Рис. 50. Дьявол обращается с упреками к художнику, который раскрашивает статую Девы Марии с младенцем, установленную на высокой колонне. На следующей миниатюре нечистый обрушивает лестницу, и мастер спасается благодаря тому, что статуя «ожила». Христос схватил его за руку и удержал от падения.
Смитфилдские декреталии. Южная Франция, ок. 1340 г.
London. British Library. Ms. Royal 10 E IV. Fol. 209v
Рис. 51. По этой версии, мастер раскрашивал статую Девы Марии с младенцем. Под ее ногами он изобразил попранного дьявола. На земле вокруг обломков лесов раскиданы плошки с красками. Раскрашенная статуя неотличима от «живого» Сатаны, который на заднем плане является обидчику, чтобы его образумить.
Винсент из Бове. Историческое зерцало. Париж, 1463 г.
Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Français 50. Fol. 253v
Рис. 52. Жан Миело. Чудеса Богоматери, 1456 г.
Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Français 9199. Fol. 96v
Дьявол не терпит, когда над ним издеваются. Доминиканец Винсент из Бове (ок. 1184/1194–1264) включил историю о художнике в свой колоссальный труд «Историческое зерцало». Когда Богоматерь спасла мастера от неминуемой гибели от рук Сатаны, люди принялись с хохотом проклинать нечистого (cum risu et cachinno blasphemabant). Сразу же после этой истории Винсент поведал другую — об одном игроке из Лозанны. Как-то, проиграв в кости, он принялся хулить Христа и Деву Марию и был тотчас наказан смертью[149]. Потешаться над дьяволом — добродетель, над Богом и его матерью — страшный грех. В средневековых монашеских текстах слово cachinnatio, означавшее хохот, безудержный смех, имело негативные, а порой и дьявольские ассоциации. Клирики из века в век порицали смех, искажающий лицо и сотрясающий тело, а на бесчисленных романских капителях бесы, широко разинув рты, хохочут, радуясь погибели грешников[150]. Однако в таком смехе над дьяволом нет ничего плохого — так христианин мстит своему искусителю.
В некоторых вариантах истории о художнике высшие силы не приходят ему на помощь и все завершается (временным) торжеством дьявола. В старофранцузской поэме (1215–1230) на сюжет «Житий отцов» главный герой уже не художник, а ризничий-скульптор. Вырезая сцену Страшного суда, он изобразил и повелителя ада — дьявола. Нечистый разгневался на то, что его показали столь отвратительным, и принялся угрожать обидчику[151]. Когда монах остался глух к его призывам, дьявол искусил его на блуд и подвиг ограбить монастырскую казну и сбежать вместе с любовницей. Его бросили в застенок, и в конце концов он был вынужден принять требования Сатаны и изобразил его в новом, устроившем «заказчика» облике (fist une forme qui miex li sist). Текст заканчивается хвалой в адрес Господа, который спас монаха от погибели. Однако трудно не заметить, что в этой версии сюжета для простого монаха дьявол оказывается слишком сильным противником. С ним проще не сражаться, а договориться и уступить.
Изображения святых позволяли к ним обратиться и давали надежду на чудо. Аналогично изображения бесов могли использоваться как магический инструмент. Взглянем на миниатюру в одной из рукописей «Декрета» Грациана (рис. 53). На ней перед епископом стоит клирик. В его руках маленький круглый предмет: какое-то изображение или магическое зеркало? А в нем — черный рогатый бес[152]. Судя по тексту, это священник-колдун, который предстал перед церковным судом. Перечисляя техники прорицания, которым предаются грешники, Грациан упомянул об arioli — «гадателях». Они предсказывают будущее, принося жертвы идолам, и узнают, чему суждено случиться, от демонов[153]. В основе этих и родственных практик лежало убеждение, что существуют предметы, которые позволяют наладить связь с бесом и поставить его себе на службу. Однако как они в реальности выглядели, сказать трудно.
Рис. 53. Декрет Грациана. Болонья, конец XIII — начало XIV в.
Cologny. Fondation Martin Bodmer. Cod. Bodmer 75. Fol. 198v
У нас есть редкие свидетельства того, что и церковные образы дьявола порой могли использовать для различных магических операций или для поклонения князю тьмы. Как пишет историк Тамар Херциг, в середине XV в. в Болонье главной заботой инквизиторов была демоническая магия (necromantia). Она подразумевала различные техники вызывания душ умерших и злых духов, а также принесение им жертв. Некромантию активно практиковали монахи и клирики скромного социального происхождения, стремившиеся повысить свой престиж (а значит, доход), совмещая церковные ритуалы и таинства с магией. К этому времени вызывание демонов с любыми целями толковалось Церковью не только как ересь (теологи приравнивали подобные практики к latria — поклонению, которое подобает лишь Богу, или dulia — почитанию, обращенному к его святым), но и как свидетельство заключения пакта с дьяволом[154].
В 1498 г. в Болонье за некромантию была сожжена жена нотариуса Джентиле Чимитри. На суде она призналась (оговорила себя?), что братья из монастыря Сан-Франческо обучили ее ремеслу поклонения дьяволу. Однажды ночью она нагой вместе с четырьмя францисканцами пробралась на монастырское кладбище. Там они извлекли из земли несколько тел, которые хотели использовать для приготовления магических снадобий. Кроме того, она сообщила, что у нее был алтарь, посвященный Cатане: медная табличка с изображением коронованного Люцифера, восседающего на престоле. Она ставила перед ней свечи и три раза в неделю молилась, стоя на коленях. Что для нас более важно, она использовала для поклонения нечистому не только домашний алтарь, но и один из церковных образов, безусловно для этого не предназначенный. В той же церкви Сан-Франческо было изображение архангела Михаила, попирающего пятой дьявола. Джентиле, по ее словам, ставила перед ним свечи (как обычная верующая), но в действительности обращала свои молитвы не к архангелу-победителю, а к побежденному Cатане, который лежал у его ног[155].
В средневековой иконографии можно найти бесчисленные сцены поклонения идолам. Изображения нелегитимных практик, связанных с христианскими образами дьявола, отыскать гораздо сложнее. Отдаленной аналогией могут служить иллюстрации к пословице «ставить черту свечку», то есть служить ложным целям, льстить направо-налево. На «Фламандских пословицах» (1559) Питера Брейгеля Старшего человек в красном колпаке приносит свечу в настенный киот. В нем стоит демон, похожий на серую жабу (рис. 54)[156]. Это бес, который играет роль статуи, или статуя, неотличимая от самого беса. Образ сливается с прообразом.
Рис. 54. Слева человек «ставит черту свечку», а его сосед справа «исповедуется дьяволу», то есть разбалтывает секреты врагу.
Питер Брейгель Старший. Фламандские пословицы (фрагмент), 1559 г.
Berlin. Gemäldegalerie, Staatliche Museen zu Berlin. № 1720
Такая же двойственность видна и в описаниях шабаша — дьявольского сборища, на которое якобы ночами слетались колдуны и ведьмы. Эта мифологема служила одним из главных обоснований массовых ведовских процессов, которые развернулись на Западе в XV–XVII вв. Бургундский судья и демонолог-теоретик Анри Боге (1550–1619) писал о том, что колдуны и ведьмы подносят горящие свечи самому Сатане (в облике огромного черного человека или козла), но иногда он протягивает им для поцелуя какой-то черный образ[157]. Другой демонолог и тоже судья Пьер де Ланкр (1553–1631) подробно описывал, как дьявол подражает Христу, а шабаш ведьм разворачивается в пространстве, имитирующем церковное: с алтарями, свечами, колоколами и фигурами демонов вместо фигур святых[158]. Представляя, как может выглядеть культ Сатаны, повелителя преисподней, демонологи предсказуемо «копировали» привычные монархические церемонии (государь, восседающий на престоле в окружении придворных и советников и т. д.) и формы католического культа[159].
Магические фигурки и теория знака
Дьявол может действовать через изображения, с их помощью его можно вызвать и навести на кого-то порчу. Но каков его modus operandi? Этот вопрос приобрел практическое значение, когда папа Иоанн XXII (1316–1334) ужесточил церковную политику по отношению к колдовству. В 1320 г. он собрал комиссию из десяти теологов и знатоков канонического права. Они должны были вынести суждение о том, является ли занятие черной магией и вызывание демонов суеверием или ересью. Ведь если колдуны — такие же еретики, как вальденсы или францисканцы-спиритуалы, их деяния подлежат преследованию со стороны инквизиторов, которым папы поручили очистить католические земли от еретической заразы[160].
Перед членами комиссии было поставлено пять взаимосвязанных вопросов. Остановимся на первом и на последнем. 1. Являются ли те, кто крестит изображения, чтобы нанести кому-то вред (maleficium), еретиками или просто колдунами (sortilegi)? 5. Являются ли еретиками или колдунами те, кто вызывает демонов и приносит им жертвы, чтобы принудить других людей действовать по их воле?[161]
Все эти практики были хорошо известны Иоанну XXII и вызывали у него немалое беспокойство. Еще в Античности, чтобы приворожить понравившуюся женщину, завладеть чьей-то волей, наслать на врага порчу или его убить, применяли магические фигурки (рис. 55). Человек делает или покупает такое изображение, нарекает его именем жертвы, а затем втыкает в него гвозди, кидает его в кипящую воду, обжигает, сжигает или как-то е