Испуганная толстая девочка, женщина скучной наружности и мужчина с лицом алкоголика. Хирург вздохнул.
— Состояние девочки стабильное, она спит. Ей дали успокоительное, так что до завтра, до обеда, можете не приезжать. Операция прошла успешно. Что вас еще интересует?
— Каковы перспективы? Сколько она здесь пробудет? — спросил мужчина.
— Пока рано говорить, но обычно дети быстро становятся на ноги.
— А ей больно? — спросила девочка.
— Нет. Сейчас уже нет. Что-то еще?
Хирург подождал две секунды, потом направился к себе, к плащу, к чемодану, к возможности поехать домой.
За спиной зашуршал полиэтилен, было слышно, как мужчина что-то передал женщине.
Она догнала хирурга, робко сунула ему в руки пакет, в котором звякнули бутылки.
— Ну, зачем это? — устало возмутился хирург, но остановился и пакет не вернул.
— Возьмите, пожалуйста!
Женщина неловко улыбнулась, нелепо дернулась, не зная, куда ей дальше.
— А скажите, доктор… Она слишком… испортила себе лицо?
— Ну, я собрал все, что мог. Сильное повреждение брови, рваная рана щеки, сломан нос, разорвана губа… Но будем надеяться на лучшее… Вы не мама, нет? Тогда я вам скажу. Красавицей ей, конечно, уже не бывать. К сожалению, в таких случаях медицина бессильна. Нет, вы потом сможете специальные пластические операции сделать, если захотите, но шрамы все равно останутся. Зато мы исключили заражение, и это уже хорошо.
Маргарита Петровна охнула и прикрыла рот ладонью.
Хирург напоследок кивнул ей, мужчине и девочке, плотно сросшимся на заднем плане.
Впереди у него была долгая дорога домой, и кто мог осудить уставшего человека за то, что дорога волновала его больше, чем нос незнакомой девочки.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
— Хочется, чтобы новый 1990 год был… лучше, чем 1989! Все! Давайте пить!
Маргарита Петровна улыбнулась, вздохнула. Костя, как всегда, оригинален.
Вместе уже несколько лет, а все равно удивление, а в приличных компаниях иногда и чуть-чуть смущение. Это не человек, это специальное приложение к нему: ни дня без безобразия. Как будто перед Костиком стоит такая задача — не повториться ни в чем: если вчера встал рано и писал стихи под кофе, то сегодня проспит до девяти, а потом начнет, не умывшись, чинить бачок. С ним все было необычно, ново, но часто и страшно утомительно. А еще он умел быть трогательным, сентиментальным, вязал крохотные букетики и развешивал их на ручках дверей, или писал записочки, или вырезал бумажные сердца, которые неожиданно выныривали из любимой книги. Маргарита Петровна раньше с такой рукотворной щедростью не сталкивалась и периодически нервничала. Ей казалось, что Костик играет, остается клоуном даже когда они вдвоем…
— Мам, я побежала?
— Куда?
— Ну, к Ирке! У нее родики… родители уехали! Мы у нее встречаемся!
— Ничего себе! — Маргарита Петровна отставила бокал. — Хорошенькое дело — уйти из дому в двенадцать ночи!
— Ма, я уже большая! Мне пятнадцать лет, между прочим!
— А мне, между прочим, сорок пять, и что? Я же не ухожу из дому за полночь!
— А тебе просто некуда идти! — Лена улыбнулась. — Ма, я же никуда не денусь! Я буду у Иры. Могу остаться до утра, могу вернуться, если соскучишься!
— Ой, Лен, — Маргарита Петровна вздохнула. — Не могу я так… Не пущу… Прости.
— Что тут у вас за новогодний консилиум? — Костик обнял обеих, выдохнув шампанским. — Предлагаю перенести прения на утро, гости ждут.
— Костя, она хочет уйти к Ире! — Маргарита Петровна все яснее понимала, что никуда одну Лену не отпустит. — Ночью! Нашими бандитскими дворами!
— А что, это единственная проблема — дворы?
— Ну-у-у-у…
— Тогда вопрос снимается. Я сейчас одеваюсь, провожаю Лену к Ире, потом возвращаюсь, и все довольны!
— Здорово! — Лена чмокнула Костика в щеку. — Дядя Костя! Ты клевый!
— Я суперклевый! И я пошел одеваться!
Маргарита Петровна вздохнула. И потом уже в безмолвной тоске и печали следила за тем, как Лена натягивает старые сапоги со скошенной пяткой, как Костик швыряется в нее шапкой, а она — в него. Детский сад!
Время летит… Еще на днях Лена боялась войти в темную комнату и автоматически брала маму на улице за руку. И вот — пожалуйста. Огромная девица с волосами ниже попы. Упрямая. Восторженная. Копия папы, только молодой и женский вариант. Иногда Маргарите Петровне становилось страшно: ну как могла вырасти такая… здоровенная… из крошечной девочки, робкой и вечно читающей где-то в углу книжку? Какое отношение имеет Маргарита Петровна с ее тонкой серой костью к этой рыхлой, рыжей, конопатой, грудастой, умничающей девице?
— Шарфик не забудь!
— Не забуду!
Дверь захлопнулась.
И Костик поскакал вниз по лестнице, громко поздравляя соседей, которые тоже выползли на лестничные клетки, курили, смеялись и звякали посудой.
— Дядя Костя! Ну, поговорите как-нибудь! Мама вечно боится!
— Потому что она мама.
— Но я же ведь не ребенок!
— Для нее — ребенок!
— Мне пятнадцать лет!
— Ты говоришь это по сорок раз на дню.
— Потому что мне приходится доказывать взрослым свое право…
— На что?
— Ну, на все!
— Права отдельно от обязанностей не даются!
— Начинается!
Вышли из подъезда. На улице пахло праздником. Играла гармошка, весело повизгивали женщины. Все окна вокруг горели — удивительное зрелище! По двору гуляли пары с маленькими детьми, как будто сейчас была не ночь, а середина дня, самое время для променада. На лестничных пролетах других домов толпились тени, дергались под какую-то свою музыку.
— Дядь Кость, а ты в инопланетян веришь?
— Я даже в милиционеров не верю!
— Нет, правда! Есть жизнь на других планетах?
— Ты же у нас в доме книжки читаешь. Это у тебя надо спрашивать.
— А я у Ирки смотрела видик, там был фильм про инопланетян!
— Те, у кого есть видик — сами инопланетяне! Я, например, не то что инопланетян — видика ни разу в жизни не видел!
— Дядя Костя! А что бы ты хотел в подарок на Новый год?
— Чтобы все были здоровы!
— А еще?
— Чтобы твоя мама меня любила!
— А еще! Что-нибудь такое… Ну, настоящее!
— Настоящее? — Костик засмеялся. — Ну, если настоящее… Хочу коробку конфет! Самую большую на свете! А то мне никогда конфет не дарили, думали, что мужики их не любят!
— А ты любишь?
— А я обожаю!
— Клево!
Возле Ирочкиного подъезда толпились нарядные граждане в шубах и пальто нараспашку. Кто-то бил в бубен, и этой нехитрой шаманской музыки было достаточно для того, чтобы веселиться на полную. Женщины пьяно орали про «ваду», которая «цячэ у ярок», мужики совиными голосами пытались подтянуть, но в основном просто гремели стаканами. А над головами всех этих добрых людей клубилась смесь паров мощного алкоголя, пота, радости и жара от распахнутых душ и одежек.
— С Новым годом! — закричали из толпы. — Присоединяйтесь!
— Ну, все. Дальше без меня! — Костик подтолкнул Лену к подъезду, а сам радостно расправил крылья навстречу румяной бабе со стаканом наперевес. Когда Лена оглянулась, Костика уже засосало в центр праздника, и он с готовностью отдался веселью — над пуховыми платками и ондатровыми шапками торчали его ладони, которые вертели «цыганочку» в такт пьяному бубну.
— Давай, заходи! — Ирочка приложила палец к губам. — Только не шуми сильно! Сергей здесь! Не один! С какой-то девчонкой!
Ну, вот. Стоило сбегать из дому на территорию, свободную от взрослых родственников, если на этой территории замечен один из самых вредных взрослых — старший Иркин брат!
— Они скоро свалят! Только что по телефону с кем-то договаривался! Прикинь, в ресторан едут!
— Скорее бы! А Наташка где?
— Наташка малых спать укладывает!
— Это как?
— Ну, по телефону. Рассказывает Эльке сказку.
— А тетя Капа где? Почему она не укладывает?
— А ее, блин, снова в больницу забрали. Наташка говорит, там какая-то угроза для ребенка, а срок большой. Короче, я ничего не понимаю.
Капитолина Михайловна снова была беременна. Наташке исполнилось 15, Анжелике — 10, Элеоноре — 5. И вот новое ожидание. Сама Капитолина Михайловна по этому поводу шутила, что теперь у них на одну семью будет такое количество талонов на еду и сигареты, что можно будет загонять по спекулятивной цене… Больше никто не шутил. Но и не горевали особенно.
Ирочка тихо скользнула к двери, за которой скрывался Сергей, и склонилась ухом к ручке.
— Целуются! — диким шепотом доложила она.
Целуются! Лена вспыхнула от мысли, что в трех метрах от них, за тонкой стенкой, кто-то с кем-то целуется.
— А девчонка такая страшная, мама дорогая! — Ирочка скорчила рожу. И если только та несчастная девчонка хоть на десять процентов соответствовала этой роже, то жизнь ее ожидала трудная, очень трудная.
Лена все еще стояла в коридоре, обутая, одетая, без плана действий. Запахи Нового года… Насыщенные такие! Как будто вся полезная площадь немаленькой квартиры Сидоровых увешана мандариновыми корочками. Прямо по курсу — уголок стола, накрытый белой скатертью. И на этом уголке нагло поблескивает лощеной обложкой журнал «Бурда» — восьмое чудо света, каким-то образом попавшее в эти холодные края. А возьми чуть вправо — и вот он, телевизор, с восхитительным, нереальным видиком — крышечка выдвинута вверх, пасть пуста, ожидает кассету. Сейчас Сергей смоется, и Ирочка включит Индиану Джонса…
Тут «братская» дверь отворилась, и вышел Сергей. Вслед за ним, обтягивая свитер, выплыла та самая девчонка-страшилище. У Лены было всего несколько секунд, но она заметила, что, во-первых, ничего такого ужасного в подруге Сергея нет, и, во-вторых, Ирочка испарилась, растаяла в елово-мандариновом воздухе ровно за мгновение. Но Сергею его оказалось достаточно, чтобы засечь шпионаж.
— Ирка! — он рванул вслед за сестрой.