— Ну, где ты? Где ты, черт?
Она нашла его у бара. Сергей как раз присматривался к соточке золотой текилки, а на впадине у пальца темнел влажный след от широкого Сергеевского языка, собравшего горку соли.
— Сергей!
Он жестом показал: жди! Выпил золотую кактусовую правду, подождал, пока стекло в желудок, потом обстоятельно, неспешно слопал лимон.
— Я ухожу! Ты остаешься?
— Уходи. Остаюсь.
— Уходить?
— Ага, — он еще переживал прекрасную сказку, жгучее распространение текилы по организму, ему совсем не хотелось растрачиваться по мелочи.
Оля закусила губку, посмотрела, немножко поблестела слезой, а потом гордо, красиво развернулась и ушла.
— Наташа!
Яковлев решил попытать счастья в последний раз. Как раз танцы объявили, можно пригласить ее, поговорить, как-то объяснить свои намерения. Очень серьезные, между прочим, намерения. Вот уже несколько лет он каждый день… С того самого момента, как он ее увидел, еще в школе… Он давно уже самостоятельный, взрослый, но ничего не изменилось, все его детские мечты переросли в состоятельную, крепкую любовь, проверенную годами, бессонницами холодами и снами, полными сладких сюжетов с одной-единственной героиней — Наташей… Не умел он говорить приятные вещи, плохо разбирался в комплиментах, но точно знал, что никто, кроме нее, не нужен. С мыслью о ней он вставал, с мыслью о ней встречал команду «отбой». Она была его командой, его стратегически важной единицей. Любит? Не пытался разобраться в этом. Потому, что не рассматривал никакие другие варианты — только Наташа, и все. Больше никто и никогда его не интересовал…
Но не об этом хотелось ему рассказать. А хотелось ему каким-то чудесным образом объяснить то, что он даже себе объяснить не мог. Давай будем вместе! Я буду учиться, хочу сделать военную карьеру, определился. И с личным тоже определился. Почему нет? Знаем друг друга давно, что еще надо? Вместе будем девчонок поднимать, тоже ведь одной трудно. Капитолина Михайловна болеет, помощи от нее никакой. Наташе, конечно, достается. А когда вдвоем, так и дела идут лучше, быстрее…
— Давай потанцуем, а?
Она обернулась на ходу, злая, холодная.
— Яковлев! Да как же ты задрал-то, а?? Исчезни, прошу тебя!! Исчезни и не появляйся больше!!!
Как будто чем-то острым по глазам.
Отвернулась, брезгливо сбросив его пальцы с плеча.
Отвернулась.
Он смотрел, как такая любимая и такая уже ненавидимая Наташа исчезает за спинами танцующих и… не хотел за ней бежать.
Уже не хотел.
За ней бежать.
Что-то только что перегорело в нем, лопнуло, оставив рваные раны. И он даже согнулся в корчах, а дамы рядом подумали, что это юноша так авангардно танцует и жестами стали приглашать его в центр круга, ласково сверкая золотыми зубами…
— Витя? Вам плохо?
Оп даже не понял, что ответил, хотя на зовущую ладонь отреагировал, пошел следом, как теленок.
— Что с вами, Витя? Вас тоже обидели? Какие-то странные люди здесь, вам не кажется?
Девушка Оля. Студентка. Гладит его, смотрит умно и с нежностью, как сенбернар.
— Она сказала, чтобы я исчез и не появлялся больше!
— Кто?
— Она!
— Невеста?
— Наташа…
— Не знаю такой…
— Моя Наташа…
— Ну, это поправимо… Если девушка кому-то говорит, чтобы он исчез, значит надо бросить эту девушку! Она просто недостойна вас, Витя! Посмотрите на себя! Вы же сильный, великолепный мужчина! Если девушка не ценит этого, значит, она глупа!
— Бросить? — он даже не сразу вспомнил значение слова. — Как это?
— А так! Забудьте ее, Витя! Просто забудьте, и все! Вычеркните из жизни!
— Наташу?
— Именно!
— Как? Как я могу ее вычеркнуть? Это значит, мне надо полжизни вычеркнуть?
— Да у вас вся жизнь впереди! Сколько еще будет таких девушек!
— Мне не нужны другие!
— А вы пробовали? — она подошла ближе, сняла невидимую соринку с его воротника. — Вы пробовали с другими? Нет. Тогда вы не можете знать, нужны они вам или нет…
А в глазах — черти с капканами. И Витя с тоской понял, что его засасывает, оглянулся в поисках помощи…
— Вам нельзя оставаться одному. Витя! Хотите, мы уедем отсюда вместе? Хотите?
— Ну…
— Соглашайтесь! Я умею очень хорошо слушать! А вам надо выговориться, рассказать все, что накопилось. Надо?
— Надо…
— Тогда я вызываю такси…
Оля очень торопилась. Если сейчас невеста запеленгует ее на своей территории — быть беде. Поэтому она просто взяла Витю Яковлева за руку и повела подальше, быстро повела, оглядываясь и шепча что-то для успокоения добычи.
Наташа схватила Анжелку за руку и дернула так, что чуть ее, эту руку, не вырвала с корнем.
— Куда?
— Да чего ты пристала? Мы просто поговорить!
Как же! Поговорить они хотят!
— В зале разговаривайте! Так, чтобы я тебя видела!
— Блин! Ну, что ты ко мне докапываешься? Что ты меня все время пасешь? Никакой личной жизни!
Гитарист Э. попытался, улыбаясь, сгладить углы, начал заливать что-то про свободу личности и акселератов, которые лучше взрослых разбираются в жизни, и все такое… На самом деле он и не замышлял ничего. Так, хотел немножко поадреналить, откликнулся на шизу молодой девчонки. Просто поцеловались бы, погладили друг друга где-нибудь на задворках праздника, и все… А сестрица взвилась, как будто сама не была дурной малолеткой, у которой все чешется, которой всего хочется…
— Заткнись, — сказала ему Наташа.
На этом для Анжелки все закончилось. Она ревела как белуга, кляла подлую Наташку последними словами, но когда ей дали возможность выбрать, уйти домой с позором или остаться, но засунуть свое либидо подальше, она остановилась на втором варианте.
Сидела злая, зареванная, ела свадебные угощения и зло зыркала в сторону Наташки, которая мрачно качала ногой напротив и не отвлекалась на дискотеки, мужчин и другие глупости.
Варфоломей бродил с бокалом в руках, с интересом наблюдал за гражданами, счастливыми и пьяненькими.
— «Макарэну» давай! — кричал кто-то.
— Горько! — кричал кто-то другой.
Все кричали, визжали, веселились, отплясывали вприсядку и в стиле «брейк», кто как мог, ходили нестройными парами, обнимались с новыми родственниками и неродственниками, пили на бурдер… брудер… бур-дэр-шаф… Ай, просто так пили! По-нашему! По-славянски!
И надо было давно уйти из этого цирка уродов, но…
— Меня ждешь? — сказала невеста.
Она возникла как привидение, из ниоткуда, из темной толпы. Она светилась как ангел и была черна мыслями как демон. И ничего нельзя было поделать с ней…
— Пойдем?
— Пойдем.
В конце концов, если невеста в день свадьбы чего-то хочет, она должна это получить. Тем более Варфоломей не приготовил ей никакого другого подарка. Так почему сейчас не сделать себе и ей хорошо? А другие пусть умрут. Какое дело до других?
Рефлексы гостей были прибиты водкой и закусками, головы чисты от мыслей, но полны музыки. Им уже не было никакого дела до невесты, до хлопца со скользким взглядом, который последовал за невестой. И пусть они исчезли в артистической уборной, пусть хлопец, закрывая дверь, явно убедился, что в ближайшие полчаса им никто не помешает… Гостям было по барабану. У них был праздник…
К двенадцати молодожены прибыли в собственную резиденцию. Вслед за ними еще несли цветы и подарки, Ирочка терпеливо ждала, рассматривая колечко на пальчике.
У них была отдельная квартира, заботливо прибранная Розой Наумовной. Растроганная, встревоженная и доведенная до высокого сумасшествия свадьбой любимого сына, Роза Наумовна развесила по всем стенам розовые сердечки, вырезанные и размалеванные вручную. И на каждом — пожелания, слова любви, следы слез и радости. Ирочка долго ходила, читала и громко, искренне смеялась.
Был еще один трогательный момент. Ирочка взяла паспорт со своей новой фамилией и долго примеряла фамилию к собственному изображению в зеркале. Поднимала паспорт, относила его вправо, влево, прикрывала им нос, стреляла глазами из-под синей корочки.
— Кра-си-вая. Ира Красивая. Красивая Ирина Игоревна. Ирочка Красивая. Красивая. Эй, Красивая! Клевая фамилия… Красииивая!
Они были одни, невеста заранее предупредила всех друзей о том, чтобы не вздумали соваться и портить им святую ночь. Даже Ленке и Наташке было отказано в приюте, впрочем, они были свои, все понимали.
— Прикинь, — сказала Ирочка, вытянув утомленные ножки в белых босоножках. — Мы поженились!
— Да, — согласился Рома.
— Ну, так что? Идем в ресторан?
— Не знаю.
— Да брось, я же не предлагаю тебе ничего такого. Просто встреча старых друзей, которые никогда толком не разговаривали, но им есть что рассказать.
— Не знаю…
Сергей помолчал, разглядывая коленки Лены. Таксист терпеливо ждал, только сделал музыку погромче, чтобы создать нужный фон для разговора двух голубков на заднем сиденье. Беда, что этой музыкой были тюремные песни под куцые клавишные.
«Мы бежали по снегу… А за нами охрана… И собаки рычали… Заливаясь слюной…».
— Слушай, а у тебя парень есть?
— Ну…
— Да ладно, я же вижу, что нет. А почему?
— Некогда.
«Он упал на колени… А начальник смеялся… Говорил ему: сука… Я тебя застрелю…».
— Некогда? Неужели? Или просто не знаешь, как это делается?
— Все, что мне нужно знать, я знаю. А с парнями мне встречаться некогда!
— Да брось… Для бабы самое главное — это мужик!
Вот тут уже Лена проявила активность:
— Да?
— А что, ты не согласна? Конечно, ты же умная, в институте учишься. Ну, и что твой институт?
Закончишь ты его, и что? Будешь сидеть одна, книжки читать, как твоя мамка?
А Лена уже начала сердиться. Новое чувство, очень непривычное. Обычно она не доводила дело до конфликта и тихо исчезала из опасной зоны, никто и не замечал. Но сейчас она не могла исчезнуть, и оказалось, что после применения к ней насилия она, Лена, начинает сердиться!