«Положите меня… На лесную поляну… На поляне под солнцем… Буду я умирать…».
— Это мое дело! Мне пора идти! Отпусти!
— Да успеешь… Эй! — Сергей зло посмотрел в зеркало заднего вида, в любопытные глаза водителя. — Выключи эту свою муть, слышишь?
Лена не стала дожидаться официального прощания и просто бежала — открыла тугую дверцу такси, стукнула каблуками по тротуару — и цок-цок-цок-цок. Кстати, бегала на каблуках она тоже в первый раз — осталась очень недовольна. Но вспомнила об этом уже утром, а сейчас ей просто хотелось спастись, умчаться, и каждую секунду она ожидала нападения сзади. По ходу оказалось, что один из ее главных детских страхов — это страх быть пойманной Сергеем. Он не щадил того, кто попадался. И если сейчас он повторит свой излюбленный трюк, на полном ходу врежет по лопаткам, то придется долго лететь, цепляя носом и каблуками асфальт…
Он не бросился догонять, что-то пьяно прокричал из машины. Лена уже вломилась в квартиру, захлопнула за собой дверь и прилипла к темному окну в кухне, а машина все стояла, и в ней полыхали две сигаретные точки. Мужчины курили, рассуждали о своем, о мужском.
Потом из окон маленькими кометами вылетели окурки, поискрили в воздухе и погибли пол колесами ожившего авто.
Уехали.
Лена вздохнула и отошла от окна.
Маргарита Петровна, испуганная, в старенькой застиранной ночнушке, спросила:
— Что-то случилось?
— Ой, мам… Ты меня напугала… Прямо привидение…
— Что-то случилось? Ты от кого-то пряталась?
— Да ерунда… Прицепился на свадьбе один алкаш…
Маргарита Петровна всмотрелась в дочь.
— Боже… Что это на тебе надето?
Начинается.
— Мам, прошу тебя…
— Лена! Это не шутки! Ты говоришь, что к тебе приценился алкаш, убегаешь, шпионишь у окна… Но было бы странно, если бы к тебе не цеплялись алкаши! Ты выглядишь просто вызывающе!
— Я знаю! — почти крикнула Лена и зло уселась за стол. — Я сама все знаю! Тебе совсем не обязательно мне это говорить!
— Но как же мне не говорить…
— Мама!
И почему-то не было ни сил, ни желания объяснять. И объяснять, собственно, было нечего. Сплошная иррациональность, глупость на тупости. Но ведь зачем-то это надо было?
— Ты так изменилась в последнее время. — Маргарита Петровна присела рядом, взяла на руки сонную Мурку. — Я просто не узнаю тебя.
— Я сама себя не узнаю. Но я ничего не могу сделать.
— Ну, да…
Мама была такая растерянная, удивленная. Жалко ее до слез. Но и себя жалко! Всю жизнь быть серой умницей, потом открыть в себе какие-то другие таланты, очень приятные, позволяющие увидеть другую жизнь. Причем эта другая жизнь не заканчивалась ресторанами и вниманием мужчин — сегодня Лена это поняла. Другая жизнь в целом давала право на другое. На новый воздух, новую дорожку, ведущую к какому-то приятному абсолюту, мечте, которую пока не получалось сформулировать. Только с таким телом и с таким рискованным образом мысли и поведения можно было быстро куда-то двигаться. Во всяком случае, Лене так казалось. А двигаться очень хотелось, и маленькая старая квартира с обоями, которые ни разу не переклеили, казалась унылой каталажкой.
— Мама. Я уже взрослая.
— Тебе это только кажется, Лена.
— Да? А когда же я официально стану взрослой?
— Для меня — никогда.
— Ну и что же? Мне теперь жить с оглядкой на то, что я гожусь тебе в дочери, и поэтому не имею права на взрослое поведение?
Седая, встрепанная Маргарита Петровна в ситцевых рюшечках стала серьезной, как педагог на лекции. Смешной контраст. Тут еще эта старая кошка с одуревшей от яркого света моськой…
— А что ты называешь «взрослым поведением»?
— Возможность одеваться и вести себя так, как хочется…
Тишина. Только часы тикают.
— Хорошо. Веди себя, как хочешь. Надеюсь, я воспитала тебя достойно, и это поможет.
Лена хотела прокомментировать, сказать что-нибудь едкое… Но мама уже встала, не очень ловко развернулась и тихо удалилась к себе.
— Что? — сердито спросила Лена у Мурки. — Ты тоже считаешь, что я веду себя недостойно?
Мурка так не считала.
— Вот и правильно, молчи.
Такая каша. Сергей. Свадьба. Платье как у порнозвезды… И завтра — поход на телевидение! Как же она могла забыть-то? Вот он — повод не лить слезы! Вот она — рука помощи судьбы!
И настроение откуда-то взялось, и глухая ночь зазвучала вдруг цикадами…
— А ведь все не так уж плохо, да? Все хорошо, кошка! А будет еще лучше!
Подошла к окну, посмотрела в зеркало окна на себя, вызывающую. Так и надо. Надо быть вызывающей. Только пользоваться слезостойкой тушью. Или не плакать. А так все нормально.
— Ну, чего ты меня все время достаешь? — шепотом рыдала Анжелка, комкая простыни. — Когда ты уже от меня отстанешь?
— Никогда.
— Дура! Идиотка!
Наташа молча отвернулась, уткнулась взглядом в пухлую ямочку на локте Виолетты. Элеонора прижалась носом к стенке и теперь сопит как маленький бульдог. Спят. Устали. А у Виолетты на подбородке остались мазки белого крема от торта, так и не умылась.
На лежанке Анжелки лились горькие слезы, а здесь, на «втором ярусе», такая пастораль! Сладкие, сонные детки, пахнущие свадебным тортом… Но отчего же так неспокойно? Вряд ли из-за Анжелки, к ее истерикам Наташа уже привыкла. Тогда почему?
Ей не пришлось долго искать. Болевая точка — вот она, на поверхности. Яковлев.
Наташа еще поворочалась на краешке кушетки, попыталась найти положение, в котором она не падала бы и не думала о Яковлеве. Не получилось.
— Проходи! — сказала Оля и сбросила сумку на пол. — Хоум! Суит хоум!
Яковлев аккуратно ступил на скрипучий коврик, потер большие подошвы. В квартире было тихо и неприбрано.
— Родичи в командировке, — весело сообщила Оля.
Ах, эти родичи, так вовремя уезжающие в командировки и на дачи! Как много в судьбе детей зависит от этих дач и командировок!
Оля пошумела чем-то в темноте комнаты, а потом вышла уже в сопровождении музыки.
— Группа «Лед Зеппелин», слышал такую?
Витя кивнул, хотя группу не слышал. Он вообще в музыке не очень… И со временем у него не очень… И метро уже почли закрыли, а ему еще добираться… Проводил девушку, и пора бы уже того… домой мчаться… До свидания… Было приятно позна…
— А ты можешь остаться здесь! Говорю же, у меня никого до завтрашнего вечера не будет!
Она смотрела на него честными глазами. Никаких шалостей. Ну, почти никаких. Оставайся, парень. Мы с тобой такие чудесные, нам будет зашибенно хорошо.
— Оль, — Яковлев почувствовал смятение. Даже тревогу. — Мне правда… Я ведь… Я пойду, хорошо?
Тут Оля скривила губки, потускнела и с горечью посмотрела в правый верхний угол.
— Иди, конечно…
— Ага… Ты не… Короче, ты…
— Иди, оставь меня одну, пожалуйста!
— Я иду, да… Ну, не плачь, а?
— Я уже не плачу, не беспокойся!
— До свидания…
— Я смогу одна… Я справлюсь.
И отвернулась, сжав худенькие плечики. Ну как тут уйдешь? Яковлев ругался в душе как тридцать три сапожника, но был вынужден вернуться и погладить ее по голове, по пышным волосам-проволочкам.
— Не грусти! Ты помиришься со своим парнем! Все будет хорошо!
Плачет.
Яковлев медленно тронулся к выходу. И даже взялся за дверную ручку.
— Мы с ним расстались! Неужели ты не понимаешь? Мы с ним сегодня окончательно расстались! И сейчас я совершенно, совершенно одна! Однааа!
Витя стоял у двери, пригвожденный этим откровением. Ну, зачем же ты не потерпела одну минуту? Ведь он почти вышел? Как быть? Что теперь делать?
— Одна!!!
Она согнулась пополам, потом рухнула на корточки, да так резко, что Яковлев реально испугался — не сломала ли чего?
— Оля! Ну? Ну, прекрати, слышишь? Ничего страшного! Ты молодая, симпатичная! У тебя будет еще много хороших парней…
— Ты не понимаешь! — кричала Оля и билась лбом о коленки. — Ты ничего не понимаешь!
Витя был вынужден согласиться. С большой охотой он умчался бы из этой квартиры. Если не ждать автобусов, а пробежаться хорошим галопом, можно успеть до закрытия метро… Хотя уже вряд ли…
— Прошу тебя! Прошу!
Потом были еще какие-то минуты, полные горьких Олиных признаний, шепотов, воздетых к небу пальцев. Витя понуро ждал, ни о чем не думал, кроме совсем насущного — как добраться домой? Еще в голове гудело как в трансформаторной будке. Выпил порядком… Как только видел Наташу Равнодушную, так сразу и лил в себя то, что попадалось… Трудная возня тоски и алкоголя в голове. Алкоголь побеждает…
И где-то далеко-далеко мысли о Наташе. Наташа. Наташа. А была ли Наташа?..
Потом Оля что-то спросила.
— Что? — Витя очнулся, выбросил из усталой головы транспортные развязки, схемы метро, Наташу, будущее — все то, что заботило его еще секунду назад, но сейчас перестало быть важным, поскольку стало бессмысленным.
— Что?
— Останься! — она села перед ним на колени, ласково обняла его худые икры.
Витя неумело попытался отбиться, но Оля была настырной девушкой и обычно шла до конца.
В итоге Яковлев сдался и попросил выделить ему место в коридоре, где он прикорнет до рассвета, до первых петухов и поездов.
— Нет, — сказала Оля. — Ты прекрасный, великолепный, достойный мужчина! Ты не будешь спать на полу в коридоре! Ты будешь спать на диване в гостиной! А я буду охранять твой покой в соседней комнате!
На том и порешили.
Пока Оля стелилась. Яковлев пьяно-нервно ходил вдоль балкона и смотрел на далекие огни. Чуть-чуть проветрился в форточке, и снова нахлынуло… Где-то там Наташка. Она там, а он здесь. И что? И ничего! Ей по барабану, где он, с кем он… А с кем он? О-о-о… С кем он… Он с хищной маленькой Олей, которая все так опутала, разыграла… И он попался… Меньше всего он ожидал от жизни такого сюрприза. И хотел его меньше всего. И все равно случилось — вот он здесь, с Олей, а Наташа там… Ну, как же так?.. Что происходит-то?..