— А вот это — отличное упражнение для ног. Вот для этой части!
И Сергей хлопнул Лену пониже крестца. По попе хлопнул то есть… Как на это реагировать? Лена робко улыбнулась. Очень хорошо, что есть такое отличное упражнение для этой части! Давайте же займемся этим упражнением!
— Медленно! Медленно разгибай! Сдерживайся!
— Не могу! Тяжело!
— Надо! Иначе смысла нет! Все должно даваться через боль, понятно? Только тогда упражнение выполняется правильно!
Лена повисла на снаряде, как сдутый шарик, по спине лились горячие водопады, в висках грохотало…
— Ладно, отдохни, — Сергей скептически улыбнулся, закатал до плеча рукава старинной маечки. — Теперь моя очередь.
И вот тут он лег под штангу и начал примеряться к ее перекладине. Стало очень заметно все, что росло у него на теле — все фрагменты, все вмятинки и выпуклости, и еще оказалось, что у него крепкий и фигуристый торс, и бугристый живот, и широкая, твердая грудная клетка.
— Эй, чувак, тебе на штанге помочь? — спросил кто-то из проходящих атлетов районного масштаба.
— Сам справлюсь, — ответил Сергей и напряг звонкую мышцу.
Глава 7
Наташа работала в две смены. А иногда и в три. Вечером начиналась программа, нужно было следить за чистотой и в зале, и на сцене. Пару раз приходилось убирать содержимое пьяного желудка, оброненное прямо под центральный прожектор. Чаще на сцене сорили реквизитом, конфетти, нарезанными бумажками. Еще ближе к ночи с большим удовольствием и рвением били посуду. Ну, и официанты. В это время они ошибались в расчетах равновесия гораздо чаще. Словом, вечерняя работа отличалась большим размахом и креативом, поэтому и ценилась выше.
— Петрова! За ширму! Вино вылили прямо на чью-то телку! Неси нашатырь!
Наташа схватила парадно-выходную швабру, походный пакетик с бумажными салфетками и помчалась на помощь несчастной телке.
Так и есть. За ширмой, коей в моменты аншлага отделяли столики самых важных гостей от гостей попроще — слезы и печаль. Юная, манекенистая дева в розовом платье стенает и грязно ругает своего кавалера, дорогого, взрослого господина в усах. Господин нервно похохатывает, пытаясь перевести происшествие в разряд веселой шутки. Четверо соседей по столику тоже веселятся, помахивая сигаретками.
— …Да он тебе еще десять таких же платьев купит, успокойся!
— Ага! Счас он мне их купит! Это месяц купить просила!
— Да все равно ж его снимать, Милка! На фиг тебе это платье?
— Ага! Вот пусть сам теперь и скачет по сцене, блин!
В целом все рады, вечер начинается оригинально.
Наташа тихо просочилась к столику, согнулась, съежилась, ловко выгребла осколки и красную винную жижу. Но что это? По тонкой, загорелой ножке пострадавшей девы тоненькой извилистой ниточкой течет кровь.
— Вы порезались! — сообщила Наташа.
— Что? — лицо девы наклонилось к ней, к Наташе, под стол. — Я порезалась? Где?
— Не знаю. Может, осколки брызнули… У вас на колене кровь.
— Кровь! Ты мне ногу порезал, дурак! — дева вскочила, начала щупать свои красивые ходульки. — Дура-а-аак какой! Я же говорила, чтоб не приставал!
Господин уже начал уставать и сердиться, всеобщее внимание утомило его.
— Сядь, слышишь? Прекрати истерику!
— Да пошел ты!
И красавица схватила свою сумочку. И ушла, нервно расталкивая стулья с посетителями.
За столиком трехсекундная тишина, потом возбуждение и обсуждение:
— Вот тупая!
— Да не обращайте…
— А как же теперь?..
— Да пошла она…
— Но ты же…
— Пусть валит к себе в Фаниполь…
Наташа возилась под столом, потом аккуратно выбралась и обнаружила, что освободившееся местечко пострадавшей девы тоже нуждается в чистке, поскольку затекло вином и слезами.
Господин курил, грыз ус и злился. Огорчились и товарищи.
— Гарик, может, того, догони… А то как-то неправильно получается. Тебе хаханьки, а директора подводим. Кто теперь вместо Милки жопу подставит? Где ты модель за полчаса найдешь?
— Найду, — упрямо набычился господин Гарик. — А догонять сучку ради понтов не буду… Девушка!
А ведь Наташа уже успела закончить свое очистительное дело и отошла на полметра. Ну, почему она не сделала этого быстрее? Вот опять сейчас ей начнут говорить гадости!
— Девушка со шваброй! Я к вам обращаюсь!
Наташа замерла, не оборачиваясь. Снова начали дрожать руки и подбородок, заволновалось сердце, поднимая волны тошноты.
— Вы умеете танцевать, девушка?
Наташа хотела одного: рассыпаться на составляющие и тихо, бесшумно исчезнуть. Но тенью вился вокруг призрак администратора с мрачным напутствием:
— Если ты такая нервная — иди работать на завод! Еще одна выходка — и уволю!
— Гарик, ты чего? — недоумевали приятели господина. Но лица их начали покрываться радостью: опять Гарик чего-то учудить хочет! Вот, блин, затейник!
— Да. Но на работе я не танцую, мне запрещено, — ответила Наташа. — Можно идти?
— Момент!
Скрипнул стул, господин Гарик подошел ближе, взял Наташу за локоток, чем вверг ее в состояние полуобморока, и отвел в сторону.
— Девушка, — он сунул руку в карман, извлек бумажник. — У меня к вам очень важное дело. Пожалуйста, окажите мне содействие.
Еще полсекунды и Наташа начнет орать, толкаться, чтобы не закрывал собой воздух, чтобы выпустил ее из угла, чтобы не дышал, не смотрел… Вот сейчас!
Она тихонько дернулась, но господин ласково придержал ее плечом, и у Наташи совсем помутилось в очах. Пожалуйста! Отпустите меня! Не трогайте меня! Пожалуйста!
Только господин Гарик ничего этого не видел и не слышал, а конвульсии уборщицы он расшифровал как банальное женское кокетство
— Вот, — он нашел то, что хотел. — Сто баксов, видишь?
Перед носом — божественная бумажка, толстенькая циферка 100, пухлое лицо темной краской…
— Я тебе это отдам, но ты сегодня поработаешь натурщицей, слышишь меня? Ничего с тобой не сделают, только разрисуют. Слышишь? Согласна?
Наташа не знала, что сказать. Деньги привели ее в чувство, хотя она ни на секунду не верила, что может получить эту бумажку.
— Короче, тут времени совсем не осталось, а то бы я просто вызвал девочку и все… Но за двадцать минут… Пока соберется, пока доедет… А у тебя фигура нормальная, я это дело за километр вижу… Ты же знаешь, что сегодня у вас тут боди-арт?
Откуда она могла знать? Мало ли что придумают местные массовики? И программы тут регулярно — одна другой похабнее…
— Короче, моя фирма финансирует это дело. Здесь все наши начальники, а они — люди серьезные, чуть что — в говно растопчут… Так вот. Тут, типа, разные художники будут разрисовывать моделек, а те потом на сцене минимально зажгут. Сечешь? А самая красивая девка, типа, будет разрисована кем-то из зала, любым желающим, вне конкурса. И, типа, это право получит мой шеф, а он девок любит, котяра еще тот… Он, типа, кайфует, разрисовывает девочку, и все. Она на сцене что-то там танчит, срывает овации и сваливает мыться… Ну?
— Что? — слово с трудом продралось сквозь плотно перетянутое страхом Наташино горло.
— Блин, бабы что все тупые или это только мне так везет? Я говорю: ты согласна?
— На что?
— Епть… Постоять, поулыбаться моему шефу, пока он тебя нежненько кисточкой пощекочет?
— Я?
Господин начал сомневаться в целесообразности дальнейшего разговора. А потом еще шаловливый луч скользнул по ее лицу, хорошенько высветив все шрамы и погрешности…
И рука, дающая доллары, медленно двинулась обратно, в сторону бумажника. Наташа следила за этим перемещением, и страх в ней с космической скоростью менялся на ярость. Что? Начальнику-котяре не понравится моделька с потрепанным личиком? Грунтовка подкачала?
— Давай сюда, — сказала Наташа и легко вырвала денежку из крепкой щепоти задумчивого Гарика. — Сколько у меня есть времени?
А времени уже не было. На сцену вышла ведущая в золотом платье и радостно сообщила, что боди-арт шагает по планете, не обогнул он и наш лесной уголок, итак…
Господин сильно сомневался в содеянном и, будь у него возможность отмотать время на полчаса назад, он не стал бы ругаться с подарочной моделью Милкой. Но изменить что-то уже было невозможно. И оставалось, вздохнув и выругавшись на весь свет и всех баб, дать краткие ЦУ…
Наташа успела только вернуть ведро в хозкомнату, как со сцены сообщили, что модели сейчас покажутся во всей своей красе, то есть как раз без красы, но в одежде, а потом, спустя час, их можно будет увидеть уже без одежды, но в красе. То есть в краске. Зал оживился, загудел, застрелял фотовспышками, провожая взглядами и объективами гордых, надменных красавиц, живые холсты, предметы будущего эстетского обожания.
— …И наш специальный сюрприз… — ведущая заглянула в шпаргалку. — Еще одна модель, которая тоже будет участвовать в празднике, но вне конкурсной программы. Ее сможет разрисовать любой желающий, которого выберу я… Где вы, милая девушка?
Наташа отыскала взглядом своего друга Гарика. Тот яростно махал ей рукой: выходи! Щеки его алели от стыда и ярости, друзья рядом оживленно вертелись в поисках «милой девушки».
А она даже не успела переодеться…
Снимая на ходу фирменный халатик уборщицы, Наташа поднялась на сцену. Зал с готовностью хохотнул — отличный ход! Раздеть и разрисовать уборщицу — разве не это голубая мечта каждого мыслящего, интеллигентного мужчины?
Павы на сцене смотрели с глубоким непониманием. Естественно, они знали о том, что у их коллеги по цеху Милки будет сегодня особое задание. Они чего-то все утро репетировали, ходили по сцене. И Милка тоже ходила, красиво виляя тонкой попкой. Конечно, шеф-спонсор мог изрисовать на ней все, что угодно, но танец от этого не менялся. У нее был танец-матрица, среднестатистический набор движений, способный украсить и объяснить любую картину, которую вечером изобразит мифический Шеф. Даже если он нарисует простой «смайлик». Любую маленькую, бездарную козявку. Даже если крестик с ноликом дрожащей рукой намалюет шеф. Милка все равно будет готова отыграть на сцене номер. Она — девушка опытная, тертая, и не такое переживала… И тут вдруг вместо Милки выползает ЭТО…