— Очень, — директор протрезвел. — Очень приятно!
— Ну, как? — спросила Ирочка с бодрой наглецой. — Как вам мальчик?
— Да… Я такого не ожидал… Но ведь это совсем не славянский типаж…
— Ну, да. У него мама еврейка. А что, вы националист?
— Ну что вы! Просто я думал, что типичная белорусская красота — это как-то иначе…
— Ой, какая разница! Вам же нужны эффектные модели, правильно?
— Да я ведь не отказываюсь! Я просто слегка поражен! Он действительно замечательно красив! Просто даже как-то… Не по себе!
Директор засмеялся, нервно стукнув бутылочным горлышком о зубы.
Рома покорно и с жалостью смотрел на него.
— Ну, как мы поступим? — Ирочке не терпелось структурировать действия. — Вы будете подписывать с ним контракт официально? Пригласите на собеседование? Какие у нас действия?
— Ой, погодите, я не готов так сразу.
Ирочка кивнула Роме — иди. Сама как бы потеряла интерес к неуклюжему московскому гостю, уставилась на сцену. Не готов, значит, не готов. Это ваши проблемы в конце концов. Это вам нужны модели, не мне…
На сцену вышел хлопец в спортивном, начал что-то говорить с сильным деревенским акцентом. Народ в зале радостно зашумел. И вот это они называют «открытием»? Ляпис, блин, Трубецкой…
— Послушайте, — директор поискал в кармане, выволок визитку. — Здесь мой московский адрес и телефон. Я не готов назначить вам пробы прямо сейчас, для этого необходимо согласие третьих лиц, вас же нужно как-то привезти, где-то поселить…
— Я сама его привезу. И сама поселю. Давайте о деле.
— Хорошо, — директор совсем потерял ориентацию. — Вы такая… Активная… Давайте вы приедете как-нибудь после Нового года… Мы созвонимся, вы приедете, и тогда будем думать, как быть дальше.
— ДО! Давайте мы приедем ДО Нового года! Зачем тянуть?
Он задумчиво пошевелил бровями. Какая все-таки бойкая…
— Нууу.
— Ладно. Мы сами все сделаем. — Ирочка сделалась холодной и безразличной. — Но учтите, у мальчика большое модельное будущее! Вам повезло, что вы его увидели первыми! Но если нас не устроят ваши условия мы не будем делать скидку на это и уйдем в другое агентство!
— И вот она снова! Несравненная! Великолепная! Мужики, встречайте Джууульетту!
Пьяные хлопцы вскочили, роняя стулья. Некоторые дамы вышли в коридор, чтобы выкурить сигаретку презрения. Старшие родственники уже давно сидели в сытном дальнем уголке и пели народные песни. Им было абсолютно фиолетово.
Наташа вышла, как пантера. Она была в такой ярости и на таком градусе экзальтации, что могла бы сейчас танцевать на углях. Потом было бы больно, но сейчас нет.
— ООО! — заорали солдатики, выдирая пуговицы на потных белых рубашках. — Давай-давай!
Яковлев сидел на своем жениховском месте и, кажется, ничего не замечал, был мрачен и тих. Выглядело это странно, но вполне приемлемо — напился молодой, но не падает лицом в стол, поскольку настоящий мужик.
Наташа веселилась и порыкивала на своих многочисленных кавалеров. Они с восторгом приняли ее игру, тянули руки, как в зоопарке, когда клетка с крупной сеткой и хищник сам подставляется, и так охота ткнуть его ногтем.
— Слышь, плесни-ка пятьдесят, — гость рядом с Яковлевым приподнялся, горящим глазом смерил расстояние от себя до стриптизерши. — Пойду, попробую закорефаниться!
Яковлев молча подал бутылку.
— Ты видал, чего вытворяет? Ну, сссучка! Оох, как бы ей вставил! Сейчас бы!
И гость отправился на подвиги, расправляя плечи и пальцы.
Яковлев тоже хотел бы встать и идти куда-нибудь прочь, но не мог. Система управления абсолютно отказала, он вдруг стал беспомощный, как гусеница на дороге. Слух, зрение, механика — сквозь туман. Работало только сердце, которое натужно и больно перекачивало кровь, загустевшую до цементной консистенции.
— Вицюшка, а ты што ж гэта не танцуешь? — бабушка подсела, поправила белый платочек. — Вунь твае хлопцы усе скочуць, а ты як на паминках!
— Плохо мне, бабуля, — сказал Яковлев и потерял последние силы.
Бабушка внимательно смотрела, мудрые глазки в складочках-морщинках.
— А жонка твая дзе?
Еле-еле покачал головой.
— Ну, я так скажу, — бабушка положила свою сухую морщинистую лапку на его холодное запястье. — Мы з дедам шлюбавалися тожа без любви. Тады усе было па-другому. Мани сказала, я й пайшла замуж… И пражыли умеете сорак сем гадоу, пака дзед не памер! Ну, усякае бывала, и ругалися тож… Но штоб биць мяне — ни разу. И я ж яго уважала. А там дзеци пайшли, не было часу ругацца… Прывыкнеш! Ты хлопец разумны, добры!
Яковлев еще раз кивнул. Слышал ли вообще, о чем ему говорят?
Бабушка все смотрела, гладила руку. Нет! Никак хлопец не хочет улыбнуться!
— А што ты бабе сваей не скажаш, чаму таки грусны? Ты ж мой любимы унук, Вицька! У мяне ж за цябе сэрца больш за усих балиць!
— Не сейчас, бабушка…
— А матухна мая! — бабушка протерла глаза. — Можа ты злы на маладуху сваю, на жонку? Дык яна тут, не сумнявайся, на целефоне гаворыць, тама, у кабинеце дилектара…
— Пусть разговаривает…
В зале включили дискотечный свет. В разноцветных лучах тело Наташи выглядело как карамельная конфетка.
— А можа ты й за гэтай бясстыжай гаруеш? — бабушка кивнула туда, в эпицентр горя, на Наташу. — Можа, цябе да яе цягне? Дак ты не глядзи! Яна дурная, яна хлопцам на пагибель робиць! Зараз ласкача, а патом згине, и забудзь пра яе!
— Не могу забыть, бабушка…
Бабушка еще улыбалась всеми своими морщинками, улыбалась по инерции.
— Не могу я ее забыть, бабулечка, не могу… Мне так больно сейчас… Умру я скоро, бабушка, не вынесу…
Бабушка прикрыла ладонью рот.
— Ой, Святы Божа…
А Витя широко размахнулся, взял стопку и опрокинул внутрь, в самый жар тела…
— Я ее люблю, бабушка… Со школы.
В бабушкиных глазах плясали дискотечные огни. И руки у нее дрожали. То ли по старческой слабости, то ли от ужаса.
— А малы ты мой… Што ж ты ей не адкрыуся?
— Не знаю, бабушка, ничего не знаю… Плохо мне, плохо… Я помереть хочу, бабушка!
— Малады шчэ! — бабушка встала, помахала кулачком. — Ты такия словы не гавары! Грэх! А я з ей пагавару, кали дзеука не дурная, дык найме!
— Стой! — Яковлев схватил старушку за плечо, легонько развернул в другую сторону. — Не смей, бабушка! Слышишь? Поздно уже! Все!
— Як гэта усе? Ты мяне не вучы, як жыць! Мне семдзесят пяць гадоу!
— Я знаю, бабушка, знаю! — он уже уводил ее вниз по лестнице. — Просто мне это уже не поможет, понимаешь? Я хотел… Но… Не знаю, почему так получилось, бабушка. Я сам виноват. Так мне и надо… Пойдем, я тебя домой отвезу.
— А як жа маладая?
— А молодая по телефону любит поговорить. Она и не заметит, что мы ушли. Мы приедем, а потом и за ней машину отправим! Хорошо? Нечего нам тут больше делать! Отпраздновали — и хватит!
— А як жа гэтая? Палюбоуница?
— А она будет танцевать. Я ее больше не хочу видеть, бабушка. Никогда.
Бабушка всегда как будто плакала, вытирала платочком уголки глаз. И сейчас тоже. Не поймешь их, стариков…
— Вот ты, Вицюшка, усегда таки быу… Чэсны… Раби, як знаеш… Табе жыць…
Лена в который раз за вечер выплакала все силы и резервы, потом набрала Костика, дядю Костика. Его, конечно, не было дома. Конечно, он был в больнице у мамы. Ах, как это успокаивало! От него больше толка там, в больнице, чем от трех Лен вместе взятых. Какой он молодец! Спасибо тебе, милый дядя Костик!
А она тут одна, и непонятно, зачем она вообще живет на свете, такая бессмысленная и нелепая…
Теперь бы с собой разобраться…
Она прошлась по огромной квартире Сергея, безучастно осмотрела предметы, мебель. Все так красиво и холодно, это хорошо. Соответствует состоянию головы…
В дальней комнате на полке стояли фотографии в рамочках. Да, Лене было плохо, но она не смогла удержаться и посмотрела.
На одной фотографии Сергей на рыбалке. Хвастается здоровенной рыбой. На другой жмет руку какому-то гражданину в костюме. Оба счастливы, явно подписали контракт. На третьей Сергей обнимается с двумя девушками в перьях и бикини. А вот еще снимок. Здесь он тоже обнимается с девушкой, уже без перьев. Маленькая, светленькая девушка, довольно скромная.
Никаких снимков родителей, Ирочки, бывшей жены, новорожденного сына…
Потом Лена смотрела в окно, на редкий транспорт. Судя по движению, уже поздно. Но для Лены время перестало иметь значение. Было просто «сейчас», и никаких условных привязок ко сну, раннему подъему, завтрашней работе.
Она успела еще поплакать раза три, а потом щелкнула входная дверь, и голос Сергея распорол тишину, как туго натянутый тент.
Эй, кто дома? Мы пришли! Встречайте нас!
Лена отделилась от окна, стояла в тени и смотрела на освещенный квадрат коридорного пола. Сейчас он появится с какими-то людьми? Что он задумал? Праздник? Вечеринку? Очень мило с его стороны, но сил и желания не просто нет, а совсем нет…
— Ну, раз нас не хотят встречать…
И вдруг на полу нарисовалась тень, от которой Лену пронзило током.
А через секунду тень материализовалась в дрожащую, неуклюжую кошачью фигурку. Маленькое, тощее тельце с хвостом-ниточкой.
— Ну, проходи… Чего встал?
Котенок еще несколько секунд пошатался на лапах, а потом вдруг дунул куда-то под диван.
Вошел Сергей, очень довольный.
— Привет! Не разбудили?
— Нет…
Лена не могла понять: это плохая шутка или хорошая правда? Зачем это? Откуда?
— Как тебе товарищ?
— Где ты его взял?
— Места надо знать…
— Но…
— Потом выскажешься. Сейчас давай его ловить. Иначе моим проводам капец.
Котенок шипел диким голосом, но царапаться не догадывался. Более того, изловленный и переданный Лене, немедленно присосался к ее свитеру и заурчал.
— Это он что? Что это он делает?
— Это он тебя, пардон, сосет… Молодой еще, наивный…