– Ты просто должен войти, – от холода я дышала с трудом и почти лишилась дара речи. – Здесь чудесно.
Без очков и с мокрыми волосами Иван выглядел совсем по-другому. Это как впервые видишь промокшего пушистого пса.
– То есть, по твоей аналогии я – пушистый пес?
– Да. Хотя, надо полагать, во многих других отношениях на пушистого пса ты совсем не похож.
– Я не похож на пушистого пса? Ты оскорбляешь мои чувства.
Мы бок о бок по-лягушачьи поплыли к другому берегу, рассказывая друг другу, как мы научились плавать: я – в дневном лагере в Нью-Джерси, а Иван – с родителями на озере Балатон. Иван расспрашивал о лагере. Он хотел знать, как там всё было. А я хотела знать о Балатоне. Он сказал, что они с семьей раньше ездили туда каждый год, но сейчас там полно народу.
– Не как здесь, – заметил он. – Спорим, в настоящий момент во всём озере только два человека. Включая нас.
– Два человека, включая нас?
– Именно.
Гравюра деревьев на фоне перламутровых смуглых облаков обладала потрясающей резкостью, а вода была настолько прозрачна, что мы видели дно. Иван спросил, какая, на мой взгляд, здесь глубина. Он нырнул, и мне показалось, его нет ужасно долго.
– Достал дно? – спросила я.
– Нет.
Он сделал вторую попытку – поднял руки над головой и погрузился ногами вниз. Я плыла на спине и разглядывала небо.
– Ты умеешь плыть на спине и смотреть на пальцы ног? – его голос словно доносился из далекой дали. Я огляделась. Он плыл совсем рядом.
– Не знаю, – ответила я. – Разве что очень недолго.
– Отец умел. В моем детстве он, бывало, ложился на спину, оттопыривал пальцы ног и говорил: «Спорим, вы так не умеете». Мы с сестрами как только ни старались, но он был прав – ничего не выходило. Он говорил, это оттого, что у нас мало ума. Меня это жутко бесило, – он рассмеялся и посмотрел на меня. – Даже не пытайся, это невозможно. Просто отец был очень толстый. Потому у него и получалось.
В конце концов мы повернули назад к берегу. Путь нам пересекла невозмутимая утка, оставляя за собой V-образный след. Иван сделал несколько гребков прямо за ней.
– Э-э, – произнес он, и это прозвучало так по-человечески и в то же время так по-утиному, что я не смогла удержаться от смеха. – Одна утка в пустом озере – похоже, она скоро во что-нибудь эволюционирует.
Я согласилась: у утки вид явного первопроходца.
– Потом настанет наша очередь. Как думаешь, в кого эволюционируем мы?
– Не знаю, – ответила я.
Когда оставалось совсем немного, Иван увеличил скорость, доплыл до самой кромки воды и вышел, пошатываясь, на пляж. Я же замедлила темп и наблюдала за ним. Он потянулся к сумке, но потом, похоже, передумал и вместо нее взял мой рюкзак, расстегнул молнию и вынул полотенце. Мне показалось странным, что он мог забыть свое полотенце, не забыв при этом напомнить мне взять свое. И потом, почему он так ринулся из воды и схватил мое полотенце? Доплыв до мелкого места, я встала на ноги, но ощутила такой холод, что тут же снова легла в воду – подождать, пока он закончит с полотенцем. Мокрый Иван тем временем просто стоял и держал его в руках. Это было пляжное полотенце с разноцветным узором из наручных часов.
Ничего не оставалось, как вылезти из воды. Я продолжала плыть, пока песок не стал царапать колени, а потом побрела на берег к Ивану. Он подошел сзади. Я обернулась. Он дотронулся до моего плеча. Я шарахнулась в сторону. Потом поняла, что он пытается закутать мои плечи полотенцем. В панике я повернулась лицом и взяла полотенце.
– Спасибо, – сказала я.
– Не за что, – ответил он. Из своего футляра для ноутбука он извлек синее банное полотенце и принялся тереть им спину. Я вытерла волосы, отжав из них воду. Иван взял свою одежду. – Не смотри, – сказал он.
Я отвернулась. Услышала, как он расстегивает молнию на шортах. Потом зашла по лодыжки в озеро. На фоне гальки мои ступни смотрелись белыми, как смерть. Мимо ног – словно стрелы при осаде крепости – пронеслась стайка мальков – на сей раз черных.
– У тебя всё отлично, – услышала я сзади Иванов голос.
Я устремила взгляд на другой берег.
– У меня всё отлично?
– Да, гораздо лучше, чем у меня.
В чем? – хотела я спросить, но не смогла.
Когда звуки, связанные с одеждой, прекратились, я обернулась, но, заметив, что Иван стоит в одной штанине, тут же вернула голову в прежнее положение. Свои вещи я взять не могла, поскольку они лежали позади него. Я приладила полотенце к талии и подняла взгляд к небу.
– Тебе помочь? – спросил он через пару секунд.
Я снова обернулась. Он был уже полностью одет. – Не думаю, – ответила я, удивляясь про себя, зачем мне может понадобиться помощь с моей собственной одеждой.
– Я могу подержать полотенце, – сказал он.
– Подержать полотенце, – повторила я. Потом до меня дошло, что он предлагает подержать полотенце, как ширму, пока я переодеваюсь. Я попыталась себе это представить. Он собирается обернуть меня полотенцем или же только растянуть его передо мной? В какую сторону я буду стоять лицом? В какую сторону будет стоять лицом он? И какой вообще в этом смысл, если тут никого, кроме него и уток?
Я ответила, что хочу просто надеть свои вещи поверх купальника.
– Думаю, так нельзя, – настойчивость, с какой он это произнес, меня потрясла.
– В смысле?
– Купальник мокрый, сейчас ветер. Ты простынешь.
Зачем я так противлюсь, подумалось мне, тому, чтобы позволить ему держать полотенце, пока я переодеваюсь? Ведь, в конце концов, влюбленная здесь – это я. Позднее, когда его не будет рядом, не стану ли я жалеть и желать, чтобы мы снова оказались на этом месте – где стоим сейчас?
– Подумай, – продолжал он. – Что бы сказала твоя мать?
К моим глазам подступили слезы. Мать бы меня пожалела.
– То есть – ей бы не хотелось, чтобы ты простыла. Возможно, она бы рассердилась, что ты заболела из-за меня.
– Я… – пыталась я ответить, но не могла. Я уставилась в землю.
– Ладно, ладно, Селин, твое дело, – сказал он.
Я молча взяла джинсы, футболку, клетчатую рубашку и надела их поверх мокрого купальника. Села на бревно, чтобы обуться. Сквозь облака выглянуло солнце, раскрасив их оранжевыми пятнами. Стало чуть теплее. Мы дошагали до входа, и я пошла в туалет. Там висела табличка с просьбой не смывать бумажные полотенца в унитаз. Но никакого унитаза не было – просто доска с дыркой.
– Ты уже хочешь ехать домой? – спросил Иван, когда я вышла.
– А тебе разве не нужно возвращаться? – сказала я.
– Не прямо сейчас. У нас есть время полюбоваться закатом.
Мы снова полезли через забор и потом шагали – долго, как в комедии, – пытаясь найти солнце.
– Не волнуйся, мы его найдем, – говорил Иван. – На худой конец, к утру оно точно появится.
Как прекрасно было бы гулять с ним вот так до утра, подумала я. И я действительно так чувствовала – несмотря на то, что он заставил меня нервничать, и что мы всю дорогу не могли друг друга расслышать, то и дело повторяя «Что-что?» Тут показался пруд, а над ним колыхался плавящийся желток солнца. Мы сидели на бревне, наблюдая, как оно опускается за горизонт.
– А ты знаешь, что я принес тебе книжку? – спросил Иван.
– Нет.
Он вынул тонкую зеленую библиотечную книгу. Это оказались сказки на русском. Первая называлась «Коза чего-то там»[46]. Мы оба не поняли, что за коза такая. Ясно одно – от коз никуда не деться. Склонившись над первой страницей, мы установили, что речь идет о купце с тремя дочерями. Он построил новый дом. Туда пошла старшая дочь, и ей там что-то показалось. Младшая дочь тоже пошла. И опечалилась. «Бедняжка», – перевел Иван.
– Бедняжка? – эхом отозвалась я. Иван знал русский лучше меня, хоть и пропустил семестр ради курса по славистике, который хотели закрыть, если не наберется достаточно студентов.
Иван кивнул.
– Ну, может, не именно «бедняжка», но, типа, ее стоит пожалеть.
Для чтения стало слишком темно. Иван сказал, что в венгерском слово «коза» заимствовано, скорее всего, из турецкого. На слух и в самом деле – почти одинаково. Потом мы сравнили «траву», «корову» и «свинью». Они различались. А «яблоко» вместе с «ботинком» звучали похоже.
– Сколько слов мы еще найдем, если продолжим в том же духе? – спросил Иван.
– Наверное, много, да? Ведь нам известно много слов.
– Нет, если считать только те, что совпадут.
– А! Тогда не знаю.
Мы пошагали к парковке. Темнело всё быстрее и быстрее.
Зоны самообслуживания на заправке не было, поэтому мы подъехали к зоне комплексных услуг и слезли с мотоцикла. К нам засеменил тощий конопатый парень. Иван разглядывал цены. Мы с парнем встретились взглядами. Я в тот же миг поняла, что мы с ним ровесники и что он тоже это понял. Иван отвинтил крышку бака. Парень вынул из гнезда пистолет и вручил его Ивану. Мы стали наблюдать, как Иван наполняет бак.
– Классная тачка, – сказал парень.
– Спасибо.
– Ямаха?
– Судзуки.
Слово «Судзуки» было написано прямо на баке.
– Да? – Парень взял у Ивана деньги и неторопливо побрел к офису.
– Вот такие комплексные услуги, – заметил Иван, включая зажигание.
В Кембридже часы на банковской башне показывали 8:40. Мы пошли в столовую к Ивану. Во время сессии столовые работают допоздна. За столиком у входа два студента упали головами на книжки – то ли спят, то ли убиты. Девушка в углу уставилась на свои учебные карточки с невероятной свирепостью, словно собиралась их сожрать.
На столике рядом с бойлером лежала бо́льшая часть торта, на котором еще можно было различить рукописные буквы: «С днем рождения, майские дети!» Рядом стояла корзина с бананами. Мы взяли по стаканчику чая, по банану и сели за столик. Иван рассказал историю, как он вместе со своей девушкой пришел в одно будапештское кафе и наглый официант отказывался принимать у Ивана заказ по-венгерски.