– Чего надо? – крикнул я, передергивая затвор.
Парни отступили к сколоченному из досок и фанеры туалету под фундуком, взглянули друг на друга, и один из них, рыжий, ударяя кулаком в ладонь, с гнусной улыбкой пошел на меня:
– Дай хоть разок врезать твоему гостю!
Его дружки осмелели и стали угрожать:
– Давай его сюда, Таме! Нечего заступаться за врага! Отдай его нам по-хорошему!
– Вам сначала придется уложить меня, прежде чем вы доберетесь до него!
Я оглянулся и увидел в окне Куска. Скрестив на груди руки, с сигаретой во рту, тот спокойно смотрел на нас, из его жутких ноздрей струился табачный дым, в котором он и растворился как призрак. Я отступил на несколько шагов и, коснувшись спиной двери, дал первую очередь под ноги незваным гостям, потом вторую, подлиннее, и парни, толкая друг друга, бросились наутек. Я вышел за ворота: там уже никого не осталось. Я вернулся домой и увидел Куска за столом напротив Бадри. Они пили кофе. Еще перед ними стояли трехлитровая банка вина и два пустых граненых стакана.
– Все нормально? – спросил Кусок, не оборачиваясь. Мы говорили на русском, чтобы пленник не думал, будто мы замышляем против него худое.
– Нет, все очень плохо, – сказал я, направляясь к дивану, на котором развалился Красавчик Асса. Он подвинулся, и я сел, положив автомат на колени. – Надо искать место для Бадри. Здесь ему нельзя оставаться. Эти подонки ночью могут закинуть в дом гранаты.
Пленник, услышав это, попросился в туалет, Асса с винтовкой встал, и они вышли за дверь.
– Не знаю, что с ним делать, – сказал Кусок, разливая вино в стаканы. – Зачем мы его вообще взяли?
– Откуда мне было знать, что он так легко сдастся? Ему бы убежать к своим, так нет же…
– А ты в курсе, что у него жена осетинка? – Кусок не слушал меня, он пил и хмелел на глазах. – И она отсюда, из Цхинвала. Бадри на трассе ждал ее и думал, что ты от нее, потому и не убежал, а ты его взял в плен.
– Ну давай отдадим его жене, и все будут счастливы!
– Теперь уже нельзя, – сказал Кусок и отхлебнул кофе из чашки с отбитой ручкой. – Я знаю его жену. Это такая сука, и у нее два брата, оба убийцы.
Бадри и Красавчик Асса вернулись, и каждый сел на свое место…
Пришла мать с митинга, она обожает такие мероприятия, и, увидев пленника, спросила:
– Что это ваш друг такой бледный?
Кусок встал и полез к ней обниматься:
– Тетя Ира, знаешь, как я тебя люблю? Я бы хотел, чтобы ты была моей мамой.
– Ладно тебе, отвяжись! – Мама делала вид, что сердится, хотя ей было приятно, впрочем, она женщина строгая, несколько даже суровая, и она оттолкнула Куска. – А кофе где нашли? Уже не знаю, куда его спрятать от вас, проклятых!
– Тетя Ира, я горжусь, что у моего друга такая классная мама…
Она замахала руками, дескать, мне сейчас не до телячьих нежностей, и торопливо ушла в свою комнату.
Бадри протянул мне клочок бумаги и сказал, что это номер телефона его жены. Я пообещал позвонить от соседей, вышел во двор, постоял немного на воздухе, потом вернулся и сказал, что никто не берет трубку. Бадри не поверил и заплакал.
Мать снова появилась, уже одетая в красивое, по ее мнению, платье. Она попросила не шалить и ускакала на какое-то патриотическое мероприятие. Кусок, выжравший один три литра вина, встал и, шатаясь, принялся кружить по комнате, каркая:
– Омия магиз деда м… оми…
Один только потомок князей был вменяем, я попросил его присмотреть за этими двумя.
– А ты куда? – спросил Красавчик Асса.
– В город, хочу с Рябым переговорить.
Он кивнул, дескать, валяй. Бадри снова захотелось в туалет, но его больше никто не хотел конвоировать, до того он всем надоел, а одному ему было страшно выйти во двор. Пришлось мне стоять на стреме возле туалета, пока он там пыхтел, потом я сдал его Красавчику Ассе и дернул в город с автоматом на плече.
Я шагал по улице, бросая вызывающие взгляды по сторонам, и, заметив сидящих на лавочке парней, подошел к ним и нарочно толкнул одного в бок локтем, другого задел прикладом автомата, но никто даже не пикнул. Я немного постоял в ожидании комментариев, но ребята будто в рот воды набрали. Тогда я вытянул из нагрудного кармана рыжего пачку сигарет, засунул в свой, хотя сам не курил, сплюнул и пошел дальше. Я ждал, что кто-нибудь окликнет меня и тогда я вернусь, но уже другим, совершенно безумным, и завалю всех, кто сидит на этой дурацкой лавочке. У рыжего, знаю, есть пушка, и он начнет в меня палить, как только увидит, что я поворачиваюсь и собираюсь открыть по ним огонь. И эта мысль так завела меня, что я сбавил шаг и стал прислушиваться. Но мне понравилась тишина за спиной, и я не стал ее нарушать.
Я благополучно выбрался из своего района и направился в город. По дороге встретил красивую девушку и долго смотрел ей вслед, а она не оглянулась, и мне стало грустно. Я вздохнул и попер дальше.
Дойдя до перекрестка, я пропустил машину, затем пересек дорогу и, остановившись перед воротами Рябого, стал его звать. Он не сразу откликнулся, должно быть, кувыркался со своей невестой, которая уже перебралась к нему и объявила себя хозяйкой его сердца и двухэтажного каменного дома. Ждать пришлось долго, и со скуки я выкурил сигарету. У меня сразу закружилась голова; чтоб не упасть, я прислонился спиной к холодной каменной стене и медленно, как расстрелянный, сполз вниз и сел на корточки. Так и сидел, пока надо мной не щелкнул шпингалет. Торчать под чьими-то окнами опасно, потому что на тебя могут вылить горячий суп или содержимое ночного горшка, плюнуть или вообще кирпич на голову уронить. Я отскочил от стены и увидел в окне второго этажа бородатое лицо Рябого.
– Чего надо? – спросил он недовольно.
– Поговорить.
– Ладно, я скоро.
Через полчаса он спустился ко мне, и я рассказал про заложника.
– Послушай, у меня в субботу свадьба, мне сейчас не до заложников.
– Но ведь ты у нас вроде как за командира.
– Ладно, – сказал он, немного подумав. – А что ты предлагаешь? Есть идеи?
– Давай к Парпату, он даст совет.
– Соображаешь.
Я открыл ворота, Рябой выгнал на улицу свою старую вишневую «пятерку», и мы погнали в город. Он развернулся возле райкома и тормознул перед высоким кирпичным домом, посигналил раз, потом два, и уже решил, что мы впустую тратим время, как из окна второго этажа выглянул сам Парпат и, улыбаясь, помахал нам рукой:
– Уау, какие люди! Рябой и Таме, неразлучные, как всегда! А-ха-ха!
– Здорово, – приветствовал его Рябой, вылезая из машины. Я остался сидеть в салоне. Мой бородатый командир, облокотившись на приоткрытую дверцу, продолжал: – Хотел с тобой потолковать с глазу на глаз.
– У меня нет секретов, – засмеялся Парпат. – Я прозрачен как стекло. Говори.
– У нас заложник. Может, купишь его? – крикнул Рябой. – Отдам за полцены!
– А кто он? У него есть осетинские родственники?
Я дернул Рябого за футболку:
– Скажи нет!
Но он, верно, меня не расслышал и заявил:
– У него жена осетинка!
– Кретин, – прошипел я.
Парпат от смеха чуть не вывалился из окна:
– На вашем месте я бы отвез этого заложника к жене прямо сейчас и купил бы ей по дороге цветы и коробку шоколадных конфет!
– Так ты берешь заложника или нет? Отдаю за четверть цены!
– Нет. Осетинская жена – это большая проблема! Ладно, извините, парни, мне тут звонят. Пока!
Рябой сел в машину, но она, проклятая, не заводилась. Пришлось толкать ее, и я совсем выбился из сил. Мимо проезжали знакомые мародеры, они остановились и взяли нас на буксир. Машину отцепили возле дома Рябого, где собралась гогочущая толпа. Сердце мое екнуло, похоже, командир тоже понял, что за народ здесь собрался. Особенно выделялась молодая симпатичная женщина в белой блузке с большим вырезом на выдающейся груди. В руке у нее была блестящая черная сумка. Она заметила нас и что-то сказала людям.
Я открыл дверцу машины, вынул автомат и, передернув затвор, повернулся лицом к приближающейся орущей толпе.
– Разберись с ними, – бросил Рябой, входя во двор.
– Неужели Парпат нас сдал?
– Может быть, – сказал Рябой, закрывая за собой ворота. – Я успокою кой-кого и спущусь.
Между тем симпатичная девушка в блузке с большим вырезом наступала на меня, рыча, точно львица:
– Кто ты такой, мать твою, чтобы брать моего мужа в плен? Говори, где он, шпингалет, пока я не вырвала твое сердце и не забила тебе его в зад!
Прав был Парпат: осетинская жена – большая проблема, но какая сексуальная! Жаль, такая бешеная, а то бы договорился с ней и за ночь любви отпустил бы ее мужа.
Пока я раскатывал губу, она замахнулась на меня сумкой. Я хотел увернуться, но споткнулся о бугорок, упал и вскочил уже с мозгами набекрень. Я стал орать, что стреляюсь со всеми мужчинами, сколько бы их тут ни было! Но сначала пусть уберут эту стерву, пока не врезал ей прикладом по рылу! Толпа сразу притихла, да и кому охота подставлять себя под пули из-за грузина: в Эредви недавно вон закопали живьем тринадцать молодых осетинских парней. И вдруг мне показалось, что я вытянулся и стал очень высок и хорош собой, просто ужас до чего крутой! И на мне был длинный кожаный плащ, и все восхищались мной, героем, кроме этой ведьмы, жены Бадри.
– Ты ударишь меня? – кричала она. – Вы слышите?! – Играет на публику, дрянь. – А ты только с автоматом мужчина? Давай, положи свое оружие и выходи со мной на кулаках!
Я отвечал ей очень достойно, и все это слышали:
– Ладно, ты меня достала! Знаешь, что я сейчас сделаю? Я пойду и замочу твоего Бадри!
– Стреляй сначала в меня!
Она швырнула в меня сумку, я ловко уклонился, тогда она разорвала на груди блузку, и оттуда вывалились офигенные сиськи. Какой-то парень, должно быть, один из ее братьев-убийц, подбежал к ней и прикрыл сестрицу собой, пока та, рыдая, приводила себя в порядок. Рябой тоже появился и произнес целую речь.
– Сегодня утром эти ребята, – он показал на меня, – пробрались на вражескую территорию и, рискуя жизнью, взяли там языка! Они не знали, что этот язык окажется осетинским зятем, но, к счастью, сейчас все прояснилос