— Ну, это мы еще посмотрим! — Ирочка глядела в потолок, улыбалась. — У меня есть время, я все сделаю…
— Ты лучше думай, что делать с твоей беременностью! Давай через месяц скажем, что у тебя… как это… выкидыш!
— Фу! Ленка, чего ты стала такая говнистая? От братца моего подцепила? (Лена и Наташа переглянулись: дело идет на поправку. Ирка начала ругаться.) Так это надо прекращать! Нельзя жиль с тем, кого не любишь! Надо жить только с тем, кого любишь!
Лена молчала, не мешала. Пусть говорит.
— Жизнь — это такое издевательство, она все равно заканчивается. И нас так же, как Ромку с Лешкой, упакуют и спрячут под землей… Я вот думаю: они успели о чем-нибудь перед смертью подумать? О чем? Обо мне он подумал? И ведь уже никогда не узнать.
— Считай, что подумал…
— Хитрая ты, Наташка…
— Я не хитрая, я опытная…
— Вот именно поэтому я и рожу этого ребенка…
Господи, о чем она?
— Что вы так не меня смотрите? — Ирочка стала холодной и серьезной. — Я не беременна. Мы не спали с Ромкой, вы знаете…
Тишина, только дождь стучит…
— Но я в ближайшее время кого-нибудь трахну и рожу ребенка. И Роза Наумовна будет думать, что это ребенок Ромки.
— Ненормальная… — прошептала Лена.
— Нормальная! — сердито хрипнула Наташа.
— Девки… Мне так страшно… Я в таком ауте, просто жуть… Мне кажется, он где-то рядом, трогает меня… Я с ним во сне разговаривала… Он не умер, это точно… Мы с ним как-то беседовали… И он сказал, что готов стать папой детенышу, которого я рожу от порядочного, здорового…
Она разревелась, завалилась на диван. Лена грызла ногти. Наташа села ближе и погладила Ирочку по тощей спине.
— Мы все понимаем, Ирка, мы тебе поможем… Только пока не знаем, как… И… это… у тебя мало времени. Это нужно сделать сейчас, потому что девять месяцев никто не отменял. И уже через пару недель может быть поздно, любой, кто умеет считать, вычислит сроки… И будет некрасиво…
— Я знаю! — провыла Ирочка в подушку.
— А как же… Как же работа? Как ты будешь работать с ребенком? — волновалась Лена. — Как ты будешь его без отца растить?
— Это все потом! — Наташа улыбнулась, внимательно посмотрела на Лену, взглядом убирая звук. — Потом подумаем все вместе. Сейчас надо спать…
— И трахаться! — добавила Ирочка.
Они были в слезах, но они заржали.
Идиотки!
Утром расползлись по работам — Наташа раньше всех, потом Лена. Потом Ирочка открыла глаза и долго смотрела в потолок.
— Ромка! — позвала она. — Ты здесь?
Никто не ответил, но было какое-то странное ощущение, какое-то тревожно-высокое волнение воздуха вокруг.
— Ромка! Я тебя люблю! Ты думал обо мне, когда умирал? Я буду о тебе думать… Мы с тобой клево жили, блин… Я так ни с кем не смогу… Орала, конечно, на тебя, но и ты тоже хорош… Сколько раз пришлось тебе мозги вправлять? «Я не хочу так зарабатывать, это нечестно»… А что, было бы честно на заводе стоять и семьдесят баксов в месяц получать?.. Если бы не я со своей Москвой, ты бы, наверное, не умер… Прости меня, Ромка, если я виновата…
Полушка была мокрая от многодневных слез, противная… Но это настолько не имело значения, как время, погода, цвет обоев. Такая тупая чушь, настолько бессмысленная! Ромка все цвета с собой забрал, весь смысл, весь интерес!
— Я люблю тебя… Так тебя люблю… Я твоей маме помогу, ты не беспокойся! Она никогда ничего не узнает… А ты будешь со своей тучки смотреть на ребенка… Я ему твою фамилию дам и отчество… Только его надо сначала родить, я так боюсь… Это больно, да?.. А тебе было больно? Или ты сразу умер? Просто стало темно, и все?
Зазвонил телефон. Заткнулся. Потом зазвонил еще раз…
— Только этот ребеночек должен быть такой же красивый, как ты. Где мне взять такого красивого мужика, как ты, Ромка?.. Я не хочу лишь бы какого ребенка, я такого ребенка уже могла родить… Но я его убила… А теперь я хочу родить ребенка… А того я убила… И за того ребенка, Ромка, я тоже теперь буду плакать до конца своих дней… Я такая дура…
Она утерла лицо простыней, закурила.
— Он должен быть похож на тебя… Блин, ну, почему ты не переспал со мной хоть раз?.. Ай, Ромка, все так неправильно… У тебя ведь все равно не было детей, понимаешь? Так что… Не злись… Да ты не злишься, я знаю… Ты добрый, хороший… А ты думаешь, я хочу детей? Когда-нибудь хочу, но не сейчас… Я это делаю только ради…
Снова телефон, козлище. Звонит и звонит, ну как так можно?
— Ну, что надо? — рявкнула Ирочка.
— Здравствуйте, Ира.
— Кто это?
— Это Вадик, ассистент режиссера. Извините, что я вас беспокою…
— Слушай, отвали, а? Не до тебя!
— Я и не собирался вам звонить. Поверьте, мне это так же неприятно, как и вам… Просто режиссер спрашивает, появитесь ли вы на площадке? Вас не было несколько дней! До вас невозможно было дозвониться! Вы нарушаете условия контракта!
— Пошел ты со своим контрактом!
— Хорошо, я так и передам! Прощайте!
— Стой! — Ирочка села. — Стой, Вадик, подожди! Есть дело…
Вадик замолчал, не зная, как себя вести. Гордо отклонить предложение этой злой, аморальной женщины или быть снисходительным, гуманным? Он размышлял, скрипел мозгом, но понимал одно: трубку он не повесит ни за что.
— Я слушаю, Ира.
— Вадик… Мне нужно посмотреть картотеку мужчин-актеров.
— ...
— Очень нужно, Вадик. Пожалуйста.
— Хорошо.
— Спасибо, Вадик. Ты… Короче, спасибо…
— Натаха! Греться будешь?
— Не буду, спасибо.
— А че?
— Не хочу.
Дамы-коллеги криво улыбнулись, закивали. Ну, как же! Естественно, чего это ей с нами пить? Она же принцесса, а мы, блин, свинячьи рыла…
— А как херово будет, снова прибежишь?
— Да не трогай ты ее, Валя!
— А буду трогать! Как ей приперло, так она подошла! А сейчас жмется! У, сучка блатная!
— Какая она блатная? Как все мы стоит на морозе! Остынь, Валя!
— Да я ей морду разодрать готова! Во где она у меня сидит с ее гордостью! У меня тоже гордость есть! Только я детей кормить должна и мать больную!
— Ну, так и мы ж все тоже не от удовольствия! И она! На, Валя, пей!
— Я ей такое удовольствие щас устрою! Я, мля, не таких на место ставила!
Наташа пощекотала бутон пальцем, захлопнула крышку ящика и двинулась в сторону коллег.
Дамы квохтали, сверкали глазами и золотыми зубами, но по мере ее приближения затихали.
— Я ей, кобыле малолетней!..
— Валя, тише! Здесь она!
Наташа встала рядом, посмотрела в глаза коллегам светлым, спокойным взглядом:
— Вы звали?
— Во, слышь, наглость…
— Звали? Да мы тя щас порвем, стерву такую!
— Рвите, — Наташа растопырила толстые рукава, улыбнулась. — Если вам от этого станет спокойнее и лучше. Рвите!
— Сучка…
— Валя!
— Я просто не люблю водку, — сказала Наташа. — Понимаете? Я не люблю водку, вообще не люблю пить. Вот и все.
— Типа вообще не пьешь? Больная, что ли?
— Ну, не то чтобы совсем больная… Хотя определенные проблемы есть. Просто не пью, и все. Даже на морозе…
— А мы, значит, свинячьи рыла!
— Нет, я так не говорю, я вас очень уважаю. Считаю, что вы замечательные, очень выносливые, героические женщины. Не каждый мужчина сможет выдержать то, что вы терпите каждый день.
Дамы замолчали, сосредоточенно дымя.
— Это правда… Мой на морозе и часа не выстоит. Я его на рынок как-то посылала стоять, на неделю хватило. Потом лег на диван, сказал, что физически истощился…
— А мой на стройке впахивает, тоже выматывается. Но у них там обед, в подсобку зайдет погреться, если что. Поссать, опять же, по-человечески можно… А у нас для этого дела — кустики на остановке. Люди пугаются, бабы с детями орут матом, а мы что сделаем? И так терпишь тут, у меня вон цистит на цистите…
— А у Карповой воспаление легких в феврале было, на морозе постояла без тулупа! Так померла!
— Карпова померла? Вот, екарный бабай, беда какая!..
Наташа тихо стояла рядом и смотрела, смотрела. Краснолицые, с припухшими веками, а ведь накрасились, нашли силы. И на мерзлых пальцах, что торчат из перчаток, колечки. Бедные, мощные бабы…
— А ты одна живешь или мужик есть?
— Я? — встрепенулась Наташа. — Я одна. То есть с больной мамой и четырьмя сестрами. Старшей двадцать. Младшей — пять.
— А батя?
— Умер два года назад от инфаркта.
— Видишь как…
— Мама не работает, получает пенсию по инвалидности.
— А какая там пенсия…
— Это правда… Младшая сестра, Анжелика, поступила, сейчас получает стипендию. Есть еще пособие по многодетности. И все.
— Крутишься, значит… А мужики что? Не помогают?
— Мужики? — Наташа улыбнулась. — Нет у меня мужика. Поэтому и не помогают. Мне подруги помогают. У меня есть очень близкие подруги, поддерживают, иногда даже деньги дают.
— Как это — нет мужика? А мы видели! Приходил к тебе какой-то, интеллигентный!
— Это мой друг, он психолог. Он влюбился в мою подругу.
— А ты что же? Молодая, симпатичная! А у тебя шрам откудова?
— В детстве упала…
— А хромаешь чего?
— Пять лет назад меня машина сбила. Теперь хромаю…
— Бедная…
Подошел нервный человек, позвал кого-нибудь, кто мог бы продать цветы. Одна из дам не очень охотно отделилась от стаи, другие остались слушать.
— А чего ты тогда с нами пила, если не пьешь?
— А у меня трудный день был… У меня друг погиб. Очень близкий друг, замечательный парень, талантливый, красивый, добрый. Я его с детства знала. Всего двадцать пять лет, такие надежды подавал. Мы с ним когда-то в ансамбле танцевали…
— Жалко парня. Мучилась, небось…
— Конечно. До сих пор сердце болит. Всегда будет теперь болеть, это я точно знаю… Мне друзья помогли…
— Ишь ты, сколько у тебя друзей… Так ты счастливая.
— Это точно, — Наташа посмотрела на небо в толстых тучах, изнемогших от пробивающего их тепла, на кучки талого снега, на потертые, но такие участливые лица вокруг. — Я очень счастливая.