Диана поняла, что проиграла: Марк выполнит обещанное. У Стефана осталась минута, не больше.
– Что ж… – Марк выплюнул эти слова со злостью, пропитанной такой ненавистью, что дальше он мог больше ничего не говорить. – Тебе конец, Стефи. Сам виноват. Я просил тебя, покажи, куда плыть, и ты знаешь, идиот, куда плыть, знаешь. Я знаю, что ты знаешь, и ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь, чертов ублюдок! Хрен пойми, как тебе это удается, но знаешь. Но ты молчал. Так что… Вот тебе за это конфетка, мой Стефи…
– Нет! – вырвалось у Дианы, и она подалась к окну, выглянула. – Не надо! Остановись!
Марк застыл. Он был удивлен. Возможно, он ожидал увидеть девчонок, но не Диану. Или просто давно ее не видел.
Глядя ему в глаза, в застывшие, злые, глаза сумасшедшего, глаза убийцы и того, кто никогда не идет на уступки, кто хочет забрать себе все, абсолютно все и никогда не поделиться, кто никогда не поймет ни боли ближнего, ни его каких-то иных чувств, для которого родные люди – все равно что мусор на воде, глядя в эти глаза монстра, Диана видела и что-то другое. Некую вариацию любви? У Марка? Нет, преклонение. Нечто похожее было заметно во взгляде Марка на свою старшую родную сестру, пока они не выросли, пока были детьми, и физиология еще не сыграла основной роли, и нечто внутри не возопило: и она тоже должна принадлежать ему, как предмет, не более.
Он как раз смотрел на нее снизу вверх, и эта позиция позволила вспомнить ей прежнего Марка, еще похожего на человека, образ, который ушел давно. Но что это могло дать сейчас, в этой ситуации?
– Диана? – в голосе послышалась дрожь вожделения, удивление и… отзвук прежнего преклонения. – Ты?
Она подалась вперед, будто хотела выпрыгнуть из окна в воду.
– Не делай ему больно. Это… бессмысленно.
– Да? – Похоже, этот убийца, ее братец, приходил в себя: в глазах появился прежний блеск алчного зверя. – Спускайся ко мне. Сейчас же.
– Ты не должен делать ему больно. Никому не должен, ни девочкам, ни Стефану. Это тебе ничего не даст…
– Спускайся! Моя дрянная шлюшка!
Она отпрянула, как от удара. Выбора не было. Она должна спуститься. Стефан – заложник, Марк все равно ее отсюда не выпустит, найдет лодку. Как же быть? Она не может повести Марка за собой. Вдруг Адам в таком состоянии, что Марк с легкостью убьет его? И что будет с девочками?
Ей стало дурно, пока она спускалась, ноги ослабли. Внизу, перед последним окном, она едва не упала. Перед глазами поплыло, когда она увидела эту мерзкую улыбочку. Столько дней бегства, столько попыток и надежды! Но Марк настиг ее, при этом с ней нет ее Адама и некому ее защитить! Она для этого родилась? Ублажать убийцу, кровного брата и человеконенавистника в одном лице?
Она ступила в лодку, он стоял в двух шагах, то ли не решаясь коснуться ее, то ли желая сначала рассмотреть ту, которая теперь принадлежит ему, к чему он так давно стремился и чему сейчас не в силах помешать его основной враг по причине его отсутствия.
Не показывать страх. Она должна знать себе цену, лишь так можно избежать особо чудовищных выходок со стороны Марка. Ни угрозы, ни жалость, ни смех, ни призыв к здравомыслию – ничто иное не поможет. Держать голову выше, не пугаться, если Марк опять сделает Стефану больно.
Или ей самой.
– Где Адам?
Она отвела взгляд, всхлипнула – не сдержалась.
– Не знаю… – Нет, не то, она не может не знать хоть каких-то сведений. – Он остался на острове. С той местной… женщиной.
– Лжешь, – шепот Марка напоминал шелест волн перед тем, как должна разразиться буря. – Лжешь, шлюха. Не может быть… Он не бросит тебя! Никогда! Даже я это знаю…
– Марк, постой… Она его обманула. Она задержала его, а нас они отправили. Но он не вернулся.
Марк помолчал, обдумывая столь необычную ситуацию.
– Где его сестры?
Она замялась, испуганная за других, и он уловил это – шагнул к ней, схватил за руку, притянул к себе: казалось, ее чем-то придавило. Она никогда бы не подумала, что он такой сильный, гораздо сильнее Адама. Или эту силу ему придавало сумасшествие?
– Говори!
– Они там, в той стороне. В новом жилище. Я оставила их, когда поняла, что Адама долго нет.
– Не лги мне!
– Я не лгу, Марк. Тамара сказала, что видела, как местная женщина смотрела на него, хотя и помогала нам, когда мы пробили лодку.
– Лодку?
Марк как-то дернулся, и Диана поняла, что и в его группе что-то такое случилось.
– Да. Она вроде бы помогала нам, но…
– Хочешь сказать, она, такая лохматая мелочь, сцапала твоего Адамчика?
Марк нахмурился, и она поняла: подонок решил, что где-то она его все равно обманывает.
– Пусть Нина и Тамара выйдут. Я знаю: они здесь, в этом доме.
– Нет, Марк, их здесь нет.
Поспешность, с которой она это сказала, сыграла против нее и усилила подозрения Марка. Он просто-напросто не поверил.
– Зови их сама, слышишь? Лучше по-хорошему, Диана.
То, что он назвал ее по имени, лишь усилило ее страх.
– Марк, я не лгу, мне просто незачем. Я бы их тут одних все равно не оставила… Без лодки, без еды…
Марк прижал ее к себе спиной, завернул руку – ее кисть коснулась лопатки. Он проделал это так быстро, что она поразилась. Потом ей стало не до удивления – хлынула боль. Она закричала. И ей вторил загундосивший Стефан, лежавший на дне лодки, свернувшись калачиком.
Марк отпустил ее руку.
– Понравилось? – он улыбнулся. – Еще разок? Или позовешь этих маленьких скрытных шлюшек?
Боль, затуманившая сознание, уходила будто нехотя.
– Нет их здесь, Марк… Зачем мне врать тебе?
– Зови сама! – он снова завернул руку.
Она закричала сильнее. И, кажется, ненадолго потеряла сознание. Где-то там, в темноте, ей померещился Адам, и почему-то он перекладывал цветные циферки, как частички детского конструктора. Когда она выплыла из этого кратковременного беспамятства, оказалось, что она лежит на дне лодки, бок о бок со Стефаном, и Марк, задумчивый, хоть и с ухмылкой на лице, смотрит на нее.
– Терпеливая сучка… – в голосе слышалось… уважение? – Не думал, что ты такая… Видать, знал тебя плохо. Ах ты моя крепенькая преграда… Но знай: со мной это не пройдет. Зови их.
Она не успела ничего сказать. Он присел, молниеносным движением чиркнул ножиком по плечу Стефана. Несчастный вскрикнул, заплакал. Диана увидела на ноже кровь. На плече Стефана тоже – узкий разрез, который заливает ленивый поток крови.
– Так что? – Марк, улыбаясь, смотрел на нее. – Это только начало, я не тороплюсь. Зови девок!
Он потянулся ножом к Стефану, на этот раз медленно, чтобы она все хорошо видела.
– Хватит! – она орала. – Ты, ублюдок бесчеловечный! Хватит, тварь! Мерзкая гнусная тварь! Нет тут никого! Ты не понимаешь, сволочь? Лучше бы твоя мать не смогла тебя родить!
Несколько секунд он смотрел на нее, не мигая. Затем – совершенно неожиданно – широко улыбнулся, и она поняла: он ей поверил. От нее исходила такая ненависть, что это не могло быть ширмой, скрывающей страх за близких, которые находились так близко от нее.
И она не допустит, чтобы он резал Стефана у нее на глазах, если это можно прекратить, неважно каким способом.
Она тяжело дышала, глядя на Марка. Скулеж Стефана затихал.
– Что ж… Теперь я могу тебе поверить… сестричка.
Марк убрал нож, задумчиво глядя на Диану, но ясно было, что он обдумывает новое положение. Взять с собой свой главный приз и двинуться за сестрами? Или повернуть назад, найти и прикончить того, кто был ему основной помехой?
Что же он выберет?
25Заложники
Девочка появилась, когда от преграды почти ничего не осталось.
Адама еще рвало, спазмы мешали ему, но он почти не отступал: вытягивал ветви из заграждения, не отходя на пару десятков шагов, как сначала. Не только потому, что сил не было и он был готов погибнуть, но освободиться. Он просто перестал ощущать волны мерзкого запаха как прежде.
Привык? Или… Мелькнула мысль, что он так сильно отравился, что организм перестал воспринимать вонь.
Он тянул ветви, тянул, вырывал, вытаскивал, отбрасывал. Преграда поддавалась, медленно, нехотя, но против его безумия даже она не могла устоять. Адам не вспоминал Иву, в его теперешнем мире не существовало ничего и никого, кроме преграды, которую надо преодолеть. Даже Диану он не вспоминал, мозг по большей части был отключен, Адамом управляли рефлекторные физические движения.
Когда приглушенные выстрелы где-то на острове вырвали его из временного небытия, Адам еще перебирал в голове набор цветных циферок, он даже назвал пару слов, которые могли быть в записках отца, но теперь это было смутным, он не то что не помнил их, он существовал в иной реальности, где была лишь преграда.
Когда по ту сторону преграды, уменьшавшейся, пропускавшей все больше света, появилась Ольха, Адам не сразу осознал присутствие постороннего человека. Ольха заговорила с ним, и, хотя он не отвечал, даже не пытался понять ее односложные реплики, девочка взялась помогать ему с другой стороны, продолжая окликать, когда делала передышку. Он увидел ее, когда вытащил последние ветви с ее помощью.
Он замер, разглядывая Ольху. Чумазая, потная, она улыбалась ему, ожидая реакции. Он, как запрограммированный выбраться, полез в отверстие, она отступила, по-прежнему улыбаясь, невероятно довольная своим приключением, он выбрался, не выдержал, повалился на спину, пытаясь открыть глаза.
Он проваливался в бессознательное состояние – отравление и физическое истощение? – пытался остаться где-то «на поверхности» реальности, проваливался, всплывал. И все, что его глаза наблюдали, все, что он мог слышать, превращалось в некий калейдоскоп нелогичных по времени очередности событий. И то, как над ним нависала, нахмурившись, Ольха, и возникшие лица Ондатры и Ястреба – откуда здесь старики? – и как его тащили по лабиринту, пока не выволокли под темнеющее небо, как Ондатра похлопывала его по щекам, что-то вливала ему в рот, и Ястреб приподнимал его, придерживал голову, чтобы Адама вырвало, опускал его, и старуха вытирала ему рот, мазала чем-то под носом, и вновь над ним нависала хмурившаяся мордочка Ольхи.