— Ну, трындец… А как же… как же…
— Да не знаю я! Не спрашивай!
— Да я не спрашиваю… Ну, просто…
— Каждый дееень!
— Ну да, конечно…
Нет. Ирочка не могла поверить в такое чудо. В такие долгоиграющие Любови — и к кому? К хлыщу Андрею? Сейчас-то, с высоты опыта и лет, его видно насквозь, до миллиметра! А Ленка — такая умная, читает, может тормознуть посреди дороги и показывать в небе альфу созвездия Лебедь! И она любит нулевого Андрея?
— Лен, но ведь… Ты же его почти не знала… Вы же даже не трахались, так?
— При чем тут это? — Лена почти кричала, пугая прохожих. — Это тут при чем? Я просто люблю его! Можешь ты это понять?
— Да тише ты! Успокойся!
— Не могу! Я не могу так больше! Я хочу сдохнуть! У меня нет сил больше это терпеть! Нет сил больше с этим бороться! Я каждый раз все переживаю заново, понимаешь? У меня здесь уже все обуглилось!
Она била себя, обливалась слезами. Бледная Ирочка осторожно пыталась удерживать на ней куртку, но тщетно…
— Утром я просыпаюсь от того, что видела его во сне! И он меня бросал! А потом я просыпаюсь и думаю: как хорошо, что это только сон! А потом вспоминаю, что он действительно меня бросил, уже давно! И начинается день! Я делаю все, чтобы забыть! Но вспоминаю каждые пятнадцать минут, даже если заставляю себя не делать этого! Видишь? Видишь? — Лена показала изодранный, в подсохших кровяных бороздках локоть. — Я решила, что буду наказывать себя за любую мысль о нем! Мне хватило часа! Я поняла, что к вечеру на мне не останется ни одного сантиметра кожи!
— Ой, блин — Ирочка забыла о сигарете, забыла обо всем. — Жуть какая! Что ты не говорила? Почему мы с Наташкой ничего не знали?
— И что бы вы сделали? — Лена ухмыльнулась, забросила мокрую от слез прядь волос за ухо. — Что? Сказали бы, что я идиотка? Я и так это знаю!
— Ну… Может, побили бы его…
Лена нервно хохотнула, но истерить перестала. Взяла сигарету и закурила, глядя в бриллиантовое небо. Вчера был Новый год…
— Лен, а ты это чем? — Ирочки кивнула ни локоть подруги.
— Ножницами.
— Какими ножницами? Швейными?
— Маникюрными!
— У тебя есть маникюрные ножницы? А… а зачем тебе маникюрные ножницы?
Лена взглянула на Ирочку сначала с изумлением, потом с ненавистью, потом просто толкнула ее посильнее и начала валять в снегу. Ирочка хохотала, материлась и отбивалась длинными каблуками. А прохожие смотрели на них и, в зависимости от степени опьянения или социального статуса, думали каждый свое. Что девчонки нажрались водки и сейчас буянят — и куда только при этом смотрит школа-институт? Или что девчонки молодцы, в наше трудное время не утратили оптимизма и дурачатся как дети несмотря на то, что сами давно не дети и формы у них о-го-го… Очень даже неплохо видны все эти формы, когда они вот так вот валяются на снегу…
Поздно вечером Наташа приволокла Анжелку домой.
— Ой, маци родная! — Капитолина Михайловна тихо выплыла в коридор и прижала красные руки к губам. — Што гэта з малой?
— Все нормально, мать. Учу жизни.
— Яна ж пьяная у дупель!
— Вот именно. В полный дупель. Вынеси таз с бельем из ванной.
Капитолина Михайловна, причитая, ушла в ванную и там загремела оборудованием.
Анжелика была абсолютно невменяемой. Она болталась на плече сестры как большая тряпка и почти не дышала. Наташа осторожно оттащила ее в ванную, ногой вытолкнула драный коврик и уложила на голый, нечистый линолеум.
— Ай, Божачки! Яна ж забалеет! Наташка! На голы пол?
— Так надо!
Наташа вышла, прикрыла дверь, оставив маленькую щель.
— Свет не включать. Постарайся сюда пока не ходить и девчонкам скажи. Пусть она сама проснется.
— Ай, што ж гэта такое? — Капитолина Михайловна села на табуретку, протерла слезы рукавом линялого халатика. — Што ж гэта, а?
— Все нормально, — Наташа сняла телефон с полочки, освободила шнур, села на пол рядом с ванной, взяв аппарат на колени.
— Зачэм целефон? А? Наташка?
— «Скорую» вызывать, если понадобится, — строго сообщила Наташа и заглянула в ванную.
Глава 3
Обычно после занятий Лена сразу же ехала домой. Не получилось у нее срастись с коллективом, подружиться с однокурсницами, устраивать с ними шумные кофепития после занятий. Однокурсницы были ей неинтересны, казались поверхностными и бесперспективными. Те тоже побаивались ее угрюмости и презирали за лишний вес. А в целом было довольно горестно наблюдать все это великолепие девичьего ассортимента: и маленькие, и крупные, и высокие, и низенькие, и рыжие, и блонд — в ситуации почти полного отсутствия мужского эквивалента. Конечно, девочкам-филологиням было тоскливо, несмотря на те самые шумные кофепития, которые они устраивали и на которые Лена ни разу не попала.
Каким обратом Лену вынесло сегодня на проспект — неизвестно. Такое случалось, только если нужно было увидеться с Наташкой, работавшей в киоске за университетом. Или когда остро хотелось прекрасного, и Лена гуляла по уличной художественной галерее, рассматривала заиндевевших художников, заходила во все книжные магазины и трогала литературу…
— Лена? Иванова?
Она сначала подумала, что товарищ обознался. Имя-фамилия у нее такие популярные, что вполне вероятна и суперошибка вроде этой, когда человек не тот, а ФИО полностью совпадают.
— Ну? Не узнаешь?
— Э-э-э…
Невысокий мужичок с проплешиной от уха до уха. Подмерзшее лицо, рыхлые, гладко выбритые щеки. Нет. Никаких ассоциаций.
— Виктор Николаевич! Учитель музыки! Хор! Ну? Слушай, я сейчас обижусь!
Виктор Николаевич?
— Виктор Николаевич??
Лена ойкнула, плохо сыграла радость, но хорошо сыграла ужас, поскольку разрушение зашитого в память портрета старого (то есть как раз молодого) Виктора Николаевича этим реальным, пожухлым гражданином было таким болезненным, что пришлось сморщиться.
— Что? Постарел? Ладно, не выкручивайся, конечно, постарел, — Виктор Николаевич вежливо отодвинулся в сторонку, пропуская важного господина с саквояжем. — Я и сам себя не узнаю. Такая развалина… Но зато ты! Такая красавица стала, подумать только! Такая видная, яркая!
— Что? Я яркая?
Тут уже пришла очередь Лены просить «не выкручиваться». Слава Богу, не ребенок, сама все видит и знает.
— Как ваши дела, Виктор Николаевич?
— А так себе! Кручусь как-то, работаю, где могу.
— В школе?
— В школе? — он засмеялся. — Нет. В школе я уже наработался, хватит. Теперь надо и о семье подумать.
— Жалко. А музыкой занимаетесь?
— Ну, да… Вечерами играю жене на пианино.
— И все?
— А что еще? Нет, я стал серьезным бизнесменом, хватит. Наигрался в гения. Мне ведь 47, уже пора остепениться… Ну, а ты?
Лена все никак не могла опомниться. Растерянность прошла, но на ее место немедленно налилась жалость, тонны жалости. Господи! Такой был красивый, такой увлеченный! Как мамаши его любили! Старшеклассницы толпами ходили посмотреть на него в приоткрытую дверь учительской! А каким он был счастливым, когда вокруг него пело! Он ведь мог заставить зазвучать любое скопление молекул, поющее и не очень! Даже Ирку Сидорову!
А сейчас он серая масса, низшая весовая категория. Старое пальто, тертый чемоданчик, руки без перчаток. «Серьезный бизнесмен»…
— Я? Ну, так себе. Учусь на филологическом.
— Как на филологическом? А телевидение? Ты же там так неплохо начинала?
— Ай! — Лена махнула рукой, напугав прохожего. — Не было никакого телевидения. Нам с вами просто показалось.
— Ты думаешь?
Виктор Николаевич погас, притих, вздохнул, кивнул.
— Ну, не было, так не было. Значит, не судьба… В конце концов, не это главное. Главное — это семья и близкие люди. Как мама?
— Спасибо, нормально. Правда, без работы сейчас.
— О, это мне знакомо. Подрабатывает? Чем на жизнь промышляете?
— Да ничем… Моей стипендией. Еще маме ее друг помогает.
— Клоун с телевидения?
— Ну, он не совсем клоун… Он сейчас другим занимается…
— Ясно. Все как у всех… А что, замуж ты не вышла?
— Ой, зачем? Не хочу я!
— Да ладно! — Виктор Николаевич улыбнулся, разметав тонюсенькие морщинки по лицу и от этого почему-то став похожим как раз на себя молодого. — Все девчонки этого хотят!
— Да мне учиться надо! О чем вы говорите!
— О том, что сейчас как раз самый тот возраст, когда хочется замуж, а не учиться!
— Нет. Мне хочется учиться, а замуж не хочется!
— А что, парень-то есть?
Виктор Николаевич окончательно помолодел, развеселился. Чемоданчик поставил на снег между ног, растер покрасневшие руки. Люди шли справа и слева, огибали их островок прямо по центру активной пешеходной зоны, были готовы сердиться, но успевали рассмотреть лица этих создателей затора и прощали. Видели, что люди очень рады встрече и от этого не в силах мыслить разумно, им не до проспекта с его движением.
— Нет никакого парня! Ну, пожалуйста, Виктор Николаевич!
— Хорошо, хорошо, — он тихо хихикал. — Ладно. А как подружки твои, как Наташа, как эта… у нее еще мама безумная была… Ира Сидорова?
— Наташа работает продавцом в киоске тут недалеко. Ира этим киоском владеет. В общем, все у них нормально.
— А они как насчет замужества? Разделяют твои взгляды?
— Наташа ни с кем не встречается. Ей звонит каждый день Витя Яковлев, наш бывший одноклассник, вы его вряд ли помните, он в хоре не пел… Хороший парень, порядочный. Наташка вроде к нему начинает привыкать. Весной он приедет в отпуск, тогда и посмотрим…
— Ну, да, присмотритесь, правильно… Наташа очень хорошая девочка, да…
— А Ирка… Ну, там такая странная ситуация… Ее родители нашли какого-то богатого старикана, затеяли какое-то очень серьезное совместное дело и хотят выдать за него Ирку.
— С ума сойти, какие страсти! А Ирка небось влюблена в какого-нибудь молодого красавца?
— Да нет, не влюблена… Но и за старикана замуж не хочет. А он ей уже подарки дарит!