– Алло, – говорю.
– Как ты там? – спрашивает Стас. – Мы в Цее провели акцию мира.
– Благодарю, конечно, но это как мертвому припарки.
– Не говори так. У тебя точно никаких вариантов выбраться оттуда?
– Я пытаюсь.
– Брось геройствовать. Ты свое уже отвоевал. Твои рассказы у меня из рук вырывают и читают по очереди.
– Сейчас меня это меньше всего волнует.
– Весь наш форум болеет за вас душой. Мы тебе номер бесплатный в гостинице выбили. Слышишь, маньяк? Тут и бассейн есть…
– Стас, у меня к тебе просьба. Оля приедет во Владик одиннадцатого. На войне всякое случается. – Вытираю мокрые глаза. – Мы планировали с ней отдохнуть в Цее еще месяц назад, и она радовалась этому как ребенок. Короче, если я не приеду одиннадцатого… Тогда тебе ее встречать на вокзале.
– Не беспокойся, все будет.
Связь прерывается, воображение рисует мой изуродованный труп на асфальте. Надо мной стоит какой-нибудь Тамаз или Гела и для верности, а может, для того чтобы почувствовать себя мужчиной, добивает меня из М-16. Картина до того реальная, что я трясу головой. Нет, в самом деле – за железной будкой на тротуаре лежит труп. Я вижу только верхнюю половину в натовской форме и недоумеваю, куда подевалось все остальное. Спотыкаюсь об ногу. Должно быть, его. Стою над останками бедолаги. Гляжу по сторонам. Ни души. Грузин или наш? Сейчас посмотрим. В нагрудных карманах пусто. Уже успели обшмонать. Рядом валяется нож с черной рукояткой. Загадываю: если с первого раза воткну его вон в то дерево – выживу. Смерил расстояние взглядом. Четыре шага, может, пять. Метнул. Промазал. Мне крышка. Сейчас соскочу с рельсов. Засмеюсь, забьюсь в истерике. Я морочу Оле голову. Отсюда мне живым не выбраться. В этом я уверен на все сто. А она, бедная, приедет во Владик, на перроне вместо меня будет стоять Стас. Скажет, что меня… Ну уж нет. Так просто я не дам себя убить. Боже, спаси меня грешного! Может быть, я лживый сукин сын, убийца, но не Гарун, бежавший быстрее лани… как там дальше? «Быстрей, чем заяц от орла, бежал от страха с поля брани…» Что за ерунда лезет в голову.
Огибаю здание РОВД со стороны улицы Сталина и вхожу в пробитые осколками двери. В воздухе пыль, вместо потолка огромная дыра, на полу куски от стен.
Ребята сидят на деревянных ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, и слушают бородатого. Он взглянул на меня, чихнул и продолжил.
– Представляете, подвал, битком набитый вооруженными людьми, охваченными страхом… Разговор идет о том, чтобы сдаться в плен. Уже искали белую тряпку, и вдруг над нами шаги и грузинская речь. Меня пригвоздило к полу, я перестал дышать. Такой тишины не было бы и в пустом подвале. Не знаю, сколько было грузин, но мысль оказать им сопротивление никому не пришла в голову. И это было самое страшное. Моя бабка грузинка, и я понимал, о чем они говорили. Один из них орал: «Сада харт осебо ткуени деда?![45] Должно быть, эти вояки наклали в штаны и попрятались в норах, как крысы! Сейчас проверю подвал!» Остальные смеялись над ним и уговаривали не делать этого, там могут быть мины. Но тот не послушал и стал спускаться вниз по ступенькам. Он как будто давил ногами мое сердце. И тут, на наше счастье, кто-то открыл по ним огонь. Грузины заметались и, отстреливаясь, выбежали из здания. Это было спасение. Я подождал минут пять и выбрался наружу. Перемахнул через забор и, прячась…
Фога полез в карман за мобильником, поднес его к уху и замер, глядя на мыски своих кроссовок.
– Алло. – Его хмурое лицо прояснилось. – Это точно? Вот молодцы! Кто-кто? Баранкевич? Ты смотри, а я думал, он тоже сбежал. Ну ладно, давай, а то батарейка садится. Удачи вам.
Мы сгорали от любопытства.
– Ну? – не выдержал бородач.
– Малолетки подбили два танка у Совпрофа, – сказал Фога. – И Баранкевич еще один, на вокзале.
Мы все обрадовались и закурили.
– Мне не терпится раздобыть гранатомет, – сказал бородач, – и сжечь хотя бы один.
– Два, – возразил все это время молчавший парнишка с родимым пятном во всю щеку. – Моего отца грузины убили в девяносто втором. Будет обидно, если свиньи убьют и меня, а я ни одного из них. От отца мне достались вот этот автомат и РПГ.
– И где гранатомет? – оживился Фога. – Этот, что на мне, разовый.
– Дома, на Привокзальной, – ответил пацан. – Я ночевал у дяди на другом берегу и не знаю даже, живы ли мать с бабкой.
Наверху скрипнула половица: на втором этаже кто-то был. Щелкнули предохранители, лязгнул затвор.
– Эй! – раздался сверху мальчишеский голос. – Не стреляйте!
Парнишка лет шестнадцати спускался по лестнице. На нем были красные адидасовские штаны и черная футболка, козырек темной кепки скрывал его смуглое лицо. На плече у него висел М-16.
– Откуда у тебя автомат? – спросил Фога.
Пацан показал белые зубы:
– С убитого грузина снял. – Он вынул из кармана навороченный телефон. – Это тоже трофей. Хотите посмеяться? Сейчас поищу номер его деды[46]. О, нашел. Тсс…
Настала такая тишина, что я услышал гудок, прервавшийся взволнованным женским голосом:
– Придон шена хар швило?[47]
– Нет больше твоего сына! – закричал парнишка. – Я убил его! Слышишь меня, сука старая? Даже не поплачешь над ним, потому что я поджег дом, где он сдох!
– Вайме деда[48], – заплакала женщина. – За что?!
– Она еще спрашивает! – вскочил бородач. – Дай-ка мне!
И, вырвав из рук пацана трубку, начал брызгать слюной.
– Ваши сыновья убивают всех без разбору! Они никого не щадят, и пощады им тоже не будет никакой!.. Сука старая, – пробормотал бородач в досаде. – Отключилась.
– Что же все-таки произошло? – спросил Фога.
Пацан спрятал трофей в карман и, усевшись на обломок стены, сказал:
– Ночью я гулял со своей девушкой по пионерскому парку.
– А почему она не эвакуировалась? – подал я голос.
– Не на чем было. Да и не хотела уезжать. А тут еще Саакашвили выступил. Вы разве не слышали вчера? Он же обещал прекратить обстрел. Многие поверили и вернулись. Наверное, думали: какой сумасшедший начнет войну во время Олимпиады? Он же, говорят, в Оксфорде учился. Культурный шизик, мать его. Короче, уселись мы с ней на скамейку и начали целоваться. А мне приспичило. «Я сейчас», – сказал ей и пошел отлить. Вдруг страшный грохот. Земля под ногами задвигалась, будто живая. В ужасе побежал обратно. На месте, где ее оставил, огромная воронка. Вокруг поваленные сосны. Понимаете, только что она сидела тут полная жизни – и в одно мгновение ее тело превратилась в ничто, в пыль, которая забивалась в ноздри, в горло, заставляя кашлять и давиться соплями. Меня отвлекли крики и тяжелый топот. По дорожке за парком бежали какие-то вооруженные люди, неуклюжие, как носороги. Один из них отстал и начал срывать с себя «лифчик». Он не видел меня, но я при свете пожара узнал его. Толстяк швырнул разгрузочный в глубь парка. Так же поступил и с автоматом, который упал к моим ногам. Я подобрал оружие, прицелился в спину убегающему – надо было с чего-то начинать – и застрелил его.
– Ты убил осетина? – не сдержался бородач. – Зачем?
– Могу ответить за свои движения, – сказал пацан с вызовом. – Если хочешь, выйдем. Или разберемся здесь?
– Да не буду я с тобой разбираться, – пробормотал бородач. – Убил так убил. Но говорить об этом с первым встречным, по-моему, глупо. Откуда ты знаешь, что среди нас нет стукачей?
– А кому эти суки будут стучать? – усмехнулся пацан. – Вы серьезно думаете, что мы уцелеем? Эй, придите в себя! Тот, кто остался в городе, обречен. Стал бы я рассказывать вам эту сказку, будь у нас хоть какой-то шанс выжить. И вообще, люди в погонах должны были защищать нас. Чуть ли не весь город ходил в форме, бряцая оружием. А куда они подевались сейчас, а? Удрали из города или переоделись в гражданку и дрожат в подвалах. Ты же сам только что рассказывал.
Короче, шлепнул я этого ублюдка и побежал в дом за парком. Там были какие-то старухи, умолявшие помочь им спуститься в укрытие. Они просили остаться, но меня потянуло к воронке. Мне почудился голос моей девушки. Она звала меня. Я понимал, что это глюки, но все же побежал на зов. Потом как сумасшедший бегал по горящему городу и не мог остановиться. Раз меня швырнуло взрывной волной на стену. Думал, конец, но нет, только оглох, зато перестал ее слышать. Не знаю, сколько это продолжалось, я едва держался на ногах и решил передохнуть. Только где? Дома вокруг либо горели, либо были разрушены. Наконец нашел один уцелевший. Вошел туда. Смотрю и глазам не верю: в середине комнаты стол, на нем гроб с покойником, а на полу валяются трупы. Должно быть, родственники мертвеца. Пробоину под подоконником не сразу заметил. Напротив, через двор, стоял гараж. Поплелся туда. Внутри задрипанная «Волга». То что надо. Выбил стекло прикладом, открыл дверцу и завалился спать на заднее сиденье.
Утром проснулся от шума в доме. Сначала не понял, в чем дело, и даже обрадовался: значит, все, что произошло ночью, было кошмарным сном. Грузинский мат вернул меня к действительности, я припал к щели. Солдаты заносили в дом раненого. Покойника они выкинули на середину двора. Туда же притащили трупы его родичей. Затем все вошли в дом, не оставив никого на стреме. Я воспользовался их глупостью. Вытащив гранаты из «лифчика», быстро пересек двор и закинул лимонку в окно. Взрывом тряхнуло дом, и я вошел в комнату, где стонал уже не один раненый. Подобрал вот этот автомат и прикончил пятерых солдат. Шестой умолял не убивать его. Говорил, что он один у больной матери, дал мне вот этот мобильник и попросил позвонить его деде. Я пообещал. Все это страшно меня развеселило. Из гаража я принес канистру с бензином и, облив горючим раненого, засунул ему в рот лимонку…
Пацан снял кепку и почесал голову. Мне стало не по себе: его коротко остриженные волосы были белее верхушки Казбека. Он нацепил бейсболку, встал и направился к выходу.