virtus) делает это возможным? Его аргументация достаточно сложна, и мы остановимся только на тех моментах, которые были связаны с отношениями между изображением и дьяволом.
Источником этой силы может быть сам образ, Бог или Сатана. Господь тут точно ни при чем, так как он благ и не бывает виновником зла. Приписывать ему вину за вред, сотворенный с помощью таких образов, — ересь. Образ по своему материалу или форме не способен воздействовать на человека на расстоянии. Это лежит за пределами его естественных возможностей. Главная задача образов — представлять и означать (representare et significare). Дель Карретто описывает изображения как частный случай знаков и ставит их в один ряд с жертвоприношениями и обрезанием — знаком завета между избранным народом и Богом. Порой образы, по Божьему мановению, приобретают особую силу и исцеляют тела и души. Таков медный змей, которого изготовил Моисей, чтобы спасти израильтян от укусов змей, а в христианские времена — изображения святых и распятия. Но магические фигурки, с помощью которых наводят порчу, — это совсем другое. Тут явно не обошлось без участия Сатаны.
Существует два типа дьявольских образов (dyabolica ymago). Одни создают для того, чтобы им поклоняться (ut adoretur secundum actum cultus). Потому их называют «идолами» или образами для жертвоприношений дьяволу (ymago dyabolici sacrificii). Образы второго типа изготавливают не для поклонения, а, наоборот, для того, чтобы их побить или как-то еще повредить, а через это нанести ущерб изображенному. Такие магические фигурки, по словам дель Карретто, обычно отливают из воска. Ведь этот материал более податлив, чем серебро, руки и ноги легче изгибаются, в них проще втыкать иглы и другие предметы, а потому такие куклы лучше подходят для порчи (maleficium).
Люди создают идолов, и порой через них действуют демоны. Однако, в отличие от Бога, ангелы — как светлые, так и темные — не способны прямо трансформировать материю (nichil potest immediate). Они нуждаются в посредничестве предметов и сил природы (mediantibus virtutibus naturalibus). Так добрые или злые ангелы обрушили дом, где пировали сыновья праведного Иова, с помощью камня и уничтожили его скот силой огненного столба (рис. 58). Пагубная сила дьявольских образов всегда зависит от других предметов (per multa media). И непонятно, как магические фигурки передают порчу тем, кто на них изображен. Ведь это происходит без физического контакта — на расстоянии[173].
Рис. 58. Гибель детей Иова под развалинами дома. Хотя в подписи к миниатюре вслед за библейским текстом написано, что его обрушил ветер (Иов 1:19), мы сразу же видим, что виновник всего — Сатана, решивший искусить Иова и заставить его возроптать на Бога.
Григорий Великий. Моралии на Книгу Иова. Аффлигем, вторая четверть XII в.
Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Latin 15675. Fol. 5
Как объясняет дель Карретто, демон может пребывать в изображении в двух смыслах: как движущая сила (motor) в движимом предмете или как означаемое в знаке. В случае магических фигурок он не исключает ни одну из этих возможностей. Но для него важнее другое — объяснить, как именно такой образ оказывается эффективен, как ущерб, нанесенный изображению, переносится на изображенного. По версии францисканца, колдовская фигурка — это знак. Когда священник ее крестит во имя Троицы, она обретает новый, сакральный статус. Это уже не обычный предмет, изготовленный руками человека, а предмет, осененный силой таинства. Не простой знак, а знак действующий. Обычный знак просто указывает на какие-то вещи или понятия, но не превращается в них и на них не воздействует. Поскольку таинство крещения ставится на службу колдовству, дьявол, к которому обращаются участники этого действа, «перехватывает» этот знак. И, воспользовавшись силой, приобретенной фигуркой благодаря таинству, устанавливает отношение знака: на одной стороне — образ, на другой — изображенный (instituit efficaciter in ymagine rationem signi ipsius maleficii). В итоге, когда образ (ymago) пронзают, тот, кто на нем изображен (ymaginatum), тоже «пронзается» — заболевает или умирает.
Дель Карретто перенес на магический образ модель евхаристии. Гостия — это знак тела Христова, который становится истинным телом. Еретик атакует освященную гостию — она в ответ кровоточит, демонстрируя истинность пресуществления. Хлеб действительно становится телом Господним. Бог являет свое присутствие. Во время колдовского ритуала поклонение, подобающее лишь Богу, адресуется дьяволу. А потому те, кто практикует такую магию, виновны в ереси[174].
Епископ Лукки стремился объяснить, как именно демоны действуют через изображения. Для него было очевидно, что опасная сила бесов может проявиться не только через древних языческих идолов, но и через различные образы, которые создаются здесь и сейчас в христианском мире. У нас нет свидетельств о том, что уничтожение фигур темных духов в средневековых рукописях сопровождалось какими-то обрядами и что оно было связано с колдовством. Магические «куклы» представляли не демонов, а людей, на которых человек стремился воздействовать с помощью магии. Рукописи, в которых находились поврежденные миниатюры, никто не освящал. И тем не менее изображения нечистых духов явно нередко воспринимались как форма их присутствия, знаки, иногда способные действовать, а значит, источник угрозы.
Сила и бессилие взгляда
В бесчисленных средневековых рукописях читатели не просто уничтожали фигуры демонов и грешников, а их ослепляли: размазывали или выскребали верхнюю часть лица, прицельно вымарывали глаза или с помощью игл оставляли в них крошечные отверстия. Почему это происходило?
Многие практики взаимодействия с сакральными образами, а через них — с их прообразами строились и продолжают строиться на пересечении взглядов. Молясь перед иконой, статуей или фреской, верующий смотрел непосредственно на Христа, Богоматерь или святого, а их написанные краской, вырезанные из дерева или сделанные из стекла глаза были устремлены на него. Взгляд сакральных персон воспринимался как средоточие их силы, а молитва — обращение человека к невидимой личности, воплощенной здесь и сейчас в материальном объекте, — активизировалась визуальным контактом[175].
Так, в списке исцеленных фреской Madonna delle Carceri в итальянском городке Прато фигурирует Доменико ди Франческо ди Гуччо — капеллан флорентийской церкви Сан-Пьеро-а-Понте. После травмы он почти потерял возможность пользоваться одной рукой. Отправившись в Прато, он взглянул в глаза Девы Марии и тотчас же обрел здравие[176]. Историк Дэвид Фридберг в известном исследовании «силы образа» и «теории отклика» подчеркивал, что во многих культурах глаза воплощают «жизнь», а значит, эффективность изображения[177].
Образы, предназначенные для молитвы, были чаще всего устроены так, чтобы помочь двум взглядам: Христа, Богоматери или святого, с одной стороны, и верующего — с другой, пересечься[178]. Для этого небесных патронов обычно изображали фронтально. Если же их головы были слегка развернуты или склонены вниз, то взгляд часто был скошен — и все равно направлен прямо на зрителя. Во многих случаях глаза представляли очень большими, выделяли контрастным контуром или как-то еще подчеркивали. Ученый клирик Бернар Анжерский в «Книге чудес св. Веры» (первая четверть XI в.) упоминает о статуе-реликварии св. Жеральда, которую он видел в городке Орийаке. По его словам, лицо святого «было одухотворено таким живым выражением, что казалось, будто его глаза следят за нами, а народ по блеску его глаз определял, услышана ли просьба»[179].
В позднее Средневековье даже существовали статуи-автоматы, которые с помощью особых приспособлений могли кивать, открывать рот и двигать глазами. Один из самых известных примеров — считавшееся чудотворным распятие (Rood of Grace) из цистерцианского монастыря Боксли в Кенте. В 1538 г. оно было уничтожено в рамках реформационной борьбы с «идолами»[180]. Подвижные глаза также часто устраивались у фигур Христа, которые применяли в паралитургических действах пасхальной недели («Снятие с креста», «Положение во гроб», «Поклонение кресту»). Благодаря шарнирам их члены двигались, словно у куклы-марионетки, так что фигуру распятого можно было, сложив руки вдоль тела, уложить в «гроб». А у некоторых таких статуй из глаз текли «слезы» — вода из специального сосуда[181].
Многие культы, связанные с почитанием икон, статуй и фресок, начинались с того, что образ, как утверждали, временно «оживал». Он начинал двигаться или кровоточил, его черты лица изменялись — в нем активизировалась сила прообраза. Часто это проявлялось в положении глаз. В различных историях о чудесах образы Девы Марии открывали и закрывали глаза либо источали слезы, реагируя на непотребства, которые Царица Небесная оплакивала или не желала лицезреть. Так, в 1506 г. во Флоренции изображение Мадонны, написанное на фасаде церкви Сан-Микеле Бертельди, якобы прикрыло глаза, дабы не видеть расположенную напротив баню, куда приходили местные проститутки[182].
Взгляд сакральных персон мог восприниматься как инструмент божественного общения и контроля над индивидом. Жерар де Фраше (1205–1271), историограф ордена доминиканцев, писал, что у братьев-проповедников в кельях были образы Девы Марии и ее распятого сына. Во время молитвы или чтения они могли на них смотреть, а те милостиво смотрели на братьев