– Честно, – снова улыбнулся я. – Извини, больше не повторится.
Она поджала ноги, придвигаясь чуть ближе.
– Не бери в голову. Лучше водка, чем виселица, хотя бы так. Все обойдется.
Наверное, она была права.
Почти весь путь мы молчали, но я часто замечал, что она с беспокойством поглядывает на меня. Будто опасалась, что я вот-вот вывалюсь в окно. Когда кэб остановился, я посмотрел на зеленовато-серую сонную воду Темзы и предложил:
– Я оплачу и обратную дорогу. Езжай назад.
– А ты по дороге утонешь в речке? Плохая мысль. Давай, Соммерс, пошли.
Мы выбрались; на ветру я почувствовал себя лучше. Качало меньше, от холода я даже начал забывать, что что-то пил. Только тяжесть сковывала иногда веки, но ее я мог побороть.
На этом участке реки почти всегда пусто. Здесь Гринвичская Королевская верфь, первая верфь Лондона, где построили воздушный корабль, любимое место Мэри Леджендфорд. Некогда сотни рабочих приходили сюда каждый день, а другие сотни – ночью. Но после смерти Основательниц верфь бросили. Она будто проклята – проклятьем нового времени. Стала скорбным призраком, с которым лондонцы никак не простятся.
В детстве я и другие мальчишки верили, что тени Мэри и Джильолы до сих пор витают среди недостроенных кораблей и убивают всех, кто посмеет явиться. Несколько раз мы пробирались на верфь тайно, но вместо призраков видели лишь деревянные махины, казавшиеся вмерзшими в лед доисторическими животными. «Северная звезда» – фрегат высотой в двухэтажный дом – казалось, готова была взлететь. Лодочки окружали ее, как детеныши мать. Странно, но мы никогда не оставались в этом месте подолгу, не говоря о том, чтобы к чему-либо притронуться. Гнетущее ощущение смерти наваливалось, едва мы ступали на дощатый настил. Будто кровь все еще текла из-под огромного двигателя.
Мы шли молча, и, погрузившись в воспоминания, я вздрогнул, когда Джил вдруг сжала мою руку.
– Слушай, Соммерс… как ты здесь, черт возьми, живешь?
Другой рукой она теребила вытащенный из-под воротника плоский крестик. Я присмотрелся к нему и удивленно спросил:
– Ты… не англиканка?
– Не знаю. – Она фыркнула. – Он у меня с рождения, а так я вообще не любитель церквей.
– И при этом боишься духов? – Я улыбнулся.
– А то. – Она выглядела напряженной. – Как тут тихо…
Впереди мелькнула длинная тень, и Джил шарахнулась ко мне. Я поддержал ее за плечи и поспешил успокоить:
– Кошка. Вот, смотри.
Животное выбралось из-за угла здания, прищурило на нас желтые глаза. Мяукнув, кошка лизнула лапу и побежала дальше. Джил покачала головой.
– Потрясающе. Пусти меня, Соммерс, ты воняешь как спиртовой завод.
Я все еще держал ее за плечи. От нее даже не пахло водкой, только табачным дымом. Лицо было бледным. Наконец разжав руки, я первым пошел дальше.
– А ты пугаешься, как «ба-арышня».
– Какой же ты все-таки нудный. – Она догнала меня.
Я промолчал. Она уже не держалась за меня, но что-то с ее лицом было не так. Неужели вправду боялась? Мы зашагали вперед, постепенно приближаясь к той самой верфи. Силуэты крыш и балок темнели впереди. Я не удержался от усмешки.
– Дальше можешь не ходить.
– Дин! Обратно я тоже не дойду.
Она хмурилась. Я наклонился к ней.
– Как ты можешь быть полицейской, если боишься нечисти? А вдруг придется ловить Джека-Прыгуна?
Она вспыхнула, но промолчала. Пожав плечами, я развернулся и сделал еще шаг.
– Подожди!
Я обернулся. И она вдруг поцеловала меня, увлекая в темноту.
Мы прижались к грязной стене дома: она просто впечатала меня в кирпич лопатками. От удивления я оцепенел и отстранился только спустя несколько секунд. Джил держалась за мой воротник и не сводила с меня глаз. Наконец она опустила их и пробормотала:
– Кажется, я тоже пьяная. Раньше такого не бывало после одной стопки.
Я не знал, что ответить. Кружилась голова, но, скорее всего, причиной был не спонтанный поцелуй, а продолжающееся действие выпитого. Я взял Джил за плечи.
Она по-прежнему не поднимала глаз. Даже в полумраке я видел: у нее горят щеки. Она наверняка ждала каких-нибудь упреков, но у меня их не было, и я сам не понимал, почему. Пустота грызла, ничего нового в сердце не зародилось, не обмерло, но и не вскипело досадливой злостью. Наверное, я выглядел идиотом. Мы стояли в молчании.
– Прости, Дин.
В смущении она словно стала подростком, хотя мы были одного возраста. И почему-то она уже не напоминала бесцветного призрака, каким казалась с первой встречи. Я произнес самые глупые слова, какие только можно произнести в такую минуту, но искренне:
– Ты красивая. Знаешь?
Пальцы зажали мне рот, брови снова сдвинулись, образуя на переносице глубокую морщинку обиды, скорее на себя, чем на меня.
– Не надо этих глупостей.
– Правда.
– Я понимаю, что ты все еще думаешь о своей этой. Пошли. Забудь.
Она освободилась и хотела сделать шаг, но я удержал ее.
– Я…
Закончить я не успел. Джил вдруг потащила в узкое темное пространство между домами. Прежде чем я запротестовал, она глухо прошептала:
– Сипаи.
Прищурившись, я взглянул на набережную. Между мигающими фонарями у Королевской верфи садилась гондола, замаскированная под медицинскую. Мы замерли.
Верх у лодки был поднят, и пока я видел лишь пилота – смуглого человека в темной одежде, нижнюю часть лица закрывала ткань. Двое таких же выпрыгнули из гондолы. Оба были вооружены тальварами, у одного на поясе блестел и револьвер. После промедления показался еще человек – широкоплечий, высокий, судя по бледному лицу, европеец. Глаза у него были завязаны, волосы неряшливо отросли. В Лондоне таких причесок уже не носили.
Гондола поднялась и вскоре скрылась за дальними доками. Пленник безропотно позволил индийцам встать справа и слева. Они поспешили к верфи, подталкивая его; издали я плохо видел мужчину, но неожиданная мысль заставила напрячь зрение. Этот оттенок волос, эта комплекция…
– Джил, – прошептал я. – Похоже… это Джеймс Сальваторе.
Она только кивнула. Глаза сузились; теперь она пристально смотрела на удаляющихся людей. Когда я сделал шаг, она еще крепче вцепилась в меня.
– Даже не думай. Они снесут твою башку на подлете.
Сипаи подошли к воротам верфи, тут же они распахнулись. Я проводил силуэты глазами.
– Ее же осматривали…
– Видимо, плохо осмотрели. – Джил пожала плечами. – Сунули нос, и все.
Я промолчал, вспоминая. Ворота были не единственным способом попасть в огромную залу, заполненную устарелым оборудованием и недостроенными кораблями. В детстве мы лазали по-другому. Я оглядел стену слева от ворот, в тени, и нашел то, на что и надеялся, – ржавую лестницу на крышу. Я взглянул на Джил.
– Стой здесь. Если что, беги. – Она хотела возразить, я чуть повысил голос: – Приказ.
Она, белая как полотно, кивнула, прошептав:
– Удачи, Соммерс.
Сердце колотилось: возможно, пространство перед воротами просматривалось. Внимательный взгляд мог заметить меня даже в тени у стены, но, кажется, мне повезло. У лестницы я обернулся и не нашел Джил, – значит, хотя бы она была в безопасности. Взявшись за перекладину, я полез как можно быстрее, вспоминая, с какой легкостью делал это в детстве. Правда, с того времени ступени успели здорово заржаветь и еле выдерживали мой вес. К тому же я потерял сноровку, а выпитое в баре сказывалось на координации.
Наконец я достиг крыши, опустился на колени и медленно, осторожно двинулся по ней, стараясь производить поменьше шума. У меня была цель – огромное верхнее окно. Возле него я замер и наклонился, молясь, чтобы тем, кто внутри, некогда было поднимать головы.
Сипаи сновали по помещению. Сначала я не мог понять, что они делают, и только спустя полминуты догадался. Они отдирали от гондол обшивку – с удивительной легкостью. То же они делали с большим кораблем, и наконец я увидел то, чего не мог представить даже в фантазиях. Пожалуй, никто не мог.
Под досками «Северной звезды» вместо деревянного остова проступал блестящий металл. Мачты и низко спущенные паруса скрывали стальные конструкции. Там, где должны были находиться бортовые иллюминаторы, виднелось стволы; я узнал пулеметы – редкое оружие, не успевшее еще громко заявить о себе, но обещающее вскоре сделать это. Гондолы тоже были железными, имели оружейные установки. Корпуса отражали тусклый свет. Я отпрянул. Не может быть…
Я снова осторожно глянул в окно, теперь ища пленника. Он стоял у правого борта, устало заложив за спину руки. Рядом на полу белели чертежи, но он о них явно забыл.
Он поднял взгляд; наши глаза встретились. На бледном лице отчетливо виднелся багровый рубец – от удара то ли хлыстом, то ли клинком. Мужчина смотрел сквозь меня, будто не видя.
– Мы вас спасем, – прошептал я.
Он не слышал и, наверное, не мог даже прочесть по губам, только кивнул и опустил голову. Боясь, что он выдаст мое присутствие, я отполз от окна и быстро пересек крышу. У лестницы я замер, но тут же Джил махнула из-за угла. Путь был свободен. Я спустился и бросился к ней. Не останавливаясь, схватил за рукав и побежал дальше, вглубь проулка. Она ни о чем не спрашивала, – неслась следом, иногда испуганно оглядываясь.
Я искал людную улицу, надеясь, что если сипаи меня и заметили, то выдавать свое присутствие не посмеют. Судя по всему, корабли были еще не совсем готовы. Но к чему?
Впереди застучали копыта. Мы выскочили в просвет и оказались у маленького рынка, уже закрывающегося, но все еще оживленного. Я остановился и обернулся к напарнице.
– Планы изменились. Мы возвращаемся в Скотланд-Ярд.
«…И упокой Господь его душу».
Слова из чужой жизни, из другого века. Стенания давно мертвых людей, на которых мне должно было быть плевать. Но ненадолго я словно куда-то провалился, даже потерял дар речи. Кристоф Моцарт