Но не для археологов.
Кленский даже заподозрил в исчезновении, а точнее, в сокрытии трупа саму Алису — уж слишком все удачно для нее сложилось.
Однако, как бы там ни было, давить и на Алису, и на милицию Стародедова теперь не имело смысла — предъявить им было нечего.
Ночью в зарослях ив на берегу Мутенки кричала птица.
В непроницаемых для взора человека кронах этих огромных ив, нависавших над речкой, образуя темные тенистые своды, птицы водились в больших количествах. Они вечно щебетали, перекликались…
Но эта была особенная. Прежде Кленский ее вроде не слышал. Она издавала странные, отрывистые, резкие звуки, больше похожие на человеческие вскрикивания — будто кто-то хочет засмеяться или заплакать. Или напугать… Эти крики разволновали Владислава Сергеевича.
«Как будто душа потревоженная…» — подумал он.
И отчего-то вспомнил амулет с изображением птицы, найденный накануне. И слова Корридова: «Существует точка зрения, что это вместилище душ».
А рано утром все проснулись от лая.
— Кент, прекрати!
Кент сидел неподалеку от опустевшей «Яшиной палатки» и лаял как заведенный.
— Прекрати, тебе говорят! — снова прикрикнул Вениамин.
— Нет, пребывание на природе действует на эту собаку пагубно. Никогда она в городе так себя не ведет!
— Слушай… Может, посмотреть, что там так Кента взволновало? — нерешительно предложил Тарас.
— Ты хочешь сказать, что…
— Что — что?
— Да я даже не знаю, что еще можно предположить! Сначала этот Яша уезжает, потом обнаруживается мертвым в яме, затем исчезает вовсе… Что может случиться еще?!
Все собрались и гурьбой, медленно направились к палатке, чтобы выяснить, что «может случиться еще».
Но в палатке все было, как и накануне… То есть ничего.
Ничего и никого там не было.
И «молнии» палаточного полога снова поскорей застегнули.
— Ты чего брехал? — набросился на сенбернара его хозяин.
Вместо ответа Кент опять залаял как сумасшедший.
— Я лично ничего не понимаю. Совсем крыша у пса поехала! — Вениамин вдруг зажал нос.
Все уже это сделали раньше.
— Странно! — пробормотал кто-то.
Это действительно было странно… Трупа в палатке больше не было. А вонь от нее между тем шла несусветная.
Как будто труп превратился в невидимку и продолжал там разлагаться. Стоять рядом с этой палаткой было испытанием.
И Кленский не выдержал.
— Надо посмотреть, в чем там дело…
Снова расстегнули палатку.
И теперь только заметили, что краюха черного хлеба, оставленная рядом с кружкой по обычаю — для покойника, — была разломана. А водки в кружке здорово поубавилось.
— Смотрите!
— Кошмар какой-то…
На брезентовом полу палатки ясно был виден след от ботинка. Стали вглядываться в рисунок отпечатавшейся подошвы, сверяя со своей обувью.
— Это не мой…
— И не мой!
— У меня ромбики на подметке, а тут какие-то кружочки отпечатались.
Все поглядели на Миху.
— Сличайте! — покорно согласился тот.
Уже не слишком стесняясь, особо внимательно осмотрели Михины кроссовки.
Но таких «кружочков» и у него не обнаружилось.
— Кто же этот след оставил?
— Размер большой… мужской размер!
— А у Яши-то был сорок пятый, — пробормотал кто-то. — Не меньше…
— И что?
— А то! Знаете, такое ощущение, что наш труп, где-то походив, опять сюда возвращался! — заметил Тарас.
— И снова ушел? А запах остался?
— И снова ушел. А запах остался…
— И опять придет?
— Возможно…
— У тебя что, Тарас, совсем крыша поехала? — как можно сдержаннее поинтересовался Вениамин.
— А у тебя еще нет?
— Нет.
— Вот это и странно — у нормального человека крыша просто должна уже была бы поехать!
— Как у Яши? — робко заметил кто-то из Прекрасных Школьниц.
— Уж если тут и есть кто нормальный, так это я, — возмутился Вениамин, — а вовсе не ты, Тарас…
— Вообще лучше снять эту палатку и убрать, — заметил Владислав Сергеевич. — Запах к тому же от нее действительно ужасный.
— К чему это — «к тому же»? — насторожился Вениамин. — Вы тоже это хотите сказать?
— Что «это»?
— Что Яша и правда «ходит»?
— Видишь ли, не хочу тебя огорчать, — снова вмешался Тарас, — но возвращение мертвецов было обычной неприятностью для наших предков. Обычной, понимаешь? То есть ничего выдающегося. Именно поэтому люди тысячелетиями придумывали множество приемов, изощрялись как могли, чтобы обезопасить себя от таких визитов.
— Ты предлагаешь и нам подумать над этой проблемой?
— А ты хочешь, чтобы Нейланд так и ходил туда-сюда?
— Я тоже считаю… Умер так умер! — вздохнул студент Саша. — Нечего ходить.
— Уходя уходи?
— Ага…
— Слушайте, давайте все-таки не переходить границы здравого, разумного… — уже не слишком энергично возразил Вениамин.
— Давайте…
— Поэтому предлагаю эту палатку убрать! — снова предложил Кленский.
Охотников выполнять это задание не нашлось.
Корридов все это время безучастно и мрачно, наблюдая за происходящим, молчал.
Тогда Кленский сам вытащил колышки и приподнял край палатки…
О ужас…
Под ней лежала отрезанная собачья голова.
Оскаленная мертвая собачья морда…
И это была Томкина голова. Гостья из деревни Корыстово, время от времени любившая наведаться в лагерь археологов за объедками из мусорной ямы, поплатилась за свой очередной визит головой… В буквальном смысле.
— Вот отчего запах-то… — ахнула Китаева. — От Яши так не пахло.
Все ошеломленно молчали.
А с Кентом случилась форменная истерика. Он зашелся таким истерическим лаем — взвизгивая и даже всхлипывая! — какого от него еще никто никогда не слышал.
— Как пес разволновался! — снова сострадательно заметила Китаева.
— И немудрено, — поглядел на собаку Саша.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Собственно, если руководствоваться классическим для юриспруденции «Кому это выгодно?», только у сенбернара и был мотив для такого убийства. Все мы отлично знаем, что Кент Томку боялся и ненавидел…
— Хватит острить!
— А что еще можно предположить?
С этим все молча согласились. Предположить больше и правда было нечего.
Таким странным, можно сказать диковинным, было это преступление. Отрезать собаке голову… И потом положить под палатку!
Когда уходили, Кленский протянул Арсению Павловичу глиняную обожженную пластинку, утыканную точками.
— Это я обнаружил, когда снимал палатку… Лежала рядом с отрезанной собачьей головой.
— Вот как?
— Что это, по-вашему? Тоже древний амулет?
— Это? — Корридов повертел в руках. — Это сделано кем-то совсем недавно.
— Зачем?
— Обычное развлечение нашей экспедиционной молодежи… Здесь много глины, детки лепят всякие финтифлюшки, обжигают… Сувенир или… Шутка!
— Шутка? Вы думаете?
— А вы — нет?
— Нет. Мне кажется, что цель была другой. И что это совсем не шутка и не развлечение…
— А что же это, по-вашему? — усмехнулся Корридов. — Вместилище Яшиной души?
— А вдруг…
— Что — вдруг?
— Вдруг кто-то ворожит?
В ответ Корридов только возмущенно то ли хрюкнул, то ли фыркнул… И ушел, явно снова погрузившись в свои научные раздумья.
Вечером собрались, как обычно, у костра. Почти все. Кроме Прекрасных Школьниц. Они решили искупаться. Они вообще прежде любили по вечерам купаться — плескаться, как наяды в лунном свете, в темных водах Мутенки. Правда, теперь «боялись одни». Но студент Саша вызвался девушек сопровождать:
— Приятная миссия…
С визгом, закутавшись в полотенца, купальщицы и Саша удалились. А остальные остались у костра.
— Зачем нормальному человеку убивать домашнее животное? Отрезать собаке голову! — начал разговор у костра Вениамин.
— И тем более подкладывать под палатку?! — подхватил Миха.
— А кто сказал, что речь идет именно о нормальном человеке? Я лично в этом совсем не уверен… — заметил Кленский.
— Я тоже. Ведь и действие совершенно ненормальное, — поддержала его Китаева.
— Вот уж не думаю… — вполголоса, словно только для самого себя, произнес Корридов.
— То есть?
Корридов покачал головой:
— Ничего странного и ненормального я не вижу.
— То есть вам кажется, что это адекватно? Отрезать собаке голову и положить под палатку?
— Смотря с позиции какого времени рассматривать это действие… — загадочно усмехаясь, заметил Корридов.
— Может быть, поясните свою мысль? — подозрительно оглядывая Корридова, произнесла Вера Максимовна, словно засомневавшись уже и в адекватности своего руководителя.
Вместо пояснений Корридов молча достал из кармана куртки крафтовый бумажный мешочек и погремел им, как погремушкой. Внутри пакетика что-то перекатывалось.
— Что это там у вас гремит? — настороженно осведомилась Вера Максимовна.
— Косточки! — догадался Кленский. — Верно?
Корридов молча кивнул.
Он протянул Китаевой пакет, указывая на надпись, сделанную его почерком.
— «Череп собаки», — медленно и удивленно прочитала она вслух.
— Да, верно. Это одна из наших находок, — пояснил археолог. — И этому собачьему черепу несколько тысяч лет. Когда-то он лежал придавленный концом бревна. Так его положили.
— То есть? Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что это довольно обычный для бронзового века вариант оберега…
— Что за оберег?
— Под угол сруба при строительстве «дома для мертвых» подкладывали голову собаки.
— Зачем? — ужаснулась Вера Максимовна.
— Чтобы стерегла, ясное дело! — явно дивясь бестолковости своей собеседницы, объяснил Корридов. — Для чего же еще?
— Но что же следует из этого, извините, «народного обычая»? Почему под Яшиной палаткой лежала собачья голова?
— Палатка — тоже дом.
— Чей, позвольте узнать?
Корридов пожал плечами:
— Вы сами сказали — Яшин.