Рома покорно слушал, даже не ежился. А когда она замолчала, обнял и погладил по снежинкам на голове.
— Бедная моя, маленькая…
Ирочка с ревом обхватила Рому за шею и излила на него три тонны своих печалей.
— Ты меня любишь? Любишь, а? — Ирочкина косметика растеклась по окрестностям. — Ромка! Скажи, что ты меня любишь!
— Люблю, конечно…
— И я тебя!
— Я тебя очень люблю, Ир!
— И я! Я тоже! Тоже очень! Очень люблю тебя!
— Ты замечательная, очень талантливая!
— Правда? Ты так думаешь?
— Да! Не я один так думаю!
— А кто? Кто еще так думает?
— Да все, кто с тобой общается!
— Они меня все ненавидят!
— Тебе кажется!
— Ненавидят! Ненавидят!
— Они просто завидуют!
— А я хорошая! Просто…
— Просто… своеобразная! Но я тебя все равно люблю!
— И я тебя люблю, Ромка! Давай никогда не разлучаться?
— Давай!
Глава 19
— Мам, я скоро буду дома…
Маргарита Петровна только вздохнула. И Лене стало стыдно, а местами и неприятно. Какого черта? Двадцать лет! В таком возрасте люди уже полками командуют! А она всего лишь ночует у мужчины, причем честно предупредив маму вечером, а потом еще и перед сном.
Она не говорила, где будет. Формулировка короткая: мам, я сегодня ночую не дома. И Маргарита Петровна всегда в ответ так горестно молчала, что хотелось рычать. Ну, какого черта!!!
— Ты сегодня не идешь в институт?
— У меня нет первой пары…
— Конечно…
Снова вздох, и за этим вздохом — вся боль и слезы по поводу того, как стремительно любимая дочь катится по наклонной.
— Мам! Прошу тебя…
— Я ничего не говорю тебе, Лена…
— Лучше говори! Только не надо так вздыхать!
— Я не могу не вздыхать! Тогда тебе проще вообще со мной не разговаривать и не видеться!
— Мама!
Унылая, позорная пауза.
— Ты у Сергея?
Конечно, она все знает… А есть ли смысл теперь скрывать? После того, что Сергей вчера сказал.
— Да.
— Понятно…
— Мама! Ты опять вздыхаешь? Тебе не нравится Сергей?
— Главное, чтобы он нравился тебе…
— Мне нравится…
— Я рада…
Потом захотелось как-то ее утешить, что-то ей такое сказать, чтобы ока поняла: все хорошо, жизнь прекрасна, дочь выросла, нашла себе интересную работу. Делает успехи, любима интересным мужчиной…
— Как там Васька?
— Нормально. Изодрал обои у тебя в комнате.
— Ну, ты с ним поговори, ладно? Или знаешь что? Давай поменяем обои? Мы ведь ремонт уже лет десять не делали?
— Больше.
На секунду опять стало так жалко маму. Сидит себе в маленькой квартире, забитой разным хламом, как-то проживает дни до вечера и ночи до утра. Одна.
— Все будет хорошо, мам.
— Я надеюсь…
Потом из ванной пришел Сергей: мокрый, блестящий, с полотенцем на волосатом животе.
Лена всматривалась в него и пыталась представить Сергея в сорок лет, в пятьдесят, в восемьдесят… Интересно, как долго они будут вместе? И скажет ли он хотя бы раз еще то, что сказал вчера?
Сергей был встревожен.
Опомнился? Пожалел?
Пожалел о вчерашнем «я тебя люблю»?
Он молчал, одевался. Невысокий, компактный, движения сердитые.
Кажется, что-то не так…
Вот только не накручивай себя раньше времени! Не думай дурного! Не надо! Он просто занят работой, у него сегодня какая-то очень важная встреча…
Лена еще полежала чуть-чуть, пяткой гладя одеяло. Потом отправилась в ванную, в роскошную, изумрудного мрамора многометровую ванную Сергея. И первым делом «поздоровалась» с бриллиантово-белым унитазом.
«Приветствие», всегда незаметное и привычное, в этот раз оказалось странным. Больно. С чего вдруг? Лена как-то страдала почечной болезнью, следствием долгого сидения на холодном. Тогда было что-то подобное, ходили к врачам, пили веселенький желтый фуразолидон.
И как же неприятно, когда родной организм начинает вести себя странно, когда дает сбой!
Она даже подзабыла о Сергее.
Н-да, когда банальный поход в туалет превращается в подвиг, жизнь теряет краски. И Лена вернулась в комнату абсолютно потухшая. Ведь как не вовремя, а? Как не вовремя с ней случилась эта непонятная позорная почечная беда! Сейчас бы дышать в унисон, любоваться человеком, который сказал тебе главные слова, а разум занят низким…
Жизнь состоит из контрастов…
Ирочка и Рома проснулись в обнимку на заднем сиденье. Валили снежинки, в заросших белой рамкой окнах торчала Москва Пригородная.
— Это мы где? — поинтересовался Рома, протирая лицо свитером. — Это что вокруг?
— Это Москва!
Ирочка пожевала то, что после ночи остается во рту, поморщилась:
— Фигня такая… Каждый раз утром жалеешь, что у тебя есть зубы…
Зато не пришлось жалеть, что люди изобрели автомобили. Завелся сразу, несмотря на мороз. Пока машинка прогревалась, Ирочка устроила себе сеанс свежести. В частности, отворила дверь, нарушив конструкцию сугроба, получила снегом по голове. Тут же загребла то, что осталось на крыше, и начала тереть лицо и десны. А мороз при этом был недетский, так что бодрость к Ирочке пришла очень быстро. В связи с этим она попрыгала, повизжала.
Рома смотрел изнутри, улыбался. Безумная девка, смешная. Такая удивительная!
— Заболеешь! В машину иди!
Но Ирочка вернулась только после того, как кто-то из местных жителей вышел к дороге узнать, не нужна ли «скорая».
— Колбасит меня! — сообщила Ирочка, красиво хлопая снежной дверцей.
— Что с тобой?
— Колбасит! Слово такое новое! Употребляется, когда надо передать веселое возбуждение!
— Колбасит! — сам себе повторил Рома. — Колбасит!
— Ну что? Выедем?
Машинка послушно заревела, сминая снежные преграды.
— Сейчас добираемся до первого телефона, звоним одной моей тетке, у нее моемся-переодеваемся, потом едем в агентство, всех там делаем, подписываем контракт на пару тысяч баксов, и сразу же домой!
Но уже у первого телефона их ожидало большое разочарование.
Сначала Ирочка долго прикладывалась ухом к разным трубкам — автоматов много, а работают единицы. Рома представлял себе, как промерзший пластик касается виска, и ежился. А ведь Ирка еще и плечом прижимает, и роется голыми пальцами в сумке! А на морозе любая мелочь в сумке — острая!
Потом Ирочка яростно швырнула трубку на рычаг и погрузилась в сумку уже двумя руками. Начала вываливать на полку в будке ее содержимое. И было видно, что она сильно ругается.
Вернулась злая как черт.
— Вот фффак!
— Что случилось?
— Сволочи! Скоты!
— Да что случилось, скажи?
— Записная!
— Что?
— Записная книжка, бллин!
— Потеряла?
— Откуда я знаю! Нет нигде!
— А ты хорошо смотрела?
— Ой, слушай! — Ирочка яростно сунула в зубы сигарету, сморщилась. — Заткнись, а? Не до тебя сейчас!
Рома замолчал, отвернулся к окну.
Ирочка слегка успокоилась, взяла свою сумку, вывернула горкой все, что там было, на заднее сиденье. Долго расшвыривала, не доставая из зубов сигарету.
— Ну, вот! Все! Ничего нет!
И она упала на свое место, затекая яростью. В том числе и к Роме. Как будто Рома был виноват.
Он уже знал, что в таких случаях надо переждать.
Ирочка поискала еще, вышла на мороз, свирепо пиная снег, потом лежала на руле без сил.
Наконец стало можно.
— Ир! А что, мы без этой записной книжки никак?
— Никак!
— Ну, давай пойдем на переговорный пункт, позвоним в Минск кому-нибудь, кто знает московские телефоны…
— Никто не знает!
— Так может без звонка? Просто приезжаем и все?
— Куда? — во взгляде Ирочки было усталое презрение. — Адреса тоже в книжке!
— Да?
Ирочка утомленно закрыла глаза.
Рома тихонько радовался. Адресов нет, явок нет, остается часок поненавидеть мир и вернуться в Минск. Это будет правильно. Рома и мечтать не мог о таком подарке судьбы, когда можно не суетиться, не демонстрировать непонятно кому и непонятно зачем свои новые трусы… Домой!
Тонкий Ирочкин профиль ничего не выражал.
Думает об обратной дороге. Можно представить, как переживает… Рома уже хотел утешить, поддержать дорогую женщину, любимую жену, соратника…
— Ладно, — сказала любимая жена, соратник. — Будем действовать по плану «Б».
— Это как? — ласково поинтересовался Рома.
— Это значит, сейчас умываемся на вокзале и ищем по объявлению нужное нам агентство.
— Что делаем? — Рома все еще улыбался.
— Все то же, что и собирались, милый! Только в боевых условиях!
Ехали на работу, слушали радио. Сергей молчал, Лена молчала. Лене было странно и не хотелось выяснять отношения. Хорошо было бы задать один-единственный вопрос. Или два единственных вопроса. Но как вместить все то, что нужно узнать, в два вопроса? За ними потянутся новые, и даже в теории Лена понимала, что где-то на третьем она пустит слезу. Начнется трудное выяснение отношений, которое не приведет ни к чему. Скорее всего. Со вчерашнего дня схема отношений должна была измениться, но почему-то не изменилась. Видимо, надо как-то выйти, молча, без выражения закрыть дверь. И потом ходить полдня с тремя килограммами горькой жижи в подключичной ямке, пока не сядешь и не поплачешь.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Сергей.
— Нормально, — сообщила Лена. И все равно нейтрально не получилось.
Он бы еще о погоде спросил…
— Ладно, пойду.
— Вечером заедем кое-куда, ничего не планируй, — Сергей как бы даже и улыбнулся, но быстро передумал. — Позвоню.
И Лена осталась стоять, как дура. С выражением окончательного изумления, которое всегда прорезается на лицах досрочно брошенных.
«Ты меня любишь?».
«Я тебе позвоню».
Прохожие были слишком заняты, иначе могли бы увидеть следующее:
Вот Рома и Ирочка по очереди смотрятся в пудреницу.