Его журналистская карьера началась лет десять назад, когда Александр Кукоров, тогда еще молодой начинающий выпускник журфака МГУ, впервые выступил на страницах забытого теперь молодежного еженедельника, куда его притащил товарищ по факультету. С тех пор он регулярно выступал на всевозможных страницах в качестве штатного корреспондента, сменив за это время несколько редакций. В принципе стаж. В этой бесшабашной профессии, где день – за три, а две белых горячки – за одно полноценное помешательство, очень даже приличный стаж…
Нет, когда-то он честно пытался если уж не сжечь глаголом, то хотя бы пободаться с основами. Ездил по горячим точкам, вел политические расследования и делал лихо закрученные криминальные репортажи. Славы, конечно, не было, в газетной журналистике громкой славы вообще не бывает, это не телевизор, что быстро делает известной любую голову, способную шевелить губами. Но определенная известность имела место, этого не отнять…
Теперь не пытался. В смысле – жечь глаголом и бодать основы под корень.
Во-первых, весь этот стремительный бег по кругу, бесконечный, как броуновское движение молекул, уже надоел. Может человеку надоесть изо дня в день писать одно и то же?
А во-вторых, три года назад «Экспресс-факты» купил другой хозяин, и газета начала неотвратимо «желтеть», специализируясь на шоу-бизнесе и окружающих его скандалах. Наш интерес заключается сейчас в том, что ниже пояса, подчеркивал новый главный редактор Гаврилов. Потому что именно такая, открытая, правдивая и обнаженная пресса нужна народу!
Аминь! Все встают и обнажают, чего не жалко… Вот так всегда, ехидничали они с Бломбергом в кулуарах, – все знают, что нужно народу, кроме самого народа, который знает одно – ничего ему на хрен не нужно.
Сам Бломберг, он же, согласно творческому псевдониму, Миша Холмогорский, второй и последний сотрудник их «Отдела эксперимента», занимавшегося всякими околонаучными проблемами, часто называл периодические издания «кладбищем погибших кораблей». Мол, молодые, талантливые приходят в редакции на всех парусах, а здесь – штиль, здесь нужно гнить вместе со здоровым коллективом, трудолюбиво писать чепуху изо дня в день, полоскать горлышко и обрастать со стороны донышка ракушками профессио-нальных связей. Сравнение, конечно, вычурное, но, по сути, верное. Из лишнего – здесь только талант, утверждал Бломберг, все бы хорошо, но отголоски былого таланта все равно не дадут жить спокойно. Поэтому всякие отголоски должны быть изжиты, как пятно позора, а для этого нужно полоскать горлышко как можно чаще. Журналисты – не алкоголики! У них работа такая – нервная…
Года два назад Кукоров в знак протеста взялся вести полосу аномальщины, писать об инопланетянах, привидениях и снежных людях под звучным творческим псевдонимом «Саша Кукорекин». Но его тщательно скрытого протеста, похоже, никто не заметил, а полоса неожиданно удалась. В редакцию потекли письма и интернет-советы от многочисленных идиотов, которые до сих принимают всерьез любое слово, отшлепанное типографской машиной.
Пришлось продолжить. А почему нет? Просто, понятно и необъяснимо. С точки зрения фактуры – полный простор для высасывания из пальца любого бреда, чем они регулярно занимались с Бломбергом, вечерами наливаясь пивом в редакционном баре. Это, конечно, не главное направление издания, главное – это жопы звезд для народа, наши сенсации – от спины и ниже, вот тут – читатель, тут – настоящая аудитория, но все равно интересно местами, одобрял его полосу неутомимый исследователь порносайтов Гаврилов. Поучительно и научно-популярно. Годится для разнообразия жизни масс-аудитории, все-таки устающей завидовать нелегкой жизни vip-ов и «звезд».
Словом, Гаврилов был доволен, зарплата капала, и гонорары начислялись. А что еще нужно, если больше ничего не хотеть?
Хотеть Саша все-таки попытался, года два назад честно сел за роман. Оказалось, занятие долгое, нудное и тягучее. Еще не добравшись до половины, уже хочется объявить его повестью, благополучно закруглить и пожинать лавры. Так он и сделал, писал роман, написал повесть, вот только в последнем пункте, когда – пожинать, вышла заминка. Приятели-журналисты похлопали его по плечу и с удовольствием выпили по такому поводу. Молодец, Санек, не просто рассказ, а сразу целая повесть, изрек, помнится, Мишка Бломберг, сам когда-то писавший хорошие стихи.
С литературной точки зрения похвала друга Мишки показалась ему несколько сомнительной.
– Может, повесть стоит все-таки в роман развернуть? – спросил Саша.
– Пожалуй, не стоит, – серьезно ответил Бломберг, подумав над кружкой пива.
– А может, надо дать вторую сюжетную линию?..
– Убрав первую?
– Нет, ну почему сразу – убрав?..
– Тогда не надо, – сказал ехидный, как змея, Бломберг.
Издатели даже по плечу не хлопали и издавать его решительно не обещали. Потом, когда остыл, Саша сам понял, что повесть получилась, мягко говоря, плохая, но в тот момент за нее было обидно. За себя – еще больше.
– Скажи честно, неужели тебе нравится твоя работа? – как-то спросил его Иннокентий, хранитель идола. Потом, в Ващере, они много и подолгу беседовали с хранителем. Пожалуй, ничем больше не занимались, кроме как разговаривали обо всем сразу. Самое странное, что он их так хорошо запомнил, эти беседы, прокручивал в памяти, как запись в магнитофоне…
– А что? Прикольно местами, – ответил Саша.
– Чего прикольного? – недоумевал хранитель. – В ваших «Экспресс-фактах» в каждом слове вранье.
– Максимум через слово, – заметил Саша. – В предлогах и местоимениях соврать трудно. А предлогов и местоимений в наших текстах много. Равно как и вводных до бесконечности предложений. Пишем-то для особо тупых. По крайней мере, так считает наше особо острое руководство.
– Вот и я говорю.
– А я не спорю… Зато деньги платят.
– Такие большие?
– Да нет, какие там большие, – сознался Саша. – По здешним меркам, наверное, ничего, а для Москвы – средненькие. Скорее – ниже среднего.
– Тогда зачем?
– Привык, наверное. Где-то работать, чего-то получать и делать вид, что все хорошо. В том смысле, что могло быть и хуже. Знаешь, – рассказал Саша, – меня иногда спрашивает кое-кто из знакомых, мол, Александр, вы же приличный человек, как вы могли написать такую херню?
– А ты что?
– А я отвечаю. Мол, вы же тоже приличные люди.
И как вы могли все это читать?
– Забавно…
– Обхохочешься, – подтвердил Саша. – В конце концов, кто придумал, что журналистика – вторая древнейшая профессия наравне с проституцией? Сами журналисты и придумали. А раз придумали – остается только соответствовать. Многим нравится, между прочим, когда их имеют. Все по Фрейду, да еще и за деньги.
Иннокентий блеснул очками в свете костра и с удовольствием почесал маленькую, подстриженную клинышком бородку.
– Вот ты мне скажи откровенно и положа руку на сердце, сам-то как про себя думаешь, ты – хороший журналист?
– Не хуже других, – неопределенно ответил Саша.
– А точнее?
– Ничего, профессиональный, – еще раз подтвердил Саша квалификацию.
– Ну а все-таки? Ты не обижайся, что я спрашиваю, я же не просто из любопытства.
– Я понимаю… Наверное, не слишком хороший, раз докатился до «желтой» прессы, – честно признался Саша.
– Не было выбора?
– Тогда казалось, что нет.
– Как ты думаешь, – неожиданно спросил Иннокентий, – почему детство все-таки называют самой счастливой порой? Не задумывался об этом?
– Об этом редко кто не задумывался, – ответил Саша. – А если к теме разговора… В детстве не приходится делать выбор?
– Какой-то выбор всегда приходится делать. В детстве – тем более, столько соблазнов вокруг, что глаза разбегаются, мысли разлетаются, а попа, в предчувствии заслуженного ремня, все время чешется. Дело не в этом. Дело, что называется, в следующем. Я полагаю, в детстве еще веришь, что можешь сделать правильный выбор. А повзрослев, начинаешь понимать: все равно ошибешься. В этом и разница между ребенком и взрослым, не находишь?
– Логично, – согласился Саша. – Но не бесспорно, пожалуй.
– А логика вообще спорная штука. Бесспорна только вера в чудо, – хитро прищурился под кругленькими очечками Иннокентий. – Почему, например, религию нельзя судить при помощи логики?
– Поэтому, – подтвердил Саша.
– Вот именно. Поэтому – в первую очередь. Изначально разные установки. Со стороны науки – раскладка сущего на формальные законы, со стороны религии – постижение мира как непрекращающегося акта творения. В котором, кстати, и человек принимает посильное участие. В данном, конкретном случае – своей верой.
Я знаю: веру всегда ругают за статичность и догмы, но это неправильно, я считаю. Как раз динамика в ней и привлекательна в первую очередь. Непрерывное движение, которое пытаешься охватить сразу и целиком. Своего рода интуитивный, глубинный способ познания мира. Вот так.
Саша помолчал и закурил сигарету.
Иннокентий тоже достал папиросу. Продул, примял кончик, сунул в рот. Потом выставил перед собой открытую ладонь. Несколько секунд ничего не происходило, затем над ладонью вдруг появился дымок, блеснул живой язычок огня, заиграл, набирая силу. Хранитель прикурил, длинно выпустил дым и стряхнул огонек небрежным взмахом ладони. Тот скакнул в траву и погас…
К облегчению Саши, тема снежного человека, равно как и говорящей матом акулы, залетающего в глухую деревню птеродактиля и прочих его выдающихся репортажей, больше не поднималась. Петр в очередной раз разлил водку, все выпили, и разговор сам собой свернул на инфляцию, о которой каждому было что сказать.
Постепенно в зале ожидания при буфете (именно так Саша расставил бы приоритеты) появлялись новые пассажиры. Их подвозили на вездеходах и тракторах. Одну сдобную, розовощекую тетушку в парадной форме мичмана привезли даже на БМП. Два молчаливых матроса-срочника также молча купили в буфете пять бутылок водки, пачку сигарет, откозыряли ей и тут же отбыли. Тетя Женя, как выяснилось впоследствии, была начальником столовой на закрытой военной базе.