Можно сказать, что злюсь я, как старик.
И так паршиво, и так нехорошо. Я запутываюсь между рычанием призрачного отца и обманчивым энтузиазмом мамы. Да, кстати, в ее истории я нахожу массу глупых воплей.
По мнению матери, все всегда находится в порядке. Случается, что я иногда не позвоню, отменю визит к ней (в свою очередь, в последнее время так не случается), ведь у меня на шее Олаф, "Фернандо" и жена, работа горит в руках. Тогда я говорю маме, что не приду, что не могу, что в следующий раз.
Она никогда не выразила хотя бы малейшую претензию. Она только просит, чтобы я, не дай боже, сильно не уставал.
Сам я чувствую себя с этим ужасно, о чем она прекрасно знает.
Как-то раз ей задержали очки в ремонте. Забирая их, она от всего сердца благодарила, а под конец дала несчастному оптику понять, что тот нужен миру, как нашествие гуннов. Бедняга не знал, то ли она его хвалит, то ли, возможно, оскорбляет, и он наверняка кое-чего почитал в телефоне про Аттилу.
Когда ей плохо прибьют каблук в туфле, продадут подгнившую грушу, или таксист слишком резко затормозит и тут же извинится, мать говорит, более-менее, одно и то же: супер, превосходно, мне очень нравится, люди обязаны быть милыми в отношении к себе. Она осыпает комплиментами сапожника или там мужика из овощного магазина так долго, пока тот полностью не сломается. Еще она обожает хвалить идиотов и засовывает их еще дальше в ловушки собственных кретинизмов, а как-то раз таксист, вроде бы как в шутку, сказал ей, что место женщины при кастрюлях, так она предложила ему брак и не желала выйти из машины. При этом она утверждала, что такого героя ждала всю жизнь, так что мужик весь посерел, начал трястись и отпустил ее без оплаты за проезд: похоже, он посчитал, что от дьявола денег лучше не брать.
По мнению матери, половина проблем возникает от неправильных приоритетов.
Только я ведь не об этом собирался писать. И я размышляю: никак не пойму, это почему же такие вещи из меня высыпаются.
Мы с матерью ненавидим неожиданности. Эта стихийная ненависть спаивает и объединяет нашу близость.
Мать ненавидит, когда кто-то устраивает ей сюрпризы, и тут же слышу: - Твой отец их обожал и думал, что таким образом завоюет мое сердце. Оно и так уже было его, так зачем же было мучить?
Прискакивал с билетами на концерты и театральные спектакли. Прошло какое-то время, прежде чем до него дошло, что подобные выходы в свет необходимо спланировать заранее. Матери было необходимо внутренне настроиться на событие, опять же, обдумать внешний вид. А кроме того, на голове была учеба, практика и заброшенная по причине ремонта виллы подготовка к экзаменам.
Весной старик придумал новые поездки. Он был страшно голоден в познании мира. Сажал Платона за баранку и предлагал поехать в Лебу или даже в Торунь[44]. При этом он считал, что в своей спонтанности просто фантастичен.
Мать говорила, что с удовольствием бы поехала, но в следующую субботу. Старик пытался это проглотить и, похоже, опасался, что их любовь слабеет.
- Он любил меня словно животное, давал из себя, сколько мог, и даже больше, у него были полные горсти той дикой любви, - прибавляет мама, тонущая в одном из своих пушистых свитеров, с руками мумии, отягощенными браслетами.
Потому и считала, что конкурс, это какие-то его делишки.
Незадолго до ее переселения почтальон принес на Пагед конверт специально для мамы. Ей написали из газеты "Вечернее побережье". Мать думала, что речь об американце. Ан нет.
Ее приняли для участия в конкурсе "Разыскиваем Самую Милую Девушку", организованном этим изданием. Ее биография была рассмотрена позитивно, фотография им понравилась, и теперь маму приглашали на финал в гданьском кинотеатре "Ленинград".
Мама мигает, как будто до сих пор эта открытка у нее перед глазами, и вздыхает.
- Я и вправду думала, что это Коля меня туда заявил.
О конце света
Оба они ходили издерганными. Отец что-то скрывал. Матери нужно было сообщить родителям, что переезжает.
Смягчала она их осторожно и постепенно. Объявила, к несчастью, за обедом, что с нынешнего времени будет бывать на Пагеде все меньше. С собой заберет пару своих вещей. Попросту, станет чаще ночевать вне дома, но просто так бабушку с дедушкой не оставит. А ведь могла бы.
- Дом – это тебе не гостиница, - взъярился дед.
Бабушка, в свою очередь, набрала воды в рот.
Таким образом мать поняла, что идет дорогой, с которой возврата нет. На Пагеде вновь настали тихие дни. Кушали они все вместе молча.
- Ясное дело, что я задумывалась над тем, хорошо ли поступаю, - говорит мама. – Иногда мне хотелось ранить их как можно посильнее. Иногда же жалела, что так раню.
Паковалась она неспешно. В одежную комиссионку занесла старые платья. Учебники из средней школы отдала в лицей уршулинок.
Когда она шла через микрорайон, ее провожали свист и злые взгляды.
Кто-то кинул ей в лицо ком грязи. Еще кто-то кричал, что ей обреют голову, и останется она с башкой стервятника и порезами от бритвы.
Однажды вечером она, вроде бы как, разложила перед собой подарки от отца: то самое платьице, о котором так мечтала, брошки в виде бабочек, чулки с парижским швом и лодочки из свиной кожи. Она тупо глядела на все это, на чемодан и размышляла, а стоит ли. Вот только как вернуться к обычной жизни, когда все уже перекрутилось?
Бабушка застала ее в момент мрачных размышлений. Она влезла за одеяло, упала на раскладушку. Взяла лодочки. По ее мнению они были очень красивыми.
Бабушка попросила маму еще раз обдумать свое решение.
- Тот русский, может, и замечательный человек, но когда-нибудь он пропадет. Объединяет вас мало чего, а разделяет – все: возраст, положение, язык, семья.
Нельзя строить жизнь исключительно на чувстве, - сказала она еще. Мама повторяет эти слова с горьким пониманием.
Клара, в свою очередь, утверждает, что мы обязаны любить, ведь если бы не должны были, то и не любили бы друг друга.
Бабушка отметила, что просит не от своего имени, но, в основном, от дедушки. Он был слишком гордым, чтобы поговорить с дочкой, но рвалось его доброе, хоть и суровое сердце. Оно крошилось, словно, я бы сказал, любовь между народами.
Добрый, хотя и суровый человек лежал на кровати за одеялом и слушал. Потому мать громко сказала:
- На самом деле ничего плохого я не делаю.
На следующий день утром она вытащила чемодан на лестничную клетку и дальше, на улицу, где ожидал Платон. Ей не хотелось, чтобы он поднимался к их квартире. Я даже вижу, как она идет, с высоко поднятой головой, в платьице в горошек и в короткой курточке, стаскивая со ступеней тот самый большой чемодан с ржавеющими замками.
А за ней темнел маленький прошлый мир: раскладушка, часы, стопки журналов "Пшекруй" и "Пшияцюлка", и мать, что всхлипывает, давясь дымом сигареты "альбатрос".
- День, сынок, был такой красивый, наверное, первый по-настоящему весенний. Между домами сушилось белье, под крышами бесились синицы. Все в микрорайоне замерли: музыканты, рожи в окнах, возвращающиеся из гладильни бабы, докеры и выпивохи. Они чмокали губами, свистели. А я шла к машине с этим чемоданом.
Соседи советовали матери уматывать прямиком в Москву. Такой стыдобы на Пагеде еще не было.
Родители приседали возле своих детей и показывали им, как выглядит курва, пускай запоминают, это знание им еще пригодится.
- Мне хотелось наорать на них на всех. И посоветовать, чтобы закидали меня камнями, раз уж я так им не нравлюсь, но ведь для этого нужна смелость…
Платон взял у нее чемодан, посмотрел на соседей и очень вежливо так спросил:
- Морду кому-нибудь набить?
- Давай просто уедем отсюда, - попросила мама.
Ошеломленная, с грязью на лице, мама села в машину. Они тронулись. Камень грохнул по крыше, ком грязи плюхнул в задний бампер. Именно эти звуки сопровождали их, когда они выезжали с Пагеда.
О музыке
Мать вспоминает давние концерты и, похоже, считает, что музыку мы теперь не переживаем, как когда-то. Сама она находилась при началах Вселенной и, насколько я ее знаю, готова поклясться, что видела, как Бог лепит Солнце из искр.
Музыка, по ее мнению, способствует исчезновению, и вот это, и ничто иное, является в искусстве главным.
Они ходили на концерты, посвященные польско-советской дружбе; прослушали камерное выступление какого-то слепого пианиста из Венгрии. Потом старик распинался о гармониях и тональностях, сам он, музыкальный, как большинство русских, видел в музыке некие пейзажи, а мама вспоминала собственное исчезновение в звуках. По ее мнению, жизнь походит на танец – так быстро оно проходит.
При случае, я снова заловил ее на лжи.
Ее рассказ колышет и втягивает, а я же хочу знать про отца и о том, что она сама вытворяла, когда была молодой; я слушаю, бреду за ее словами, начинаю верить в старика, в американца и Платона, тону во всей этой байде, пока вдруг что-то не начинает колоть, давить и я возвращаюсь к действительности.
Мать утверждает, что была на первом рок-концерте в Польше, это когда группа Rythm & Blues выступил в кафе "Рыжий Кот".
Проверяю в Сети: да, нечто подобное случилось. Барак от этой пивнушки пугает в Гданьске до сих пор.
Попали они туда случайно. В газете было написано, что на концерте будет представлена музыка угнетенных крестьян и рабочих из Америки, только более современная. Скрипку заменила электрическая гитара, во всяком случае, вечер никак не ассоциировался с капиталистической эксплуатацией. Мать хотела пойти, старик после некоторого сопротивления сдался. Он плавал по свету, про рок-н-ролл кое-чего слышал, но пришел к выводу, что это только вопли.
Они поехали в Гданьск. Перед входом заведение ожидало немного бунтующей молодежи, и старик в своем черном костюме выделялся и даже пробуждал панику. Билеты тут же нашлись.
В средине гремел джаз. Невозможно было протолкаться к джук-боксу