[111]. Однако лицо палача никого не заинтересовало. Неизвестный читатель атаковал только его напарника, у которого столь демонических атрибутов не было.
До наших дней дошли тысячи поврежденных изображений. Однако сами по себе они немы. Что именно двигало теми, кто их атаковал? Чтобы в этом разобраться, нужна помощь текстов — свидетельства самих «агрессоров» или хотя бы описания их мотивов, сделанные другими людьми. А такие источники наперечет. Один из них — «Салернская хроника», составленная неизвестным клириком в последней четверти X в. Она посвящена истории лангобардских княжеств в Южной Италии. В 787 г. франкский король Карл Великий, тринадцатью годами ранее присоединивший к своим владениям Лангобардское королевство на севере Апеннинского полуострова, двинулся на юг, чтобы подчинить беневентского князя Арихиса II (758–787). Салернская хроника повествует о том, как местные епископы спасли его от «разбушевавшегося гнева» Карла. Тот поклялся, что жизнь ему не будет мила, если он не проткнет грудь Арихиса своим скипетром.
Иерархи отправились на север, отыскали франкского короля и обещали ему, что Арихис подчинится его воле. Недалеко от Капуи они привели его в церковь св. Стефана, где он думал встретиться с князем. Однако вместо него Карлу показали «огромное изображение Арихиса в углу храма». Скорее всего, это был его ктиторский портрет — образ, где он представал в молении перед Христом или Богородицей. Франкский государь рассвирепел: «Так вы решили меня за нос водить и шутки шутить? <…> Вы мне живого человека хотели показать или глину? Лицо человеческое или цветную картинку? — „Не гневайся, государь, — продолжили иерархи… — Разве Арихис не глина? Разве не сказано в Книге Бытия, что сотворил Бог человека из праха земного?“ <…> Видя, что его перехитрили, Карл набросился на изображение, силясь проткнуть скипетром грудь изображенного, соскреб корону у него на голове и заявил: „Так будет со всяким, кто надевает на голову то, что ему не положено“». После этого он, поддавшись на смиренные уговоры епископов, «пошел на мировую и письменно заверил мир между беневентцами и франками»[112].
Даже если эта история вымышлена, она приписывает Карлу слова и действия, которые читателям хроники казались правдоподобными. Разгневавшись на обман со стороны епископов, франкский государь вместо самого Арихиса атаковал его образ и соскоблил с него корону — знак княжеского достоинства. В 774 г., сокрушив Павию, Карл принял титул лангобардского короля. Арихис, правивший на юге, не признал господства франков и вместо «герцога» (dux) стал именовать себя «князем» (princeps) Беневенто. С помощью этого титула он стремился утвердить свою независимость. Соскоблив с фрески корону, Карл совершил символический жест, который множество раз встречался в истории. Оставляя образ без знаков статуса, ты провозглашаешь, что его прообраз (в данном случае Арихис) не имеет на него права, грозишь его отнять или напоминаешь о том, что он уже отнят.
В этой истории Карл Великий атаковал образ недруга, который на тот момент был жив, а не давно умершего грешника, еретика или врага веры. Редкое свидетельство о таких практиках оставил итальянский живописец, архитектор и историк Джорджо Вазари (1511–1574). В «Жизнеописаниях наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» (1550) он рассказал о судьбе фрески на сюжет бичевания Христа, написанной Андреа дель Кастаньо (ум. 1457) во флорентийском монастыре Санта-Кроче. «В этой же истории прекрасны и очень выразительны напряженные позы бичующих Христа, на лицах которых отражается ненависть и ярость, так же как терпение и кротость на лице Христа… В общем же живопись эта такова, что если бы она из-за малой заботы, которую к ней проявляли, не была поцарапана и попорчена детишками и другими неразумными людьми, сцарапавшими все лица, руки и почти все остальное на фигурах евреев, как бы желая отомстить этим за оскорбления, нанесенные ими нашему Господу, то она несомненно была бы прекраснейшей из всех работ Андреа…»[113]
Интересно, что упомянутая Вазари география повреждений (в первую очередь лица и руки) точно отражает увечья, которые мы встречаем во множестве средневековых рукописей. Хотя Вазари приписывает порчу фрески детям и простецам (тем самым делая скидку на их невежество и неразумие), он ясно пишет, что ими двигало не озорство, а желание отомстить иудеям.
Но что значит «отомстить» демонам и дьяволу? Испанский историк Хоакин Ярза Луасес предположил, что, атакуя фигуры бесов, читатели рукописей не просто выражали свою ненависть к ним, а стремились защититься от опасной силы, которую таили в себе их взоры. Ведь в Средние века были чрезвычайно распространены представления о «дурном глазе» (fascinatio fascinum). При этом к самозащите мог примешиваться и другой мотив — стремление отомстить Сатане и бесам, через их образы поквитаться с невидимыми, но опасными прообразами[114].
Следуя в том же направлении, историки-медиевисты Жиль Бартолейнс, Оливье Диттмар и Венсан Жоливе перенесли акцент с опасного взгляда на опасное присутствие. В Средневековье образы часто воспринимали не только как репрезентацию, но и как воплощение изображенного. Потому, ослепляя или уничтожая фигуры демонов или других негативных персонажей, зрители, вероятно, стремились изгнать их из книги или им отомстить[115].
Американский историк Карл Фуджельсо подсчитал, что из 2300 миниатюр, украшающих рукописи «Божественной комедии» Данте, созданные с момента завершения поэмы около 1320 г. до выхода первого печатного издания в 1480-х гг., не меньше 260 были кем-то целенаправленно изувечены. По его версии, систематически ослепляя фигуры дьявола, неизвестные «вандалы» стремились разорвать связку между образом и его опасным прообразом либо через изображение «ослепляли» самого дьявола — мешали ему как-то им навредить, наказывали его за злодейства[116]. Но как это подтвердить? Прямых доказательств нет, но есть косвенные.
Может ли дьявол жить в изображении?
В основе христианского культа образов лежало представление о том, что Христос, Дева Мария и святые очень часто действуют на земле через иконы, фрески или статуи, на которых запечатлены их лики. Видимо, с похожей меркой порой подходили и к изображениям дьявола и демонов. Как святые отвечают на просьбы, исцеляют или совершают другие чудеса через свои «портреты», так и бесы через свои могут вредить и губить.
Одним из главных инструментов христианской критики многобожия был тезис о том, что языческие боги — это на самом деле демоны, а идолы — это их «обиталища». Как сказано в Первом послании к коринфянам (10:20), «язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу»[117]. Эта мысль емко сформулирована Иаковом Ворагинским в «Золотой легенде» (ок. 1260). Там бесы говорят св. Лонгину, что живут в идолах: «Наше жилище там, где не поминают Христа и не творят крестного знамения»[118]. Соответственно, греко-римские, кельтские, германские, славянские, индуистские, буддистские и прочие культовые изображения, с которыми в Европе, а позже и за ее пределами сталкивались христианские клирики или миряне, часто воспринимались как места пребывания бесов. А значит, их следовало очистить, а нечистых духов — изгнать (рис. 48).
Рис. 48. Многочисленные средневековые предания, восходящие к апокрифическому Евангелию Псевдо-Матфея, рассказывали о том, как во время бегства Святого семейства в Египет при появлении Девы Марии с младенцем Иисусом идолы местных божеств пали оземь и развалились на части. Тем самым они явили собственное ничтожество и исполнили предсказание пророка Исайи: «Вот, Господь восседит на облаке легком и грядет в Египет. И потрясутся от лица Его идолы Египетские, и сердце Египта растает в нем» (Ис. 19:1). На этой миниатюре идолы, которые валятся с колонн, скорее похожи не на статуи, а на живые тела: левый больше напоминает человека, а правый с рогами — демона.
Псалтирь святого Людовика и Бланки Кастильской. Париж, ок. 1225–1235 гг.
Paris. Bibliothèque de l’Arsenal, Ms-1186 réserve. Fol. 19v
Демоны живут в идолах. Но что значит «жить» и каково отношение между мертвой материей и скрытой в ней демонической силой? Как пишет искусствовед Борис Бернштейн, с точки зрения христианского богословия «статуи представляют собой скорее пустую форму, которую демоны могут посещать и покидать. Но эта относительная автономия — не для обыденного ума, который в течение столетий будет воспринимать античные изваяния как „белых дьяволов“ в прямом смысле, так, будто бесовская персона полностью совпадает с материальной субстанцией изображения»[119].
Иначе говоря, на изображения языческих божеств смотрели либо как на временное обиталище, которое дьявол может посещать и покидать (ввергая людей в искушение и творя мнимые чудеса), либо как на материальные «тела» демонов, в которых зримая форма (статуя) и скрытое содержание (демон) фактически совпадают. Бернштейн подметил важный момент, в котором критика идолопоклонства пересекается со спорами о святых образах. В эпоху иконоборчества VIII–IX вв. византийские защитники икон разработали богословскую доктрину, которая объясняла, чем почитание святых, написанных на досках или на стенах, принципиально отличается от поклонения идолам. В соответствии с ней христиане ничего не ждут от дерева или краски. Материальные образы Христа, Богоматери и святых служат «каналом», по которому молитва возносится к их невидимым прообразам[120]