Через неделю Пети, который Чети, и Нана, разукрашенные фингалами, явились в ЗАГС и официально заключили брак.
Чемпион
Ките был чемпионом мира по боксу среди юниоров. Может, я ошибаюсь и у него был другой титул, но ударом он обладал мощнейшим, нокаутирующим. Говорят, он был перспективным спортсменом, ему прочили великое будущее, но началась война, и Ките поменял боксерские перчатки на оружие. Особых подвигов во время войны Ките не совершил, зато по городу ползли упорные слухи о том, что чемпион насилует невинных девушек, и его решили убрать. И вот убийцы, натянув на головы маски, а может, колготки, пошли убивать чемпиона. Но то ли ночь выдалась темная, то ли прорези для глаз на колготках оказались узкие, но палачи перепутали дома и постучались в ворота соседа – актера местного театра и очень хорошего человека. Тот, ничего не подозревая, вышел из дома посмотреть на ночных гостей и был изрешечен пулями из нескольких автоматов. Ките после этого случая ездил по городу на своей белой «семерке» со скоростью не меньше ста километров в час, причем рулил он одной рукой, а другой придерживал автомат. Однако это не спасло чемпиона, и где-то через неделю после убийства артиста Ките все-таки был застрелен чистильщиками…
Шок
С мамой мы всегда общаемся между собой на родном осетинском. Но однажды она совершенно неожиданно заговорила со мной по-русски. Сейчас расскажу, но для этого мне нужно вернуться в лето 1992 года…
С обеда шла перестрелка, а я со своей девчонкой гулял по городу. На стрельбу я сначала не обращал внимания, потому как привык к ней. Страшней, когда тихо, вот тогда одолевают сомнения: а не задумал ли враг какой-нибудь хитрый план захвата города? Ну а пальба как колыбельная для слуха: враг выдает свое местонахождение стрекотней автоматов и пулеметов. И если у тебя, допустим, есть лишние патроны, то сам можешь без особого риска для здоровья принять в перестрелке самое активное участие, пока не надоест или боеприпасы не кончатся. Но моя девчонка только недавно приехала в Цхинвал и страшно пугалась, даже если снаряды разрывались в километре от нас. Я успокаивал ее как мог, и в какой-то момент она даже дала себя обнять, а потом и поцеловать.
Время летело быстро, солнце уже планировало закатиться, а стрельба все не умолкала, она как будто даже усилилась. Тут я сам начал тревожиться, потому что шум боя, уже настоящего, доносился со стороны холма, под которым живу. Я проводил девчонку до дома, и там меня за ногу укусила небольшая такая собачонка, облезлая и мерзкая, такие всегда исподтишка норовят напасть. Я пытался ее пнуть, но она, зараза, залезла в дыру под забором и начала тявкать оттуда. Я швырнул в нее камнем и побежал домой.
Мама, радостная, объявила, что сегодня у нас праздник – она сварила лобио. Мама готовит его как никто в нашем районе. Я съел две тарелки, сижу за столом с набитым брюхом и прислушиваюсь к пальбе над нашей улицей. И вдруг донесся гул танка. Мне стало страшно, мама тоже в ужасе убежала в свою комнату. А танк между тем начал стрелять из своего орудия, и дом наш затрясся от взрывов. Я вытащил из-под кровати пулемет, намотал на себя ленты с патронами, как гребаный матрос революции, и уже хотел выйти на улицу, как вдруг мама выбежала из своей комнаты с сеткой, куда запихала документы и что-то из белья, и говорит по-русски:
– Сынок, приказ отдан – надо отступать!
Я схватил родительницу за старые немощные плечи и стал трясти:
– Мама, все нормально, пожалуйста, не пугай меня!
Но она не унималась и продолжала вещать по-русски, причем очень чисто и не своим голосом. Я усадил ее на стул, накапал валерьянки, дал ей выпить, но она все равно отказывалась объясниться со мной на осетинском.
Я плюнул и на деревянных ногах выбрался на улицу и там заметил соседей Тамаза и дядю Васю. Они стояли возле кирпичного двухэтажного дома Пумпуша, моего друга детства, который умотал в Грузию к своим еще в девяносто первом, хотя, останься он здесь, его пальцем никто не тронул бы. Я подошел к соседям с тяжелым своим пулеметом, вступил с ними в разговор, а сам во все глаза смотрел на склон холма, где бушевал бой. И тут я увидел бойца с автоматом, бегущего вниз по тропинке, прицелился и хотел его завалить, но он закричал, чтоб я не стрелял, что он свой, из ОМОНа. Я опустил пулемет, и он приблизился к нам, но уже тяжело, как будто его сзади напичкали пулями. Поравнявшись с нами, омоновец стал вопить, чтобы мы немедленно убегали отсюда, и грохнулся на землю. Тамаз кинулся домой, вернулся с ведром воды и вылил его на бойца, который мигом раскрылся, как ежик, вскочил на свои длинные ноги и, не переставая вопить: «Убегайте отсюда пока не поздно!», скрылся за поворотом. Второй омоновец тоже, как только добежал до нас, упал, но на него потребовалось уже четыре ведра воды, и он, очнувшись, стал сеять панику, но надо признать, что бежал он на редкость резво.
Третьего я не стал ждать и бросился домой за мамой, но она куда-то подевалась. Я заглянул под кровать, в шифоньере ее тоже не было, покричал: «Мама, мама, где ты?» Но в ответ только танк пальнул на холме. Снаряд разорвался совсем близко, и окна наши остались без стекол. Я подумал, что при любом раскладе грузины не станут убивать мою старушку, и дернул в город. Добрался до малого моста, и там меня чуть не задавил грузовик. Я отпрянул в сторону, машина резко затормозила, и я увидел наших в кузове. Андрейка Козаев свесился с борта и, сверкая глазами, спросил:
– Куда это ты бежишь? Ты что, стал дезертиром?
Они, наверное, не знают о том, что наши сдали высоту, подумал я, надо срочно предупредить их, пока не поздно.
– Разворачивайтесь! – крикнул я. – Вы разве не знаете? Грузины взяли высоту над городом!
Из кузова донесся хохот.
– Кто тебе сказал? – спросил Тао-младший, Алан Остаты.
– Омоновцы! Чего вы смеетесь? Их всех убили, только двое спаслись, да и те убежали в город!
– Слушай их больше, – засмеялся Радик Табуты. – Все нормально! Давай залезай в кузов!
– Вы с ума сошли! Я не самоубийца! Пока!
Я стал пятиться к городу и уже хотел повернуться и дать стрекача, но с борта ко мне потянулись руки ребят. Они схватили пулемет, в который я вцепился мертвой хваткой, и закинули меня вместе с оружием в кузов, полный противотанковых мин. Машина взяла с места и, грохоча бортами, помчала меня обратно в ад. Я вцепился в трясущуюся доску борта и подставил ветру свое пылающее дезертирское лицо. Так облажаться при всех! И все из-за этих проклятых, сеющих панику омоновцев! Я сгорал от стыда, и мне хотелось совершить какой-нибудь безумный подвиг.
Тао-младший прокричал мне в ухо, что видел за старым мостом мою мать. Хоть одна хорошая новость, спасибо.
– Она просила тебе передать, что с ней все в порядке! – продолжал он орать.
– А на каком языке она с тобой говорила? – заорал я в свою очередь. Тао-младший удивленно на меня взглянул, потом как будто понял, улыбнулся и прокричал:
– На нашем! Успокойся, видишь, сколько у нас всего! Мы заминируем все входы и выходы в город, и пусть кто-нибудь попробует сунуться к нам!
Под прикрытием
Памяти братьев Олега и Алана Остаты
После сдачи нашими ТЭКа Андрейка Козаев посоветовал мне найти позицию, и мы с Куском принялись бродить по левобережью, но подходящего места для пулеметной точки так и не нашли. Тогда мы перешли по деревянному мосту на другой берег Лиахвы, и там на набережной, возле психушки, заметили двухэтажный дом без крыши. Мы забрались туда и установили на подоконнике пулемет. Снаружи нас трудно было заметить, так как перед домиком росла ветвистая черешня с большими спелыми ягодами, и мы, сплевывая косточки, по очереди смотрели на высоту из биноклей. В тот же день к нам заявились гости: братья-богатыри Олег и Алан Остаты, с ними еще был легкоатлет Гия Туаев по кличке Дукел, и у него на плече висел такой же пулемет, как у нас. Ребятам очень понравилась наша позиция, особенно черешня, и они, наломав веток, хвалили нас за смекалку. Наевшись, они ушли, но потом вернулся Олег Остаты и этак небрежно сказал:
– Сейчас мы полезем наверх, к ТЭКу, и если через час не вернемся, открой огонь, Таме.
– Но я могу попасть в вас, – возразил я.
– Через час уже будет не важно, в кого ты попадешь.
– Сколько на твоих золотых? – спросил я Куска.
Тот вынул из кармана наручные часы с порванным кожаным ремешком и, взглянув на них, произнес:
– Без пяти минут три.
– Ровно в четыре мы открываем огонь, так?
– Да, – подтвердил Олег.
Он ушел, а я в недоумении взглянул на Куска.
– Апасныу[30], – ухмыльнулся он.
В половине четвертого меня уже тошнило от черешни, а еще через десять минут я сидел со спущенными штанами и искал взглядом бумажку. Только непонятно, отчего у меня начался понос: то ли от черешни, то ли от тревожившей меня тишины.
Без пяти минут четыре я с замаранной задницей подскочил к пулемету и дал длинную очередь по ресторану «Эрцо». Ответом мне была еще более жуткая тишина, и тогда я стал прочесывать ТЭК и ужасно обрадовался, когда противник стал отвечать. Завязалась отчаянная перестрелка. Минуты летели, словно трассеры, черешню трясло от очередей, на полу под ногами валялись вскрытые пустые ящики и кучи отстрелянных гильз калибра 7,62. Однако бой продолжался, и Кусок сгонял в штаб и притащил в мешке еще несколько цинков с патронами.
К вечеру опять все смолкло, и мы с Куском перешли на левый берег. Первый, кого я увидел, был Олег Остаты. Он обнял меня, расцеловал и закричал, что если бы не я, то они все трое погибли бы. Потом меня тискал Алан. Гия по кличке Дукел сдержанно пожал мне руку и сказал, что он передо мной в неоплатном долгу. Когда утихли восторги, Олег стал рассказывать: «Мы забрались наверх по тропинке и возле миндального дерева увидели четверых вражеских солдат. Они бухали и не заметили нас, а мы подкрались к ним так близко, что я плевком достал бы пулеметчика. И только мы решили выскочить из кустов и взять их в плен, как подъехал БМП и остановился позади, в пяти-шести метрах от нас. То есть мы сами оказались в ловушке. Из бронемашины вылезли несколько грузин и стали переговариваться с теми четырьмя под миндалем. А мы даже не могли пошевелиться, потому что любой шорох мог привлечь их внимание. Так мы и парились в жаре, пока ты не начал стрелять. Грузины сначала материли тебя, но не отвечали, пока один из них с пробитой башкой не свалился с БМП. И тогда они в ярости стали отстреливаться, а мы, воспользовавшись суматохой, скатились вниз».