— Стой! — сказал Земский. — Ты уже полдня гоняешь машину впустую. Она теперь нужна для дела. Теперь своим ходом.
— Как? — опять растерянно проронил Збруев. Но поняв, что дело и правда принимает серьезный оборот, сутуло, но все же довольно скоро, пошел к остановке.
— А все-таки завалит первую полосу, — Земский с досадой покачал головой.
— Что-то серьезное? — спросил Сошников.
— Сегодня ночью на московской трассе опрокинулась «Газель», заживо сгорело четверо. У ментов есть фотографии, кто-то из проезжающих фотографировал на мобилу. Представляешь, какие должны быть снимки. Но этот рас… долбай полдня бегает и ничего не может сделать.
— Понятно, — кивнул Сошников, — растяпа ничего не смыслит в трупоедстве?
— Если не хочет вылететь из конторы, пускай учится.
Из «Хонды» вышел Витя — невысокий, но широкий, крепкий, как штангист, с толстенной короткой шеей и маленькой выбритой головой. Казалось, его руки, мощные, тяжело лежавшие на боках, не смогут дотянуться друг до друга, если он вздумает потереть ладонями.
— А я куда, Вадим Петрович?
— Поедешь с ребятами.
— А пообедать? Я же обед пропустил, мы со Славой и в областное управление, и в районное, и на трассу летали.
— Вить! — Земский, как и в разговоре со Збруевым, поджал губы и склонил голову чуть набок.
Через минуту спустились Марфа и Толик. Еще через минуту бригада была в дороге. Все были несколько напряжены. Толик попытался рассказать анекдот. Но посмеялись совсем немного. Этот выезд, как и все выезды за последние два месяца был не совсем обычным выездом за рекламой, а вернее, совсем необычным. Земский говорил: «Играем ва-банк». И хотя Сошников считал, что ему на все это можно было наплевать, однако и он не мог отделаться от сосредоточенного напряжения.
«Играть ва-банк» они направлялись в банк. Внешне это заведение не отличался масштабностью: несколько отремонтированных в духе пластикового времени помещений в большом здании. Но они знали, что под такой показательной скромностью таятся закрома непочатые, связанные с бюджетом и с кредитованием бездонных сельских палестин.
Поднялись на второй этаж, в сияющую пластиковую шкатулку, где за широким столом в окружении оргтехники сидела секретарша. На удивление, она не была длинноногим белокурым киборгом из крашеного латекса, а являла собой хотя и опрятную, но весьма устаревшую и редкую теперь модель: чинного вида тетушку под шестьдесят, в очках, с высокой исполкомовской прической, в длинном сером платье с белым воротником-стоечкой.
Их ждали. Не присев, они прошли в кабинет управляющего. Два огромных из натурального темного дерева Т-образно поставленных стола; такая же устаревшая, как секретарша, живая пальма у окна. Навстречу встал крупный человек, своим видом будто служивший продолжением секретарши — можно было подумать, что супруг. Усатый, неспешный, тяжелый. Неказистый костюм производил впечатление не совсем нового. Если бы Сошников заранее не знал, что управляющий Юрий Евгеньевич Смирнов — выходец из строителей, то наверняка принял бы его за подполковника в запасе.
После церемонии расселись за столом, служившим ножкой у «Т» по привычному ранжиру: ближе к управляющему — Марфа, по другую сторону, но на один стул чуть дальше от хозяина — Сошников, у самой подошвы — Толик. Сошникову только на миг показалось, что хозяин кабинета пристально всматривается в него.
Сошников знал, что в такие моменты особенно важно напустить на физиономию крайней серьезности. Движения также должны быть чинны. Он положил на стол узенький серебристый диктофон а ля China, так чтобы хозяину был виден крохотный красный глазок включенной записи, кинул на стол для большей тяжеловесности блокнот в черной кожаной обложке и подаренный как-то родственниками на день рождения шариковый «Паркер», облокотился о край стола, с важностью поглаживая пальцами подбородок в еле ощутимой щетине. И опять ему показалось, что Смирнов пристально смотрит на него, будто пытается узнать.
Но тут еще внушительнее зашуршал своим кофром Толик. Он производил особенно солидное впечатление — сам, как церковный служитель, с небольшой бородой и усами, с красивыми густыми волосами почти до плеч, да еще в длинных черных одеждах — в выпущенной сорочке и жилетке с множеством кармашков. Извлек огромный фотоаппарат, похожий на базуку, понажимал на нем какие-то кнопки и положил до времени на стол, так чтобы отливающий радужными разводами объектив был нацелен на управляющего.
Ну и конечно, под этот приятный деловой шорох Марфа включила сладкую щебеталку:
— Юрий Евгенич, на этот раз предложение наше необычное. Совершенно другой уровень… Поскольку вы меня хорошо знаете, а я знаю вас, — она кокетливо хихикнула, и у Смирнова ответно встопорщились усы. — Я вас по пустякам тревожить не стану… Начато очень красивое и очень важное, архиважное, дело. Можно сказать в масштабах области. И на самом-самом высоком уровне, поддержка лично губернатора… Поверьте, участвовать в нем — очень престижно. И ответственно… И мы со своей стороны, и все, кто нашел отклик, с их стороны, и кто еще ищет отклик… а мы, конечно, идем навстречу всем пожеланиям…
— Марина Николаевна, я читал письмо. И по телефону вы мне все объяснили, — заулыбался Смирнов. Он спокойно приподнял руки, словно бы останавливая ее. Тут под рукавом неказистого поношенного костюма мелькнула Швейцария из белого металла. Вероятно совсем не ширпотреб. А плюс к Швейцарии Сошников только теперь рассмотрел и граненные взблески бриллиантика, вделанного в галстучную заколку.
«Не согласится, — отозвалось на Швейцарию и заколку, — ну и… меньше забот».
За второй месяц напряженной работы было только пять серьезных клиентов, давших согласие, в первый месяц оказалось даже гуще. Для столь эксклюзивного дела, думалось Сошникову, требовался иной подход.
И вдруг управляющий поднялся со своего кресла-стула и, прищуриваясь, проедая взглядом Сошникова, направился прямиком к нему.
— Позвольте поинтересоваться, — неуверенно начал он, — Вас, простите?..
— Игорь…
— …Александрович, — настороженно добавила Марфа за Сошникова.
— Игорь Александрович! — Крупное мужичье лицо потеплело, усы опять поползли вверх. — Пятнадцать минут назад, в новостях, ээ-э… — он сделал несколько суетливое для своей солидности движение, одновременно глазами и руками показывая в сторону широкого телеэкрана в углу… — Это вас там?..
— Возможно… Да, — не стал отрицать Сошников, но почувствовал, что краснеет.
— И вы что же, каких-то два-три часа назад там были?.. И стояли прямо так, как мы сейчас с вами? — Смирнова все больше охватывало изумление. — И жали его руку, и разговаривали?
— Ну, в принципе… Так получилось.
— От души поздравляю! Позвольте мне в свою очередь!.. — Управляющий потянулся к руке Сошникова обеими своими крупными, но мягкими розовыми руками, одновременно делая телом что-то вроде книксена, так что Сошникову из своей собственной неловкости пришлось выворачиваться и привставать, чтобы подать ему руку. — Очень рад…
Видно было, что и правда рад, Сошников смог даже уловить мотивы его радости. Сбитая с толку Марфа несколько растерялась, и Сошников кивнул ей, чтобы продолжала.
— Мы сами, со своей стороны, наша газета, — неуверенно заговорила она. Замолчала, сглотнула, но наконец сумела собраться и, жизнерадостно одаривая хозяина улыбками и взглядами, вновь защебетала тем нежным, похожим на журчание голосом, который неизвестно каким волшебным образом превращался из ее обычного, немного хрипловатого, прокуренного: — Мы, если честно, сами спонсируем эту красивую программу задаром и, несмотря на наши убытки, но это престижно, как вы сами понимаете, и, конечно, мы идем навстречу спонсорам. Заметьте, спонсорам, а не рекламодателям, потому что спонсор обретает, как вы сами понимаете, совсем другое звучание, и благородство пожертвований, альтруизм… но, главное, как успели заметить, губернатор лично, и отношение региональных властей, плюс финансовый департамент… к тому же конкретно за публикацию газета не берет ни копейки, поскольку отчисления в фонд строительства центра… — Она наконец запуталась, замолчала и взглянула на Сошникова, словно справляясь, все ли правильно сказала. Тот, чуть улыбнувшись, опять снисходительно кивнул.
— А что же публикация? — немного настороженно спросил Смирнов. — Статья будет или мы так должны денежки перечислить?
— Непременно! Об этом и пойдет дальнейшая речь… И даже больше, чем в прежнем объеме. И статья обязательно, к тому же мы такие давние партнеры. Ха-ха-ха!.. Вы же знаете, что мы не подводим, Юрий Евгенич…
— Ну что ж… Я уже дал предварительно согласие. И слово свое менять не намерен. — И он вновь теплыми дружественными глазами взглянул на Сошникова. — Остается обсудить, какова цена вопроса. Как я полагаю, если статья печатается бесплатно, то деньги мы должны перечислить на счет строящегося реабилитационного центра?.. Угадал?.. Очень хорошо!.. А если память мне не изменяет, прошлая публикация стоила двадцать тысяч рублей?.. Ну а в данном случае вопрос отпадает сам собой.
— Не двадцать тысяч рублей. Ситуация немного изменилась, — без намека на робость Марфа приступила к главной части программы. — Двадцать одна тысяча…
Но не успела договорить, он с какой-то мелкой поспешностью перебил ее:
— Двадцать одна? Ну что ж, в таком вопросе это тоже не деньги. — И победно заулыбался. — Участвовать в программе — для нас безусловно честь. Давайте договор, чтобы меньше мороки, я сразу подпишу.
Марфа не подала бумаг, хотя открытая папочка лежала перед ней. Она сделала несколько неловкое движение, словно поудобнее усаживаясь на стуле, немного придвигаясь к столу и на мгновение являя на лице вредную для дела озабоченность, даже хмурость. Наконец с упором посмотрела в глаза Смирнову и твердо сказала:
— Не рублей, Юрий Евгенич. Двадцать одна тысяча долларов.
«Почему двадцать одна? — подумал Сошников. — Для большей заковыристости? Очко…»