чушь. Марони получал от Фелис не только взрывчатку, но и деньги. Она сама наняла его брата, подтолкнула к матери. И… еще одна догадка все еще не прижилась в рассудке. Нет, Фелисия не могла. Она заплатила бы слишком высокую цену своим уродством, если бы