Приехал Рома, очень огорченный тем, что его сияли с места, заставили тащиться к Ленке домой.
Между прочим, такси денег стоит! И деньги эти не лишние, их родители выдают, доверяя сыну, надеясь на его ответственность! А он вместо того, чтобы купить себе йогурты или хорошую книгу, проезжает эти деньги на такси! Потому, что его зовет Ирочка, даже не соизволив объяснить причину спешки!
И вот он здесь.
Лена прижимала к себе Мурку, следила за тем, как Рома сбрасывает кроссовки, как делает горестную складочку на красивом лбу, как открывает рот, чтобы обругать сердечного друга Ирку за глупые выходки.
— Я первая! — поспешила Ирочка. Я говорю первая… Рома!.. Дорогой Рома!
Она подошла ближе, погрызла губку, игриво и пронзительно глядя в его бархатные глаза.
— Мы знаем друг друга уже лет сто…
— Десять.
— Офигеть! Десять лет! Полный трындец!.. Так вот, Рома. У меня есть к тебе одно предложение. Очень хочется, чтобы ты его принял.
— Говори, а? Я и так ничего не успеваю! Мне еще по литературе читать…
— Я долго думала, но поняла, что по-другому быть не может… Дорогой Рома! Женись на мне!
Тишина.
Тикают часы в комнате Маргариты Петровны.
— Что? — Рома посмотрел на Лену. — Вы меня разыгрываете, да?
Лена еле-еле пожала плечами. Она точно так же ничего не понимала и точно так же обалдела, услышав Ирочкин план.
— Это не шутка, Рома, — Ирочка торжественно стащила с него ветровку. — Это все очень серьезно. Проходи, такие вещи не решают на ходу.
Наташа мыла пол, на котором остались следы вчерашних безобразий. И от того, что краска плохо смывалась, от того, что становилось еще гаже и грязнее, хуже становилось и ей. Она уже не могла понять, где коренятся ее печали. Все было монотонно гадко и очень непонятно. И если что- то и спасало сейчас Наташу, так это лошадиное терпение и мысли о семье.
— Петрова!
А это кто? Это командир девочек-моделек, таинственный человек без имени, но с правом прохода в любые служебные помещения. Он всегда появляется накануне мероприятий, оговаривает с администрацией количество и качество девочек, смеется, пьет кофе без сахара.
— Оставь тряпку. Мне надо поговорить.
— Некогда.
— Есть когда. Брось тряпку, говорю. Хватит ломаться.
Наташа встала — руки по швам, глаза пустые, каменное лицо. Слушаю, товарищ начальник.
— Я вчера видел твой экспромт. Не скажу, что это было хорошо — идеи никакой, движения скованные. Но я прекрасно понимаю ситуацию и отдаю должное твоим физическим данным и танцевальной школе, это чувствуется. У меня предложение. Работать в стриптизе…
Ноль реакций. Стоит, слушает, ждет.
— Нет, я понимаю, что ты хочешь спросить, почему не подиум. Я думаю, ты бы и там смогла, но для подиумной модели у тебя слишком откровенные формы и явная проблема с лицом. А в стриптизе и любых танцах ню ты могла бы иметь хорошие шансы. Так что? Согласна?
— Нет.
— Слушай, мне говорили, что ты ненормальная, но я не думал, что настолько! Как будто ты не видишь разницы между шваброй и танцами! И в деньгах разницы не видишь, да? Да прекрати ты шнягу эту по полу размазывать, когда с тобой разговаривают!
Он схватил ее за плечо и тут же получил половой тряпкой по бледной щеке. А в прокуренный воздух при этом красиво взметнулись фонтанчики бурой, нечистой водички.
Пока человек ругался, Наташа свернула приборы, сбросила их в подсобку, туда же швырнула и халат.
Разумеется, больше ей здесь делать нечего. А уходить надо за полчаса до того, как тебя об этом официально попросят представители администрации.
— Ирка, но…
— А что тебя смущает? Я вот не понимаю, что тебя смущает? Мы знаем друг друга с пеленок, изучили друг друга наизусть! Я даже знаю, что у тебя родинка на кобчике, сколько раз видела! Родители наши дружат, твоя мама меня обожает… Что еще надо?
— Ну как же…
— Любовь? Да фигня это все! Нет никакой любви! Уж я бы о ней знала, если б она была. Просто люди хотят с кем-то встречаться, трахаться, ходить в кино, в магазины… Понимаешь?
— Но я не хочу с тобой…
— Не хочешь — не надо! — Ирочка начала заводиться. — Я же не прошу тебя давать мне клятву верности! Ты будешь жить своей жизнью, я — своей. Просто будем мужем и женой! Ты ведь хочешь, чтобы твои родики перестали тебя опекать?
— Ну…
— И я хочу, чтобы мои оставили меня в покое! А если мы поженимся, они уже ничего нам сказать не смогут! Мы будем жить в отдельной квартире — мне Серега свою квартиру отдаст, кстати, когда я замуж выйду, — будем сами себе хозяева, прикинь?
Рома страшно задумался.
— А как же этот твой жених? Бронислав Станиславович?
— Да ну его к свиньям! Я передумала!
— Ну, он же очень богатый! Твои родители мечтают, чтобы ты…
— А мне пофиг, о чем мечтают мои родители! Я не такая, как они! Я хочу жить честно! И выходить замуж по расчету я не буду! Точка!
— Значит, надо выходить по любви, — вякнула Лена и тут же испуганно замолчала. Поскольку Ирочка посмотрела на нее долгим, недобрым взглядом и под тонкой кожей ее лица шевельнулись упрямые желваки.
— Ну? Думай, Ромка, думай! Только поскорее, а то я тоже думать начну.
— Послушай. Но… — Рома очень мучился, он был бледен, плох и абсолютно дезориентирован в пространстве. — Но… Родители, конечно, дружат, но твоя мама не пустит тебя замуж просто так! Они уже все подготовили, дату назначили! Она просто позвонит моим родителям, поругается с ними, и никакой свадьбы! Меня просто запрут дома — и все!
— Ой-ой-ой, деточка! Посмотрите на него! — Ирочка гневно закурила, выпуская дым в форточку. — Маменькин сынок! Хватит ссать! Тебе двадцать лет, блин! Можешь ты хоть раз принять решение САМ?
— Ирка! Но ведь он и сейчас НЕ САМ его принимает! — Лена не выдержала, нарушила нейтралитет. — Сейчас на него давишь ТЫ!
— Да! И буду! Потому что он сам никогда и ничего не решит! Его не научили!
— А ты дай ему возможность! Ты же даже не выслушала его ни разу!
— Да знаю я, что он мне скажет! Меня мама жениться не пустит! Я папы боюсь, он мне не разрешает взрослым становиться и заниматься сексом с женщинами!
— Неправда! Ты об этом с ним не говорила! Ты просто заставляешь его жениться на себе! А он прав! Ни тебе, ни ему родители не разрешат этого сделать! И дело не в вас, а в них, в родителях!
— Ничего! Если мы повенчаемся, они ничего не смогут нам сказать! Я, в отличие от вас, головой думаю!
— Повенчаетесь? Ты совсем с ума сошла?
— Я — нет! А вот вы, блин, ведете себя как подростки!
— А может, ты все-таки у Ромки узнаешь, хочет он с тобой венчаться?
— Узнаю! Ромка! Ты хочешь? Я тебе нравлюсь? Говори!
Рома хватал ртом воздух, как большая красивая рыба. Потом сморщился, скрючил пальцы и отчаянно прокричал прямо в румяные от спора лица подружек:
— Я не могу! Мне нравятся мужчины!
— Алло, Анжела?
— Наташка! Наташка! — плач в трубке.
А Наташа звонила сообщить, что придет раньше. Что уволилась с работы и придет раньше. А тут вдруг эти Анжелкины слезы. И Наташа даже не терялась в догадках, прекрасно понимая, что ей сейчас скажут.
— Мама звонила?
— Родила! Недоношенную девочку! Врачи сказали, что она может умереть! Она такая маленькая, больная вся! А мама плачет, говорит, что малая помрет и она тогда тоже! А врачи говорят, что это к лучшему, а то денег куча надо, чтобы эту девочку вылечить! Ей теперь надо два месяца в каком-то кювете лежать, а потом специальные смеси есть, лекарства разные, и даже операция! Может, лучше, чтобы она умерла?
— В кювезе… Не реви. Никто не умрет. Я сейчас еду к маме.
Наташа повесила трубку, минуту стояла, прижимаясь лбом к холодному боку таксофона.
Угол рядом был чистый, благоухал бытовой химией, она сама его драила.
Думала, думала.
Потом решительно направилась в кабинет администратора.
Это был не его личный уголок. Здесь стоял общественный чайник, компьютер один на всех, пылились какие-то ящички, папки. Но администратор настойчиво называл этот райский уголок своим кабинетом.
И сейчас он был там.
— Привет, — сказала ему Наташа. — Я там облила водой одного человека.
— Я уже знаю, — сухо заметил администратор.
— Требую уволить меня с должности уборщицы.
— Это уже произошло.
— Но прошу принять меня на работу в качестве танцовщицы. Готова попросить прошения, если это требуется.
Администратор посмотрел с опаской.
— Нормальный ход… Это у тебя такие шутки?
— Нет.
— Я не верю.
— Это правда. Я не шучу. Я прошу принять меня на работу. На новую.
— Странная ты, Петрова. Я тебя боюсь.
— Я могу приступать?
— Ой, блин… Странно все это… Очень странно… Но если ты обещаешь не бросаться на людей…
— Обещаю.
— Точно? Вот скажи мне сейчас! Я не буду бросаться на людей! На мужчин!
— Я не буду. Бросаться на людей.
— На мужчин!
— На мужчин.
— Обещаешь… Слушай, я таких еще не видел… Просто какое-то стихийное бедствие.
— С кем мне говорить по поводу работы?
— Ну, со мной уже поговорила… Теперь иди и договаривайся с хореографом. Он в баре, заливает горе. Ты ему пиджак испортила.
Наташа вышла, но снова вернулась, протянула руку и пошевелила пальцами.
— Чего? — не понял администратор.
— Сувенир гони.
— А-а-а, — он улыбнулся, снова долго искал во внутреннем кармане, а лицо было хитрое, удивленное, но довольное. Все-таки раскусил. Все бабы одинаковые.
Отдал ей золотую цепочку. Пусть подавится.
Девицы несколько секунд молча хлопали ресницами.
— Как это? — первой очнулась Ирочка. — Ты что, серьезно? Ты это серьезно о мужчинах?
— Да! — Ромин подбородок дрожал, в глазах сверкали слезы. — Да!
О-ля-ля…
— Но… как?