– Да, это Его слова, – согласилась матушка Вашингтон, – и я рада, что Он обещал не оставить нас.
– Когда все это видишь, то понимаешь, в чем твое спасение, оно – рядом, – заметила сестра Маккендлес. – Тысяча упадет рядом с тобой, и десять тысяч по правую руку твою, но к тебе не приблизится. Так возрадуемся сегодняшнему утру, хвала Господу!
«Помнишь день, когда ты пришла в лавку?»
«Вот уж не думала, что ты обратил на меня внимание».
«Ты была та еще красотка».
– А по разговору с Джонни ты не поняла, – спросила матушка Вашингтон, – беседовал ли с ним Господь в сердце его?
– Джонни молчун, – ответила Элизабет.
– Да, он не похож на тех грубых парней, которых много развелось в наше время, – согласилась сестра Маккендлес. – У него есть уважение к старшим. Ты хорошо его воспитала, сестра Граймс.
– У него вчера был день рождения, – сообщила Элизабет.
– Не может быть! – воскликнула сестра Прайс. – Сколько ему исполнилось?
– Четырнадцать лет.
– Только подумать! – изумилась сестра Прайс. – Господь спас его душу прямо в день рождения!
– Теперь у него два дня рождения, – улыбнулась сестра Маккендлес, – и два брата – один по плоти, другой по духу.
– Аминь! Хвала Господу! – заключила матушка Вашингтон.
«А какую книгу ты читал тогда, Ричард?»
«Не помню. Просто книгу».
«Ты тогда улыбнулся».
«Ты была загляденье».
Элизабет вынула из сумочки мокрый от слез платок и вытерла глаза.
– Да, благодари Господа, сестра, – мягко произнесла сестра Прайс. – Поплачь. Эмоции переполняют тебя, знаю.
– Тебе даровано благословение свыше, – сказала матушка Вашингтон, – а что посылает Господь, мир не отнимет.
– Я открываю, и никто не может закрыть, – добавила сестра Маккендлес. – Я закрываю, и никто не может открыть.
– Аминь! – воскликнула сестра Прайс. – Аминь!
– Сегодня твоя душа должна быть полна благодарности, – заметила Флоренс.
Габриэл смотрел прямо перед собой и молчал – тело его напряглось, как натянутая стрела.
– Бог ведь, по твоим словам, всегда отвечает на молитву, – продолжила Флоренс, поглядывая с улыбкой на брата.
– Ему еще предстоит узнать, – отозвался Габриэл, – что святость не только в плясках и криках – путь к ней тяжелый. Придется карабкаться вверх по отвесной скале.
– Но разве не твоя обязанность помогать ему, если он споткнется, быть во всем хорошим примером?
– Я присмотрю, чтобы он не сходил с прямого пути, – ответил Габриэл. – Господь вручил его мне – и я не хочу, чтобы его кровь была на моих руках.
– Да, думаю, не хочешь.
Раздался вой сирены и резкий, предупреждающий гудок. Лицо Габриэла было обращено в сторону улицы и мчавшейся «Скорой помощи», которая везла кого-то к выздоровлению или смерти.
– За каждым когда-нибудь приедет такая машина, – сказала Флоренс.
– Молюсь, чтобы ты была готова к этому, сестра, – произнес Габриэл.
– А ты сам готов?
– Мое имя записано в Книге жизни. Я знаю, что увижу лицо Спасителя во славе Его.
– Да, все мы там будем. Мама, ты, я и Дебора – и как звали ту малышку, которая умерла вскоре после моего отъезда?
– Что еще за малышка? – удивился Габриэл. – Много кто умер после того, как ты бросила умирающую мать.
– Та девушка тоже была матерью. По-моему, она поехала одна на Север, родила там ребенка и умерла – никто ей не помог. Дебора писала об этом. Ты не мог забыть ее имя, Габриэл.
Он споткнулся – слегка замедлил шаг. И посмотрел на нее. Флоренс улыбнулась и легким движением коснулась его плеча.
– Нет, ты не забыл, как ее зовут. Ты не мог забыть это имя. А ее лицо ты тоже увидишь? В Книге жизни она записана?
Некоторое время они шли молча. Флоренс не убирала руку с дрожавшего плеча Габриэла.
– Дебора не писала, – наконец проговорила она, – что все-таки стало с ребенком. Ты его видел? С ним ты тоже встретишься на Небесах?
– В Библии сказано: пусть мертвые хоронят мертвецов. Чего ты все вынюхиваешь, извлекаешь на свет давно забытые вещи? Бог знает все – и давно меня простил.
– Похоже, ты считаешь Бога кем-то вроде себя, надеешься одурачить его, как других, и думаешь, что Он простит тебя, как делают люди. Но Бог ничего не забывает, Габриэл, и если твое имя есть, как ты говоришь, в Книге жизни, то там записаны и все твои дела. И тебе придется ответить за них.
– Я уже ответил за них перед Господом. И не должен отчитываться перед тобой.
Флоренс открыла сумку и достала письмо.
– Более тридцати лет я ношу с собой это письмо. И все это время задавала себе вопрос, решусь ли когда-нибудь заговорить о нем.
Она внимательно посмотрела на брата. Тот неохотно взглянул на письмо у нее в руках. Старый, грязный, пожелтевший, надорванный листок, исписанный дрожащей рукой Деборы, – да, это был ее неровный почерк. Габриэл словно видел, как жена сидит, согнувшись, в их комнате за столом, доверяя бумаге не высказанную вслух боль. Значит, все эти долгие годы боль не оставляла ее? Он с трудом в это верил. Даже умирая, она молилась о нем, клялась, что они встретятся на Небесах. Однако это письмо свидетельствовало о том, что он до конца ее не знал.
– Да, по твоей милости жизнь этой бедной, простой, некрасивой, чернокожей женщины была не из легких, – сказала Флоренс, вглядываясь в лицо брата. – Впрочем, и с другой ты обошелся не лучше. Есть ли хоть один человек, Габриэл, кому ты за свою долгую благочестивую жизнь не принес бы зла? А ведь ты и сейчас его приносишь! И так будет до самого твоего конца.
– Пути Господни неисповедимы. Я исполнял Его волю, и никто другой не в праве меня судить. Я отмечен и избран Богом и с самого начала не сходил с назначенного мне пути. Нельзя обращать внимание на глупые, ничтожные земные дела, надо отвести глаза от этого зла и вознести их выше, отдаться на волю Божию и идти, куда Он повелит.
– А если ты на земле лишь камень преткновения? – спросила Флоренс. – Если все спотыкаются об тебя, падают, теряют счастье и души? Что тогда, проповедник? Что тогда, избранник Божий? Все сойдет тебе с рук? Что скажешь, когда подойдет твой срок?
Габриэл поднял голову, и она увидела, что пот на его лице смешался со слезами.
– Бог видит, – ответил он. – Бог читает в сердце.
– Я тоже помню Библию. И там говорится, что хорошее дерево узнается по плодам его. А какие плоды принес ты, кроме греха, горя и стыда?
– Поосторожнее! – воскликнул Габриэл. – Ты говоришь с избранником Божьим. Моя жизнь – не в этом письме, ты ее не знаешь.
– В чем твоя жизнь, Габриэл? – спросила Флоренс после паузы, полной безысходной тоски. – В чем она? Не прожита ли она зря? Где твои ветви? Где плоды?
Она легко постучала по письму пальцем. Габриэл молчал. Они подходили к перекрестку, где им предстояло расстаться: Флоренс поворачивала на запад к метро, чтобы добраться до дома. В заполнявшем улицу свете, который понемногу грубел от яркого солнца, она видела идущих впереди Джона и Илайшу. Джон, склонив голову, слушал старшего товарища, рука Илайши лежала у него на плечо.
– У меня есть сын, – наконец ответил Габриэл. – Бог возвысит его. Я знаю – мне это обещано. Божье слово крепко.
Флоренс рассмеялась:
– Ты о ком? О Рое? Можно прождать вечность, прежде чем он упадет с плачем у алтаря, как сегодня Джонни.
– Бог видит. Он читает в сердце.
– Ну, конечно, видит! – воскликнула Флоренс. – Сам его и создал! Но больше никто ничего не видит, даже ты. Оставь это Богу: Он действительно все знает, но молчит.
– Он говорит, – возразил Габриэл, надо только слушать.
– Я много ночей подряд слушала, однако Он всегда молчит.
– Он не говорит, потому что ты не хочешь слушать. Тебе нужно лишь одно – чтобы тебе поддакивали, одобряли твой путь. В этом случае ответа не дождешься.
– И что же Он сказал тебе такого, что ты не хотел слышать?
Опять воцарилось молчание. Оба следили за Джоном и Илайшей.
– Вот что, Габриэл, – продолжила Флоренс, – В глубине души ты хочешь заставить Элизабет и ее незаконнорожденного сына расплачиваться за ее грех, думая, что тогда твоему сыну не придется расплачиваться за твой. Но я не позволю тебе этого. Ты строго спрашивал с других, пора уже ответить самому.
– А что ты можешь мне сделать?
– Наверное, я не задержусь долго на этом свете, но у меня есть это письмо, и я успею передать его Элизабет, а если она не захочет читать, найду иной способ – не знаю еще какой – заявить во весь голос, что у избранника Божия руки запачканы кровью.
– Я уже говорил тебе, что с прошлым покончено. Господь дал знак, что простил меня. Что толку теперь опять это вспоминать?
– Толк есть. Элизабет поймет, что не она одна грешница… в твоем праведном доме. И малыш Джонни будет знать, что не только он безотцовщина.
Габриэл повернулся к сестре, глаза его пылали гневом:
– А ты не изменилась. По-прежнему хочешь меня угробить. Осталась такой же порочной, какой была смолоду.
Флоренс убрала письмо в сумку.
– Да, я не изменилась. Но и ты тоже. Все обещаешь Богу стать чище, и считаешь, будто то, что натворил раньше и продолжаешь творить прямо сейчас, не идет в счет. Из всех людей, которых я когда-либо знала, ты единственный, кому следует надеяться, что сказанное в Библии – ложь, потому что, если раздастся трубный звук, тебе худо придется.
Они вышли на перекресток. Флоренс остановилась и Габриэл тоже. Она пристально всматривалась в его осунувшееся, гневное лицо.
– Мне надо на метро, – произнесла Флоренс. – Ничего не хочешь сказать?
– Я давно живу в этом мире и видел, что врагов света всегда настигает возмездие. Этим письмом ты хочешь нанести мне вред, но Бог этого не допустит. Ты погибнешь.
К ним приближались женщины, и среди них Элизабет.
– Дебора умерла, – проговорила Флоренс, – но оставила письмо. Врагом она никому не была, однако ничего не видела, кроме зла. Но помни, брат, я не стану умирать молча.
И пока они смотрели друг другу в глаза, подошли женщины.