ееся в ребенка чудовище.
Мать утверждает, что в день концерта[67] снега нападало по пояс, по телевизору передавали посадку самолета с Битлами, а старик заправлялся с самого утра, как и всегда, когда у него были выходные. В конце концов, мать сказала ему, чтобы он перестал, ведь они идут на концерт, на что отец схватил фляжку, позвал Бурбона и каким-то чудом прошел в дверь.
Мама была уверена, что через часик он, пьяный, вернется и станет сильно извиняться.
Время шло. Мать ожидала в своем вечернем платье.
После наступления сумерек из-за заснеженных деревьев появился тролль в мокрых по пояс штанах, в компании веселого Бурбона. Пошатываясь, он пересек порог, снял сапоги, элегантно поставил их к стенке и начал свистеть.
Когда мать тащила его в кровать, он еще и напевал.
Она накрыла его одеяло, оставила воду, а сама поехала на Битлов.
Здание концертного зала было, вроде как, уродливым, словно бойня, чаще всего там устраивали боксерские поединки. Сейчас оно ходило ходуном от бабского визга. Мама приехала в самый последний момент, второй билет она отдала первой встречной девице.
Сами Битлы, якобы, были робкими, растерянными, они никак не могли справиться со звучанием инструментов. Только живот у мамы свернулся в горячий клубок, а ребята играли так, что удалось позабыть обо всем.
- Я разнюнилась, потому что страшно хотела, чтобы любовь выглядела, как в их песнях. Опять же, чего тут скрывать, Полу я бы позволила сделать с собой все, что угодно.
Домой она вернулась ночью. В ней звучала музыка, опять же, она думала про молоденького Маккартни.
Папочка протрезвел, приготовил ужин, опустился на колено и поклялся, что он прозрел и все исправит.
Я – не такой, как он. Напрасно боюсь.
О крыше
Старик хотел, чтобы мать его простила. Когда она сдала экзамены за семестр, они отправились в путешествие через всю Америку.
Мама рассказывает об этом с восхищением в голосе, но и с ноткой печали, как всегда с ней, она всегда празднует те вещи, которые никогда уже не повторятся снова.
Якобы, после скандала с Битлами отец практически не пил, то есть, пил три стакана в день, ведь Бог – он троицу любит.
Двинулись они на юг. Бурбон высовывал башку в заднее окно, у него трепетали уши и язык.
Начали с Нью-Орлеана и французского квартала, где молодые, в дупель пьяные говнюки бросали маме разноцветные кораллы, прося, чтобы она, взамен, показала им сиськи. Мать опасалась, что отец что-нибудь сделает с ними, но тот был нежен и чудесен; он вел ее в пивнушки, где люди слушали джаз в клубах дыма, а потом шли через истекающий жаром город. Они вдвоем садились в патио с бутылкой вина и парой свечек, а цикады громко играли для них. Мне самому ужасно хотелось бы быть с ними, увидеть их в тот момент.
Где-то в Техасе старик сцепился с молодыми людьми. Те угощали его слабым пивом и самокрутками с травкой; папа отказался, вместо того ввязался в дискуссию. Молодняк жаловался на войну во Вьетнаме и отсутствие выборных прав для афроамериканцев (это слово с трудом проходит у мамы сквозь горло), и вообще они утверждали, что в Америке просто ужасно. Так что старик насел на них и громко заявил, что в СССР уже только лишь за подобную болтовню сажают в лагерь, а они здесь стоят себе спокойненько, пивком накачиваются, курят какое-то дерьмо и не задумываются над тем, кто из них капает в безопасность.
- Те не понимали, о чем он вообще говорит, - смеется мама. – Я его оставила. Прямо за мотелем расстилалась пустыня, так что я пошла прямо перед собой, далеко за зону видимости огней. И только лишь в темноте задрала голову. Никогда я не видела столько звезд и таких ярких! Я бы, сынок, и дальше пошла в темноту, думала как раз об этом, но потом сказала сама себе, что Коля ведь хороший человек, и возвратилась в мотель.
А через два или три дня тот самый хороший человек сделал ласточку на самом краю Большого Каньона. Он и вправду верил, будто бы он бессмертный.
Что еще? Он ловил рыбу в Тихом океане и коптил ее потом по ночам, а головы выбрасывал в высокую траву, где уже следили за ним стаи котов. Вместе они шастали по холмам Голливуда, между похожих на космические корабли домов, а маленькая девочка в маме рассчитывала на то, что из какого-то из них выйдет Генри Фонда или Берт Ланкастер. Еще завернули в парк Йосемити, а на обратном пути, наверное, в Колорадо, после целодневной езды среди кукурузных полей, они попали в заплеванный бар, где шел турнир в "дартс", и никто нихрена не верил, что полька с русским едут через всю Америку, раз они, местные люди, не высовывали отсюда носа всю жизнь.
- Погляди, сынок.
Мама вынимает выцветший поляроидный снимок: на фотографии папочка в белой рубашке и она, со стаканами с выпивкой, на фоне мишени для "дартс", в окружении жирных теток и мужиков в джинсе.
- Они сделали две фотки, одну для нас, а вторую поцепили за баром, и, знаешь, если не считать концовки, это была по-настоящему классная поездка. Соберитесь как-нибудь. Возьми Клару с Олафом, и езжайте, как мы, от одного побережья до другого, заскочите и в ту самую пивнушку. Быть может, наш снимок до сих пор там и висит?
Мысль об отпуске столь же реальна, что и валящийся с неба человек. А раз уже речь идет о падениях, мама вспоминает особенную, последнюю ночь поездки. Провели они ее в мотеле, где-то в Виржинии. Там у них имелся бассейн. Старик уперся на том, что прыгнет в него с крыши вниз головой. Мать ему запретила.
В течение всей поездки он не пил, так что в качестве награды на последний день позволил себе бутылочку.
Он выдоил три стаканчика, остальное спрятал и занес под кровать.
Маму разбудил вой Бурбона.
Старик лежал в бассейне лицом вниз. Вода окрашивалась красным. У лежака стяла пустая бутылка.
Мать вскочила в бассейн, перевернула отца на спину и так отбуксировала к берегу. Отец не дышал. Она силой вдувала воздух ему в рот и нажимала на грудь в области сердца. Сбежались люди. Наконец старик очнулся и пялился по сторонам знакомым, ничего не понимающим вглядом. Мать обнимала его и била. Почему он хотел ее оставить? Кто-то обнял ее, окутал полотенцем, дал воды и бренди. А папочка спросил:
- Так что случилось?
О неграх
Как я понимаю, маму спасала учеба. Но она подходила к концу. Ее ожидали экзамены.
Старик надумал, что устроит маме кабинет в подвальном помещении, том самом, где раньше устраивался на лежку с бутылкой. Мама просила, чтобы он подождал до экзаменов, чтобы не сглазить. В ответ тот поехал в магазин, привез дисковую пилу, шлифовальную машинку, дрель и ящик с инструментами – вестники бардака.
Он сорвал полы, постоянно бегал выбрасывать мусор к контейнеру на подъезде и каждый вечер танцевал с тряпкой, потому что в доме было серо от пыли.
- Я любила следить за ним во время работы, - признает мать таким тоном, словно бы жалела себя. – Дело было даже не в том, что он был таким преданным и сосредоточенным, просто на время той работы он отставил бутылку. Я радовалась этому. Думала, дурочка, что мой старый Коля вернулся.
Не успела она оглянуться, как подвал был отремонтирован, а она лежала со стариком под одеялом, выбирая оборудование из каталога в "Dentistry Today". Мать рассчитывала на то, что все возьмет хором в кредит, но старик заявил, что за половину выложит и собственного кармана.
Это он, якобы, сэкономил на скотче.
На экзамене пахло дымом, сырой штукатуркой и уксусной кислотой. Ожидала комиссия, Ожидали пациенты, которые пришли вставить себе зубы задаром.
Маме достался чернокожий парень. Полиция выбила ему зубы на манифестации против расовой дискриминации.
Тот сидел спокойно, согласившись со своей судьбиной. Он сказал, что пришел сейчас, потому что в жизни не мог позволить себе потратиться на дантиста. Мама удалила остатки зубов, выгребла грануляцию, вставила тампон – словом, все прошло в наилучшем порядке.
Она поглядела на яркую кровь, кружащуюся в сливе, и вдруг у нее закружилась голова, в глазах потемнело, жар охватил легкие и поднялся выше, словно зола из костра, который пнули носком ботинка. Мать слышала приглушенные голоса, бешенные удары своего сердца, и на какой-то момент ей казалось, что вот-вот умрет, просто-напросто грохнется трупом перед экзаменационной комиссией.
Жар неожиданно прошел, вернулось зрение; пациент выплюнул вату и поблагодарил.
Мать вновь была врачом, а дома ожидал трезвый, что было на него не похоже, отец. В приемную зубоврачебного кабинета он поставил какие-то растения и длинную скамью, по стенам развесил фотографии лодок и альбатросов, так что мама и вправду поверила, будто бы все уже будет хорошо.
И она тут же сделала отцу зубы, ту недостающую половину верхней челюсти. Отец с разгону купил себе костюм и поклялся, что заинтересуется спортом.
После отца на зубоврачебном кресле очутились Арнольд Блей и пара дружков отца по Фирме. Даже тот, который чуть ли не вылетел в окно, тоже пришел. Мать дала объявление в "Балтимор Сан" и парочку других газет. Из того, что она сама говорит, бизнес раскрутился мигом.
- Я долго думала про того паренька, что был у меня на экзамене, потому поместила в газетах еще одно объявление. Коля говорил, что я головой стукнулась. А в этом объявлении я написала, что каждый негр, которому полиция повредит зубы, получит от меня лечение даром.
И вот, вроде как, после того, как убили Мартина Лютера Кинга, и начались беспорядки, под кабинетом матери выстроилось около сорока автомобилей.
Я спрашиваю, а как она проверяла, ведь не каждый без зубов во рту пострадал от полиции.
- Не проверяла, - слышу в ответ. – Теперь ты понимаешь, почему название виллы останется. Думаю, что мне это можно.
О снах
Удрученный отец, не говоря ни слова, выходил из дома или закрывался в гараже, где разговаривал сам с собой. Мать даже думала, что там он поставил второй телефон.