наряд оранжевая строительная каска с трещиной на самой макушке.
Да, только каски еще не хватало…
Саша закутался в штаны, доставшие ему почти до подмышек, влез в телогрейку, жавшуюся на спине и в плечах, и, в довершение, как акт отчаяния, нахлобучил на себя треснутую каску. Подумал, что в таком виде ему трудно будет рекомендоваться острожинцам представителем центральной печати. Могут не поверить. Хорошо, что он не видит себя в зеркале, иначе остатки профессионального самомнения испарились бы с первого взгляда…
Штаны он догадался завязать узлом на поясе, но они все равно потихоньку сползали.
– Ты что, отрок, с пугала, что ли, снял эти шмотки? – поинтересовался он.
– А как ты догадался? – искренне удивился мальчик.
– Живу долго, – ответил Саша.
В одежде он все-таки почувствовал себя увереннее. И главное, начал наконец согреваться.
– Так это бабки Глафиры пугало, – поделился подробностями мальчик. – У нее на огороде стоит. А она померла еще на той неделе. Вот я и подумал: зачем ей пугало, если она уже померла…
Саша понимающе покивал, подтверждая, что пугало для покойной бабки Глафиры больше не предмет первой необходимости.
– Слушай, мальчик… – Саша замялся, не зная, как лучше спросить.
– Еще чего надо?! – удивился бутуз. Округлил глаза и вроде даже помрачнел лицом. Словно расстроился от непомерности требований этих мужиков, выскакивающих из воды в чем мать родила.
– Слушай, мальчик, а тут тетя не проплывала? – наконец сформулировал Саша. – Голая такая и красивая…
– Голая и красивая, говоришь… – озаботился умный мальчик. – Не, точно не проплывала, я бы заметил!
– Жаль.
– Да ты меня не жалей! – великодушно разрешил юнец. – Я тут еще долго буду сидеть. Может, еще проплывет. Раз такое дело – точно долго буду сидеть.
У меня время есть…
Не только умный, но и любознательный мальчик…
– Слушай, если увидишь, скажи ей, что Саша Кукоров ее искал. А я в город пойду.
– Если увижу голую и красивую тетку – найду что сказать, – многозначительно пообещал карапуз. – Сам-то откуда будешь? – вдруг спросил он.
– Из Москвы.
– Из самой Москвы?! – Тот, похоже, все-таки удивился. – Так по реке, что ли, и сплавлялся голяком?
– Местами.
– Ну, тогда тебе в мэрию надо, – сообщил бутуз. – Сразу туда иди, все время, значит, прямо, а за пожарной колокольней, как увидишь, сразу налево. И упрешься. Мимо не проскочишь, не сомневайся!
– Зачем в мэрию? – не понял Саша.
– Там увидишь! – многозначительно пообещал тот.
Саше оставалось только поблагодарить смышленого мальчика, глядя ему в спину.
Начала клевать рыба, бело-красный поплавок тревожно задергался, и рыбаку стало не до пришельцев.
– Еще несколько лет назад в небольшом городке Ахметьевске, что рядом с Валдайской возвышенностью, жил один человек, – рассказал как-то Иннокентий. – Звали его, дай бог памяти… Сергей Захарович Дадыкин. Да, точно Захарович… Человек, в общем, ничем не примечательный. Из тех, по отношению к которым слово «обычный» звучит в этаком пренебрежительном смысле. Мол, звезд с неба не хватает, носом землю не роет и подметки на ходу не режет. Ну, ты понимаешь, о чем я… Работал Сергей Захарович мастером на маслозаводе. Жена, двое детей, свой домик в пригороде. Все окружающие считали его человеком в меру скучным, дотошным и чрезмерно занудливым. Качества как раз подходящие для мастера смены. Для общения – не очень, а для производства – в самый раз будет. Так что друзей особенных у него не водилось, но приятели были. Как у всех. В шашки с ними играл, в гости ходил, выпивал иногда, но не усердствовал в этом смысле. Словом, жил.
Потом дети выросли, разъехались по другим городам, устроились там. Потом он сам вышел на пенсию. Остались они с женой вдвоем. Жили, по словам соседей, без особой любви, но и без ненависти. Как, знаешь, два интеллигентных соседа по коммуналке, которые подчеркнутой вежливостью маскируют признаки раздражения друг другом.
А почему я про него рассказываю? Был у него один пунктик. Точнее, окружающие считали это пунктиком, а он – как раз наоборот. В принципе ничего особенного и тем более криминального. Два раза в день, утром и вечером, Сергей Захарович обливался холодной водой. Лето, осень, зима, мороз – безразлично. Он все равно выходил во двор в плавках, брал из колодца ведро с водой и – шарах на себя. Если зима – сразу в дом, в тепло. Летом – еще походит по двору гоголем, это понятно. Насколько я знаю, начал он свои водные процедуры лет в двадцать пять, потом втянулся, понравилось…
– Судьба человека? – спросил Саша.
– Она самая, – подтвердил Хранитель. – Слушай дальше… Здоровье у него от этих водных процедур стало потрясающее, это точно. Никаких гриппов, простуд, ни даже мимолетного насморка. Так и жил, не болея, красным, румяным и здоровым. Надоел, конечно, всем, пропагандируя ежедневное, двухразовое закаливание, не без этого… Зато не болел. А однажды выбежал с утра во двор, схватил полное ведро, стоявшее у колодца, – и на себя. А в ведре – раствор кислоты. Как результат – ожог первой степени… На второй день умер в реанимации.
– Да… – сказал Саша. – Мрачноватая история.
– Не то слово, – невозмутимо подтвердил Хранитель. – Тут, понятно, милиция, следствие, все разводят руками, недоумевают, кому нужен был старый гриб-пенсионер, без особых видов на наследуемое имущество…
– Действительно, кому?
– Нет, раскопали. Даже на удивление быстро. Оказалось – жена. Она и кислоту купила, и последнюю водную процедуру приготовила мужу своими руками. Это следствие точно установило. Причем, когда ее стали спрашивать, почему да зачем, она ничего толком не ответила. Только твердила, что не бил, не обижал, ничего такого, мол, не подумайте. Просто ей надоело. Осточертело смотреть изо дня в день, как он по утрам-вечерам изображает из себя бодрячка. Она, мол, сама из соплей не вылезает, а его ни одна холера не берет. Не могла больше это вытерпеть, мочи не было – смотреть на него каждый день. Надоело! Вот такое незамысловатое объяснение…
– И что?
– Осудили ее. Долго проверяли по линии психиатрии, но не нашли никаких отклонений. Дали то ли пять лет, то ли шесть, не помню…
– Да… – сказал Саша.
– Да… – подтвердил Иннокентий.
– Ладно, я примерно догадываюсь, зачем ты мне все это рассказал, – подытожил Саша.
– Зачем, интересно?
– Потому что у некоторых своеобразное чувство юмора…
– А конкретнее?
– Можно конкретнее, – согласился Саша. – Сначала я спросил у тебя, что случилось с Алей и куда она делась после этого злополучного моста, а ты мне не ответил. Вместо этого рассказал о жизни и смерти Сергея Захаровича Дадыкина. Такой романс о влюбленных. С намеком, я так понимаю.
– Разве я тебе не сказал, где Аля? – удивился Иннокентий почти искренне, оставив без внимания его подковырку. – Ай-яй, старею, старею…
Саша подозрительно покосился на него.
– Али больше нет, – вдруг сказал Хранитель.
Саша почувствовал, что сердце ухнуло куда-то вниз, а горло перехватила острая тугая петля. Аля-Аленька…
– Как она умерла? – глухо спросил он.
– Как умерла? Почему умерла? – удивился хранитель. – Жива она. Была у меня после Веры, так я ее домой и отправил. Там, от этого моста, до меня рукой подать. Словом, в Ващере ее больше нет… Погоди, а ты что подумал?
Саша с облегчением выдохнул, снова набрал в грудь воздуха и открыл рот. И снова закрыл. Сдержался в последний момент. Не захотелось говорить, что он подумал сначала и что думает теперь, не стал выкладывать все, от души, без утайки, с применением соответствующей энергичной лексики.
Потом до него дошло. Домой отправил? Как домой? А как же он?!
– Да, кстати, она тебе записку оставила, – сказал хранитель.
– Что ж ты!..
– Сейчас, сейчас принесу…
Записка оказалась короткой. Почерк четкий, но с причудливыми завитушками.
«Саша, прости, люблю, целую. Аля». Он долго и тупо вертел в руках мятую четвертушку бумаги. Больше ничего, ни адреса, ни телефона… Вот так, просто и коротко… Не записка, а просто пощечина… Ключевое слово, похоже, «прости»…
Горло снова перехватило, но на этот раз по-другому. И сердце опять обозначило свое присутствие тупой болью.
– Женщины… – посочувствовал Хранитель, поглядывая на него.
Саша все еще держал записку в руках. Хотелось смять ее и бросить в костер. Он не смял и не бросил. Слишком бы мелодраматично выглядело. В этом-то все и дело! Боимся сентиментальности, как заразы, а в результате – получаем страсти из сериалов, а вместо настоящего чувства – слащавые мелодрамы…
– Иннокентий, а ты можешь ответить, что такое любовь? – спросил Саша через некоторое время.
– Любовь? – озаботился Хранитель. – Ответить могу, конечно… Вопрос в том, хочешь ли ты это знать…
Вступив на тихие улочки Острожина, Саша еще ничего не знал про Алю. Думал и гадал, где она и что с ней? Удалось ей вскарабкаться на береговой утес или она тоже мерзнет сейчас где-нибудь голой, босой и без удостоверения личности. Если вообще выплыла…
Аля. Аленька. Аленький цветочек, повторял он, как старшеклассник, ошалевший от переизбытка непривычных гормонов. Почти отчетливо видел огромные, бездонные глаза с инопланетным разрезом и вспоминал ее тело. «Чем отличается эротика от порнографии? Голая женщина – это эротика, а голый мужик – уже порнография…» Про остальных пассажиров он тоже думал, но куда менее отчетливо, словно расстался с ними давно. Время, спрессованное событиями, приобрело абсолютно резиновые свойства. Маленькая, компактная вечность, вместившая сразу и любовь, и войну, и смерть, и тайну, и еще много чего. Даже слишком много, до отупения от переизбытка эмоций…
Да, устал! А кто бы не устал на его месте?
В принципе, малец был прав. Устами младенца – не только истина, но и мудрость жизни! Надо было идти сдаваться в администрацию. Рассказывать про крушение вертолета и пропавших спутников, авось, поверят. Больше в голову ничего конструктивного не приходило…