— Ничего. Просто вчера убили Листьева.
— Ну и что?
— Жалко.
— Жалко, конечно, но что с того? Где Листьев, а где ты?
— А какая разница?.. Я просто поняла, что человека ничто защитить не может… Ни слава, ни деньги, ни талант…
— Это его может как раз убить. А серым и никаким, вроде нас с тобой, ничего не грозит…
Лена посмотрела с иронией, может быть, даже не очень уместной — ничего не грозит? А кто сейчас лежит в больнице с переломанными ребрами?
Наташа легко расшифровала сигнал, криво ухмыльнулась:
— Я не в счет. Я просто невезучая. А вообще у нас очень мало шансов попасть в какую-нибудь историю. Мы же нигде не бываем, плохо одеваемся, каблуки не носим, не красимся…
— Ну, — даже обиделась Лена. — Это мы ПОКА каблуки не носим… Кто знает…
— Я знаю… Я знаю, что это такое, когда ты попадаешь под раздачу. Это очень больно и неприятно, Ленка. Лучше всю жизнь прятаться в подвале, чем пережить такое еще раз…
И снова замолчали, переваривая сказанное.
— Ирка по тебе скучает…
— Пошла она…
— Ты зря… Она вспыльчивая, но она тебя любит.
— Я ей очень благодарна, просто готова пятки лизать…
— Можно, я приведу ее завтра?
— Нет.
— Ладно… А что ты насчет книг сказала? Принести или нет? Мы с мамой тут недавно Довлатова купили…
— Не надо. Пока.
Наташка встала, как всегда, без церемоний и поцелуйчиков. Пошла, кривая и медленная.
И она прекрасно знала, что Ленка стоит и смотрит. Ленка всегда смотрела вслед, махала рукой.
Наташа обернулась, помолчала.
— Ленка, я не знаю, как это объяснить… Я — малообразованное животное. И еще мне очень погано… Но я точно знаю, что размножаются люди не только из-за инстинкта…
— Да? — улыбнулась Лена. — А почему?
Наташа пожала плечами, взялась бледной рукой за дверь.
— И вот что, Ленка… Принеси мне что-нибудь почитать…
— Довлатова?
— Ну, не знаю… Лучше какую-нибудь книжку по самообороне…
— Бронислав Станиславович! Смотрите, какое колечко! — Ирочка расплющила нос о стекло витрины. — Боже мой, красотища какая!
— Где? — Бронислав Станиславович тяжело подплыл, сощурился. — Что ты там такое увидела?
— Ну, вот же! Колечко! А оно у вас с бриллиантиком, да?
Продавец с готовностью кивнул и шустро вытащил бархатную подушечку.
Ирочка схватила колечко, натянула на пальчик и замерла в немом восторге.
— Сколько стоит? — хрипло поинтересовался Бронислав Станиславович.
Продавец молча улыбнулся и показал ценник. Бронислав Станиславович сморщился:
— Можно подумать, у вас тут камень размером с меня!
— Ну, таких больших камней еще никто не видел, — продавец хотел быть ироничным и вежливым. — Вы посмотрите, как оно идет вашей девочке! Будто специально по ее пальчику делалось!.. А вы вот сюда, к свету подойдите! Видите, как играет? В этой ценовой категории лучший камень. Очень чистый, великолепно обработанный. Свет так и брызжет.
— Я вижу! — Ирочка стала кроликом, а колечко — удавом. И оно все плотнее сжимало палец и сердце, все безжалостнее.
— Мне кажется, за те же деньги можно купить что-нибудь более практичное! — Бронислав Станиславович устало оперся о витрину. — Ирина, мы ходим уже час! И до сих пор ты не нашла ничего более существенного, чем одежда и украшения!
— Это потому, что я молодая, красивая девушка, а не взрослый мужик! — огрызнулась Ирочка. Черт, если он и колечко откажется купить, скотина жирная…
— По-моему, ваша дочка заслуживает такого колечка! Лучшего подарка не найдете, поверьте! — снова включился продавец.
Бронислав Станиславович посмотрел на него с глухой ненавистью и полез за деньгами.
— Я ему не дочка, — ласково улыбнулась Ирочка. — Я ему невеста!
Продавец на секунду испугался, а потом сделался благородно учтивым и весело загадочным, как будто только что на глазах у высокого общества на спор съел маринованную лягушачью лапку.
— Что ж… Тем более великолепен ваш вкус… Я считаю, что колечко будет прекрасным свадебным подарком.
— Меньше слов, — оскалился жених. Можете не упаковывать.
— Алло?
— Лен, это Рома.
— Привет.
— Привет. Слушай, ты к Наташе едешь?
— Я уже была… А что?
— Я один… Ну, не могу… Стесняюсь я… Не знаю…
— Ром! — Лена с тоской посмотрела на свои кроссовки, на с трудом собранную спортивную экипировку, уже натянутую, застегнутую. — Я сейчас не могу Ром! Давай ты сам! Или завтра вместе съездим, а?
— Нет, мне надо сегодня… Мне с ней поговорить надо.
— Так а в чем дело? Она выйдет к тебе в холл, поговорите…
— Нет, не годится… Ладно, я ей письмо напишу… как думаешь, можно будет ей написать?
— Конечно, можно! — Лена отодвинула Мурку, удивленно занюхивающую шнурок кроссовки. Давненько Мурка не нюхала кроссовок. Со школьных Лениных лет.
— Хорошо. Ну, извини.
— Пока. Ром!
Лена бросила трубку, а сама рванула к выходу.
Уже на улице она призадумалась: а куда бежать-то? Летом еще понятно — на стадион. И там нарезать круги. А ранней весной? Когда еще снега полно?
Пока стояла, стала замерзать. Поэтому добежала до остановки, а там села в первый попавшийся транспорт и двинулась в центр, справедливо рассудив, что бежать можно будет только по бульвару вдоль дороги — там снег счистили. А вот сколько бежать, откуда стартовать, этого Лена не знала. Поэтому удалилась остановок на десять.
— Видишь, тетя спортом занимается? — указала на нее пальцем какая-то мамаша. Карапуз в шубейке на три размера больше на секунду притих, удивился тете, а потом разорался снова. Ему было все равно, чем занято общество вокруг, он хотел вернуться в детский магазин, к счастью.
— Я занимаюсь спортом, — с гордостью сказала Лена самой себе. — Я занимаюсь спортом!
Первые двадцать прыжков спорта были легки и приятны: свежий воздух, легкий морозец под солнышко, запахи весны. Кроссовки красиво белели на асфальте.
Потом как-то вдруг тотально стало плохо. Легкие начали перегреваться и слипаться, под шапкой намокло и побежало вниз по хребту. И вся легкость куда-то делась, как будто сверху на Лену сбросили многокилограммовый груз.
— Я занимаюсь спортом! — строго напомнила сама себе Лена.
Но организм хотел только одного: отказать спорту и перейти на шаг.
— Нет! — сказала Лена.
— Да! — сказал организм.
— Нет!!! — сказала Лена.
— Да!!! — сказал организм.
— Ладно, — Лена остановилась. — Только вон до того дома. А потом снова побегу!
Какая благодать! Словно вынырнула из воды, невозможно надышаться.
— Это потому, что в первый раз, — успокаивала себя Лена. — Ничего, завтра будет легче!
А будет ли завтра? Подлая мыслишка шевельнулась в Лениной потной голове: есть ли смысл? Ты пробежала тридцать метров и чуть не умерла от удушья! Завтра пробежишь тридцать пять! Но на общем состоянии тела и здоровья такие расстояния никак не отразятся… Пройдет месяц, прежде чем можно будет «взять» пару остановок. Все это жестоко и абсолютно бесперспективно.
Более того! Услужливая память подбросила Лене парочку моментов: уже было такое, когда она говорила спорту решительное «да». Вот даже кроссовки от одного такого «да» остались! И что? Кроссовки простояли в темнице под шкафом года два…
Сядь в троллейбус, вернись домой и прочти лучше умную книгу. Не все должны быть спортсменами. И красавцами. Кто-то должен быть толстым и умным.
Вот и остановка как раз…
— Нет уж! — сказала Лена и снова побежала. — Нет уж!
Кто-то из прохожих взглянул в ее распаренное лицо с сочувствием и пониманием, а потом даже обернулся вслед.
За Леной шлейфом тянулся запах свежего пота, а ее шумное хрипение оставалось в воздухе еще дольше.
— Сразу видно, в первый раз! — сказал один прохожий другому. — И в последний.
В общем, он был прав. Относительно прогнозов. Вечером кроссовки заняли свое место в темнице.
— Петрова? — санитарка втолкнула в палату пакет. — Тебе передачу принесли. Могла бы и выйти.
Какую передачу? Наташа никого не ждала! Ленка уже была утром, мама не может прийти и сестер не пустит…
Она с трудом нагнулась за пакетом, перенесла на кровать.
Конечно, апельсины. И конверт.
«Петровой Н., 7 палата, от Красивого Романа Ивановича».
Наташа в бессилье опустила конверт на колени. Снова этот страх и дыхание перехватило, как будто в конверте извещение о казни.
Соседка по палате, та самая дама с маниакальным лицом и костылем, весело поинтересовалась:
— От подружек?
Наташа сомнамбулически покачала головой. Надо было открыть этот пакет в коридоре. А еще лучше выбросить, не читая.
— Хорошие у тебя подружки, — сказала соседка. — Каждый день что-нибудь приносят. Учитесь вместе?
Наташа снова кивнула, не думая.
— Я скоро приду.
— Ну да, конечно, соседка чуть-чуть огорчилась, и даже обиделась на угрюмую молодуху. Как не пытаешься наладить с ней контакт — не ведется и все. Соседка ей пересказала три сериала, поделилась проблемами с мужем и родственниками — только молчание в ответ.
Холл уже закрыли, пришлось прислониться к стене в коридоре.
«Дорогая Наташа. Не знаю, зачем я пишу тебе это письмо. Я все равно не смогу до конца признаться тебе в том, что меня мучает. Просто уже несколько недель я не могу совладать с собой и понял, что если не напишу тебе, то это не закончится».
— А вы что это в коридоре стоите? — строго поинтересовалась медсестра, ровесница, но гораздо более важная единица в социальной иерархии. — Ну-ка, идите в палату! Вам лежать надо!
Наташа поползла назад, лежать.
Соседка встретила веселым ужином. Она всегда ужинала после больничного «кормилова», к которому относилась с презрением. От этого в палате всегда пахло продуктами питания, например чесноком и салом.
— Наташенька! Яичко? Колбаски вареной отрезать?