Адам зажмурился, внутренне встряхнулся. Он не мог заглянуть «дальше, чем за горизонт», и с этим приходилось мириться. Он должен спасти Диану и сестер, на большее пока он просто не в силах замахиваться. Он медленно повернулся к тому, что ждало его в центре, посередине длинного прохода к противоположному концу горизонтального перехода. Не дав себе времени на сомнения, Адам пошел дальше, уперся в стол, возникший посередине, как указательный палец судьи с обвинительным приговором.
В центре небольшого стола – пустого, один-единственный предмет – лежала толстая тетрадь, в первое мгновение она показалась ему книгой. Адам, как в трансе, приблизился, замер. Он не дышал. Он напоминал человека, ожидавшего чуда, и это чудо – если вообще в этой реальности есть нечто, что можно обозначить как чудеса, – проявило себя, пусть и не в том виде, в каком он его ждал. Он видел противоположный конец горизонтального перехода, где выхода не было, сплошной завал, но сейчас в мире существовала только тетрадь. Исчезли сестры, Диана, Стефан, Марк и Люди Корабля. Исчез даже Иван, который принес сюда эту вещь. Ничто более не существовало.
Адам чуть склонился, чтобы прочесть надпись на обложке.
«Моим детям».
Адам коснулся пальцами обложки тетради. Помедлил. Открыл.
В девяти километрах к северо-западу от места, где Адам начал читать записи своего отца, мелкая худощавая женщина с копной спутанных светлых волос выбралась из лабиринта, кишкой пронизывающего громадное нагромождение мусора, выкорчеванных деревьев, ветвей, бревен, различных предметов, удерживающихся на водной поверхности. Нагромождение начиналось от обелиска высотой сто сорок один метр и тянулось несколько километров на юго-запад, юг и юго-восток, где достигало мощного старого 36-этажного здания почти в двести метров высотой, со шпилем, тянувшимся к небу еще на полсотни метров, пережившего все прежние катаклизмы. Высота этого гигантского нагромождения-острова местами достигала двадцати метров над водой. Лабиринт вел в чрево этой громады, к не очень уютному, но безопасному жилищу, напоминавшему мрачную пещеру, где свет проникал лишь из верхних узких щелей. Женщина, которая знала себя как Иву, замерла, глядя вдаль, хотя смотрела скорее в никуда, нежели в определенное место. Что-то вынудило ее выйти наружу, без веской причины, выйти и посмотреть вдаль. Там ничего не происходило, никто из живых существ не появился, но она смотрела, не осознавая, как резь в глазах порождает слезы.
Внутри она оставила Ольху, свою дочь, маленькую проворную девчонку, напоминавшую мышку, из тех существ, которые появились из ниоткуда недавно и быстро размножились. С дочерью оставался ее отец, мужчина, имени которого Ива уже почти не помнила, он был почти труп, недолго осталось, и знать, как его зовут, было чем-то лишним. Он умирал долго, очень долго, непостижимо долго. И все-таки он цеплялся за жизнь с неправдоподобным упорством. Он не мог породить других детей для Ивы, не мог оберегать их с Ольхой, ловить рыбу или делать из коры и ветвей «хлеб», но он все еще был жив, и она могла только ждать.
Сегодня она вспомнила того мужчину, который появился из ниоткуда, когда Ольхе было лишь два года. Казалось, это было давным-давно, во сне или в прошлой жизни, и в то же время было чувство, что мужчина приходил к ним пару дней назад. Ива не помнила точно, что он ей тогда сказал, она плохо воспринимала услышанное, при этом еще и говорить не могла, чтобы уточнить, переспросить, но точно помнила ощущение спокойствия, вести о том, что все закончится хорошо: Ольха вырастет, да и сама Ива еще много хорошего испытает в будущем.
Она не задавалась вопросом, правда ли это, откуда все это знает тот странный мужчина, она просто знала, что это действительно верно, что мужчина возник здесь не просто так, из-за стечения обстоятельств. Нечто как будто привело его сюда. В те дни отец Ольхи еще мог быть добытчиком, был достаточно ловким и быстрым, но болезнь уже проникла в него, и его уход на второй план их жизни становился вопросом времени. И это тоже – о болезни отца Ольхи – сообщил ей этот странный мужчина.
Ива чувствовала это, поэтому для нее сказанное не стало неожиданностью. Однажды, проснувшись ночью, она почти уткнулась в спину отца Ольхи и почуяла запах. Нет, не тот физический запах, исходящий от любого человека, живого существа или предмета. Это было нечто иное. Будто улавливаешь что-то помимо основной оболочки тела. Ива не смогла бы себе это объяснить, но однажды просто учуяла, что отец Ольхи умрет раньше возможного срока, умрет в болезни, превращаясь в мешающий живым труп. Ива не анализировала это открытие, она даже забыла его, пока не появился Иван.
Он тоже источал некий запах. Ива учуяла, что осталось недолго и этому странному пришельцу. Но вместе с ним был еще и запах его отпрысков, и там были мужчины.
Мужчины, которые смогут заменить отца Ольхи, что было жизненно необходимо.
Один из них источал нечто, что можно было охарактеризовать как удачную судьбу и мужскую силу. Ива ни за что не объяснила бы, как через этого пришельца смогла понять что-то не только о нем, но и о тех, кто жил вместе с ним. Другого мужчину Ива не смогла бы как-то охарактеризовать. Он просто не подходил ей, хотя был уникальным и необычным. Еще один запах, который не был родственным мужчине, источал опасность и вместе с тем притягательную мощь. До конца понять, что же ожидало носителя этого запаха, было невозможно, но он странно привлекал и отталкивал, и она пришла к выводу, что этого человека можно принять к себе, если не останется выбора, но в любом другом случае его лучше опасаться и оттолкнуть.
Ива вспомнила свои собственные ощущения, когда учуяла, что пришелец не проживет столько, сколько лет было в его теле в потенциале. Отец Ольхи уже начал медленно скользить к своему увяданию, и, казалось, странный мужчина появился так вовремя. Но он должен был уйти из этой жизни еще раньше. Жаль. Иначе… Она поймала себя на образе того, как заманивает пришельца в кишку лабиринта, чтобы он уже не мог выйти, не мог освободиться долго-долго, потом смирился бы и принял ее образ жизни. И с ней. Увы, это было невозможно, кроме того, пришелец принес некую весть, благую или нет, но обнадеживающую. Его пришлось отпустить после того, как он обследовал нагромождение-остров, исчезнув из ее жизни.
Она так долго не вспоминала его. Как если бы некий предмет закрыла в коробочке, надолго, бесповоротно. Но что-то вынудило снова потянуться к давнему и забытому тайнику.
Что-то должно произойти. И очень скоро.
Возможно, Ива увидит тех мужчин, с которыми когда-то жил тот странный пришелец.
19Башни-близнецы
«Мы с вашей матерью пережили так много всего. Мы прошли расстояние, которое для вас показалось бы немыслимым. Да, понимаю, немыслимым вам кажется сам факт, что можно ходить ногами по твердой поверхности, а не использовать лодку».
Пока Адам спускался вниз, за Дианой и сестрами, пока искал место для лодки, пока вел девчонок наверх, он мысленно прокручивал эти первые абзацы. Казалось, отец говорил с ним, живой: дотронься, и он улыбнется, шумно вздохнет, потреплет тебя по плечу. Казалось, он стоял рядом или где-то позади, в десятке шагах, наблюдал за своими детьми.
«В прошлой жизни я был художником. Писал картины. Для вас, мои милые, это тоже абстрактная вещь. И хотя Нина уже пробовала рисовать в альбомах и у нее это хорошо получалось, сам факт подобной работы, с помощью которой человек зарабатывает себе на жизнь или пытается заработать, ибо в этой сфере между работой и вознаграждением время и пространство будто растягиваются, сам факт этого не укладывается в вашем сознании».
Адам отвлекался, пока они взбирались наверх и он нес укутанную Нину, сделав две остановки, но мысленно быстро возвращался к прочитанному. Он мало просмотрел, только самое начало тетради, прочитанное запало в голову, но с каждой минутой недоумение росло: зачем отец написал эти строки и оставил тетрадь на виду? И почему он принес ее сюда? Почему текст не зашифрован, как записки?
«В прошлой жизни каждый из нас – я, ваша мама, тетя Анна, даже дядя Грэг – были не такими, каких вы привыкли видеть.
Они вошли, Адам уложил Нину, замершую, как зверек, которого коснулся кто-то посторонний. Адам поспешил к противоположному выходу из перехода, убедился, что с той стороны выход завален.
К нему подошла Диана.
– Значит, вход только один? И он запирается изнутри?
Адам кивнул, оглянувшись. Тамара, застывшая, стояла, глядя в окно. Диана заглянула Адаму в глаза.
– Что с тобой?
– Все нормально.
– Нет, ты какой-то… не такой, как обычно. Из-за тетради отца? Кстати, где она?
Он поспешил к ближайшему помещению, некогда просторному офису, откуда можно было выйти сразу на смотровую часть перехода. Тетрадь он не взял с собой, спрятал, хотя понимал, что лишь страхуется. Не было тут никого. Хотя кто знает… Ранее они тоже так думали, но оказалось, что их сопровождает Белка.
Адам достал тетрадь, подошел к Диане. Та огляделась.
– Еду ты нашел? Припасы или еще что-то?
– Я не все обыскал. Смотри, – он раскрыл тетрадь.
– Адам…
Она сказала только одно слово, но что-то в ее голосе вынудило его забыть о тетради и заглянуть ей в лицо.
– Что?
– Слушай… Такое чувство, что здесь ничего нет.
Адам растерялся.
– Где-то лежит что-то, что долго не портится, – в его голосе не было уверенности.
Он признал, что у него похожее ощущение: это пристанище не такое, как раньше, и… значит, здесь необязательно должна быть еда. С чего он это решил? Взгляд тянулся к тетради. Что-то свербело внутри: он хотел дочитать до конца, хотя понимал, что надо сначала устроиться, решить с лодкой, накормить сестер. Но жажда «услышать» отца не давала покоя, не позволяла сосредоточиться на чем-то другом. Казалось, он превратился в человека, который при жизни родителей не знал и вот получил возможность услышать их голос, узнать, о чем они думали, мечтали и что могли бы сказать своим детям, предоставь судьба им подобную возможность.