– Потому что я в дороге, – ответила я. Дорожные чеки мне дала мать. Я расписалась на них, когда мы ужинали.
– Гораздо лучше пользоваться банковской карточкой. Ты можешь пойти с ней в банк и получить деньги по более выгодному курсу.
– Я не брала с собой карточку. Не знала, что она здесь будет работать.
– Она была бы полезнее дорожных чеков. – Иван порылся в карманах. – У меня тоже нет мелочи. Пойду в магазин с тобой.
Я снова села.
– Ничего страшного, завтра позвоню.
– Но мать ждет звонка сегодня?
– Ну… она, может, и не помнит точную дату.
– Угу. Но если всё же помнит, то будет волноваться. Так?
Я не ответила.
Иван прочистил горло и что-то сказал друзьям, кивая в мою сторону. Я узнала слово «мать», оно эхом зазвучало вокруг костра в разных уменьшительных формах – anya, anyu, anyus, anyuska.
Магазин еще работал.
– Извини, что так вышло с едой, – сказал Иван. – Может, хочешь чего-нибудь? Печенья?
– Нет, спасибо, – ответила я.
Он всё равно купил какое-то печенье и дал мне монету.
– Но сперва ты должна набрать код, – сказал он. – Знаешь, что это такое?
– Да.
– Правда? Тогда ладно, – он встал у входа в будку и отвернулся. Я вошла внутрь и набрала номер.
Пока звучали длинные гудки, я посмотрела на часы. В Нью-Джерси сейчас четыре дня. Мать сняла трубку.
– Ты добралась? Где ты сейчас? – спросила она по-турецки.
– В Будапеште, – ответила я. – Только что приехала.
– Всё в порядке? Тебя встретили? Твой друг ведет себя по-человечески?
– Всё в порядке. Все себя ведут по-человечески.
– Но голос у тебя не очень. Ты откуда звонишь? Твой венгерский друг там?
– Я звоню из будки. Венгерский друг ждет на улице.
– На улице? Тогда не буду тебя долго задерживать. Но пока не забыла: тебе тут звонили. Ты подавала заявление на летнюю работу в Турции?
– Нет, – ответила я. – Хотя, погоди-ка – да, в «Летс гоу», это путеводитель.
– Да, точно, «Летс гоу». Звонили оттуда. Они хотят, чтобы ты отправлялась в Турцию прямо сейчас, на восемь недель. Я им сказала, что ты вряд ли сможешь, но обещала всё равно спросить.
– Нет, сейчас я не смогу. Только в августе.
– В августе? Я им так и сказала. Но они говорят, что ехать надо немедленно и на восемь недель.
– Значит, не получится.
– Похоже, они огорчены и очень хотят, чтобы ты поехала.
– Но я подавала заявление сто лет назад, и они меня не взяли.
– Не взяли? Что ж, надеюсь, теперь они счастливы. Они сказали, что у парня, который поехал, начались эмоциональные проблемы, и ему пришлось вернуться в Бостон. – «Эмоциональные проблемы» она произнесла по-английски. – Я и не ожидала, что ты поедешь. Но всё же не могу не думать о том, как прекрасно было бы, если бы ты сейчас приехала в Турцию, а не таскалась по богом забытым венгерским деревням.
– Но богом забытым венгерским деревням я нужна.
– О, разумеется, только тебя там и не хватало!
– Ну как мать? – спросил Иван, когда мы возвращались к костру. – Она рада, что ты позвонила?
– Да. – Я рассказала о «Летс гоу» и о парне с эмоциональными проблемами. – Может, и впрямь всякий, кто едет в Турцию собирать информацию для путеводителя, заканчивает нервным срывом. Интересно, а у меня бы случился нервный срыв?
– В Турции? У тебя бы не случился. Это у них бы случился из-за тебя.
Я уже перестала злиться на его реплики.
Костер помаленьку утихал. Периодически одна из веток распадалась на искры, и вся структура костра накренялась на пару градусов. Иван вручил мне кусок арбуза.
Наконец компания стала тушить огонь, собираться, убирать за собой бутылки и мусор. Иван беседовал с Давидом, Имре и каким-то парнем в кожаной куртке.
– Мы сейчас уезжаем, – сказал мне Иван. – Возьмем с собой пару человек.
– Хелло, – все стали говорить, обращаясь друг к другу. – Хелло, хелло, – у венгров «хелло» означает и «привет», и «пока». Я не уставала наблюдать, как венгры серьезным голосом произносят «хелло» и потом расходятся в разные стороны.
Магазин уже закрылся, и мы вернулись к «Опелю». Три парня забрались назад, а я села рядом с Иваном. В машине стоял запах сала и костра. Я почти сразу уснула.
– Ты врубилась, Соня? – в какой-то момент спросил Имре.
– Нет, – ответила я.
– Жаль, – сказал он. – Было смешно.
И тут я в самом деле рассмеялась. Ну и засранец, подумала я, и снова уснула.
Машина остановилась на пустынном углу двух неосвещенных улиц, и из нее вышли Имре с парнем в кожаной куртке.
– От двоих избавились, – сказал Иван, давая задний ход. – Ты следующая.
Мы поехали через центр города – мимо подсвеченных мостов и международных отелей, где останавливаются взрослые люди по делам, никак не связанным с барбекю, – потом – вверх по Замковому холму, и там, на узенькой улочке с готическими зданиями, Иван высадил Давида.
– Я решил, что быстрее сначала заехать сюда, а в хостел тебя завезти на обратном пути, – объяснил он.
До хостела мы добрались почти в час ночи. Свет внутри не горел.
– Забыл про комендантский час, – сказал Иван, паркуя машину. – Поговорю с вахтером.
В темном лобби в той же будке с желтой лампой сидел тот же старик. Они с Иваном вступили в дискуссию. Старик постоянно повторял слово «время».
– Поехали отсюда, – в итоге сказал Иван. Мы вернулись в машину. Он объяснил, что вахтер отказался меня пускать.
– У меня дома сегодня найдется для тебя место, – он завел машину. – Познакомишься кое с кем из сестер.
Мы ехали по неразмеченной дороге, где фонари и другие машины попадались лишь изредка. Фары выхватили в темноте группку худеньких девушек на обочине – голые ноги, короткие юбки, бледные лица. На вид примерно моего возраста или даже младше.
– Столько проституток, просто невероятно, – сказал Иван. – С каждым моим приездом их всё больше. Теперь уже и сюда добрались, – в его интонации слышалось, что проституток ему, может, и жаль, но он всё равно их осуждает.
Улица, куда мы свернули, оказалась еще у́же и темнее. Иван переключил фары на дальний свет. Вдруг мы почувствовали толчок, и передо мной промелькнула правая рука Ивана. Из-под машины выскочил какой-то зверек. Он застыл на месте в свете фар, его глаза вспыхнули, словно транслируя частичку своей воли прямо из головы. Потом он умчался.
– Ты не разглядела, кто это был? – спросил Иван.
– Нет, – ответила я.
– Может, кошка, – сказал он. – Или крыса.
– О.
– Ты только глянь, в какое жуткое место я тебя привез. Ты мне, наверное, очень доверяешь.
Я ощутила резкий укол.
– Разумеется, доверяю.
Он нахмурился.
– Ладно, на самом деле ничего жуткого. Я тут живу.
Плотно усаженная кустами, покрытая гравием аллея вела к круглой подъездной дорожке, за которой располагались черный густой сад и два современных дома с множеством широких темных окон. Свет фар отблескивал от какой-то поверхности – видимо, бассейн. Иван понес мой чемодан в один из домов. Мы вошли и оказались в небольшом коридорчике.
– Самая младшая из сестер, наверное, спит в гостиной, – тихо произнес он. – Здесь надо разуться, – послышались торопливые шаги вниз по лестнице, и перед нами стремительно возникла бледная худая девочка. Она была во фланелевой ночной рубашке и вязаных носках, на лице – очки в проволочной оправе и выражение шизофренической радости. Она потерла Ивана по плечу и заулыбалась сияющей улыбкой, переводя взгляд с Ивана на меня.
– Это моя сестра Эдит, – представил Иван. Я протянула ей руку, она взяла ее обеими ладонями, и я тоже положила сверху свою вторую ладонь. Мы обе рассмеялись. Они с Иваном обменялись парой слов, и она вышла. Я услышала, как она бежит наверх.
– У нее прекрасное настроение, – сказал Иван.
– Я заметила.
– Она сегодня была на первом свидании, – объяснил он. При слове «свидание» я почувствовала, как сникло мое лицо, как я теряю жизнерадостность, которую ощутила при виде такого счастливого и симпатичного человека, и у меня никак не получалось это скрыть.
Мы поднялись на полпролета – до площадки со стальными книжными шкафами.
– Дом строился по нашему собственному проекту, – сказал Иван. Затем мы продолжили путь по узкой винтовой лестнице, которая привела нас в просторное темное помещение. Вдали за продолговатым окном, похожим на автобусное, виднелся холм с мерцающими огоньками. Иван с моим чемоданом вошел следом за мной в комнату и включил свет. Мы стояли в длинной мансарде со скошенным потолком и верхним окном. На приподнятой над полом платформе, словно остров, возвышалась огромная кровать.
– Я спал здесь, когда учился в последнем классе, – сказал Иван. – Теперь тут спит младшенькая. В этот мой приезд она сказала, что уступает мне старую комнату. Разумеется, я пытался возражать, но, как выяснилось, она очень любит спать на диване! Хотя отцу это не нравится. Его раздражает, когда с утра в гостиной спят, а он собирается на работу.
С лестницы высунулась голова Эдит.
– Извините, но я нашла только маленькое белье! – сказала она, забираясь в комнату. Она принялась вытряхивать подушки из наволочек. Квадратные подушки были, по меньшей мере, вдвое крупнее самых огромных подушек из всех, что мне доводилось видеть на кроватях.
– Пойдем, покажу ванную, – сказал Иван. Я пошла за ним вниз по лестнице до кухни, а потом – по другой лестнице до красностенной площадки между пролетами. Туалет и ванная оказались раздельными.
– С той стороны спят родители, – предупредил Иван. – Постарайся сильно не шуметь.
Я кивнула.
– Пойду пообщаюсь с сестрой. А ты, наверное, хочешь спать.
– Хочу.
– Разбужу тебя утром.
– Ладно, – ответила я. – Спасибо.
– Спокойной ночи, – сказал он.
– Спокойной ночи.
Когда я вышла из уборной, Иван с Эдит сидели в темной кухне, и нам пришлось еще раз пожелать друг другу доброй ночи. Эдит спросила, не хочу ли я принять ванну. Я ответила, что могу подождать до утра.