йствие на церковные образы было приравнено к святотатству. Попробуем разобраться, как и когда это произошло.
Рис. 85. В итальянском фильме «Малена» (режиссер Джузеппе Торнаторе, 2000) действие происходит на Сицилии во время Второй мировой войны. Мальчик Ренато, влюбленный в двадцатисемилетнюю красавицу Малену, хочет защитить ее от кривотолков и клеветы со стороны жителей города. Она настолько красива, что все мужчины ее вожделеют, а женщины ненавидят и судачат о ее (мнимой) безнравственности. Ренато выбирает в церкви одного из святых и обещает, что будет каждый день ставить перед статуей свечку и даже ходить на воскресную мессу, если тот поможет Малене. Однако, когда девушке пришлось отдаться старому некрасивому адвокату, разгневанный Ренато пришел в церковь и со словами «Ты не выполнил обещание!» отбил статуе руку
Рис. 86. Кадры из фильма «Старое ружье» (режиссер Робер Энрико, 1975). Оккупированная Франция, 1944 г. Успешный хирург Жюльен Дандье (в исполнении Филиппа Нуаре) возвращается в семейный замок и обнаруживает, что его жена и дочь убиты немцами, а жители деревни расстреляны в церкви, где он когда-то венчался. От горя и гнева он хватает стул и разбивает статую Христа, а потом сбрасывает на пол фигуру Девы Марии. В отличие от истории, рассказанной в фильме «Малена», здесь перед нами не разрыв договора, а взрыв отчаяния, восстание против Бога, который попустил такое злодейство и разрушил жизнь Жюльена. Он находит на колокольне давно спрятанное ружье и начинает мстить — отстреливать немецких солдат, расположившихся в его замке
Принуждение к чуду
В свое время американский историк Патрик Гири обратил внимание на ритуал унижения (humiliatio) святынь. В XI–XIII вв. он был официально встроен в литургический обиход многих французских монастырей или общин каноников[276]. Чаще всего к этой мере прибегали в ходе конфликтов со светскими сеньорами, которые покушались на церковные земли, захватывали и грабили обители или как-то еще притесняли духовенство. Когда королевская власть была слаба, у клириков, страдавших от феодальных усобиц, часто не оставалось других инструментов, кроме отчаянного обращения к небесам.
Если противостояние заходило в тупик и «земных» мер воздействия не оставалось, братия во время мессы обличала своего обидчика и взывала к Богу о заступничестве. Этот ритуал назывался clamor — «вопль», «крик». Порой в дополнение к мольбам клирики тушили свечи, снимали с алтарей раки с мощами, распятия, статуи святых и Евангелия. Их клали на грубые ткани, расстеленные на полу, и покрывали терниями, напоминавшими об унижениях и мучениях, которые претерпел Христос. Также терниями опутывали алтари или гробницы святых. В одних случаях святыни после завершения clamor возвращали на место; в других — оставляли в таком состоянии до тех пор, пока братия не добивалась своего (рис. 87).
Рис. 87. Вряд ли кто-то в Средние века брал на себя труд запечатлеть эти практики. По крайней мере, такие изображения неизвестны. Однако о том, как выглядели «униженные» реликварии и распятия, можно судить по родственной традиции. Во время Великого поста или Страстной седмицы распятия, алтарные образы и статуи святых в знак скорби и покаяния, не снимая их с алтарей, накрывали специальными завесами.
Часослов. Южные Нидерланды, ок. 1485–1500 гг.
London. British Library. Ms. Add. 25698. Fol. 9
Например, в середине XI в. монахи аббатства св. Медарда в Суассоне вступили в конфликт с герцогом Готелоном Лотарингским (1033–1044). Дело было в том, что французский король Генрих I (1031–1060) передал ему деревню Доншери, которую монахи считали своей. Чтобы урезонить герцога, они целый год — пока тот не одумался — продержали реликвии своего святого патрона на полу храма[277]. В таких случаях монахи или каноники обычно прекращали богослужение, перекрывали мирянам доступ к реликвиям или вообще баррикадировали вход в храм. Верующие теряли доступ к источнику сакрального, а спасение их душ оказывалось под угрозой.
Такие меры регламентировалось богослужебными уставами и сборниками «обычаев» (consuetudines), по которым жили монастыри. Унижение было призвано оказать давление и на самого обидчика, и на святого патрона. На обидчика — потому что, прекратив службы и явив всем свое унижение, братия принуждала его одуматься, покаяться и уступить, чтобы не спровоцировать гнев небес и не погубить свою душу. На святого — поскольку он оставил своих чад без помощи, а потому должен был вместе с ними испить унижение, на которое их обрекли.
Например, в 1074 г. монахи бенедиктинского монастыря Святой Троицы в Вандоме, вступив в конфликт с одним светским сеньором, объясняли, что положили распятие на тернии не для того, чтобы унизить «знак Господень», а дабы злодеи, увидев случившееся, перестали разграблять церковь[278]. Это была мольба, обращенная к высшим силам, попытка подтолкнуть их к вмешательству и мера воздействия на обидчиков.
По свидетельству английского хрониста Роджера из Ховедена (ум. ок. 1201), Джон Комин, первый англо-нормандский архиепископ Дублина (1192–1212), в 1197 г. вступил в конфликт с могущественным юстициаром Амо де Валонем (ум. ок. 1203) и другими людьми короля. Защищая церковные права, архиепископ отлучил их от Церкви, наложил на свою епархию интердикт и уехал в Нормандию. Дабы устрашить обидчиков Церкви, он приказал, чтобы в соборе кресты и образы были положены на пол и окружены терниями. В отличие от многих подобных историй, в этой Господь в ответ явил чудо. В пятницу у одной из статуй распятого Христа лицо покраснело, из него выступил пот, из глаз стали литься слезы, а в шестой час из правого бока и правой груди потекла кровь с водой. Духовенство сразу же отправило гонца к архиепископу, чтобы он узнал о свершившемся чуде и сообщил о нем папе римскому. Однако, несмотря на случившееся, ни король Ричард I, ни его брат Иоанн, управлявший Ирландией, не помогли Комину вернуть то, что было отнято у его епархии[279]. Важно обратить внимание на описание чуда. Оно свершилось в пятницу — день, когда Христос был распят. Из бока статуи потекла кровь с водой — как из бока Христа, пронзенного копьем Лонгина (Ин. 19:34). Эти детали явно соотносят обиду, нанесенную архиепископу, со Страстями и показывают, что, притесняя Церковь, магнаты гневят самого Христа.
Приведу еще один пример. В 1212 г. Гуго де Пьерпон, князь-епископ Льежский (1200–1229), применил тот же метод воздействия против Генриха I, герцога Брабантского (1183–1235), когда тот взял и разграбил Льеж. В ответ Гуго отлучил обидчика и его союзников от церкви и распорядился во всех храмах епархии спустить распятия и мощи святых на пол и окружить их терниями. В соборе самого Льежа по правую сторону от креста с фигурой Спасителя положили раку с мощами св. Теодарда Маастрихтского и девы Мальдаберты, а по левую — мощи св. Петра, Андолета и Флориберта. В самом соборе почти полтора года не было служб, но каждый день после мессы в церкви св. Эгидия (Жиля) священник перед всем духовенством выходил в центр храма и взывал к Господу об отмщении[280]. Как рассказывал местный архидиакон Гервард, эти меры разгневали герцога. Войдя в одну из церквей, он схватил распятие, вытащил его на улицу, отломал Христу руки и ноги, а потом бросил в навозную кучу. При этом он якобы произнес: «Неужели епископ собирается со мной расквитаться с помощью таких магометов (то есть идолов. — М. М.)?»[281] В 1213 г. Генрих I был разбит в битве на Степе. Через некоторое время ему пришлось лично явиться в собор и поднять с пола распятия и реликвии, которые оказались там из-за его атаки на Льеж[282].
Спустя двадцать лет к подобным мерам прибег Морис, архиепископ Руанский (1231–1235). Он давно требовал от короля вернуть владения, которые принадлежали епархии, но в ходе конфликта между ней и короной оказались конфискованы. Ничего не добившись другим путем, Морис в 1233 г. применил инструмент, который духовенство часто использовало в борьбе со светской властью, — интердикт, запрет на богослужение, таинства и требы. Он был наложен на все часовни, принадлежавшие королю в Руанской епархии, на королевских чиновников и их семьи, а также на кладбища, находившиеся в королевских владениях, — там было запрещено погребать мертвецов (кроме монахов и белого духовенства). Помимо этого, Морис потребовал от клириков, управлявших разными частями епархии, чтобы до Рождества в храмах черного и белого духовенства все образы Девы Марии были собраны в нефе и сложены не на земле, а на каком-то троне или стуле. Их следовало окружить терниями и поставить вокруг преграды, чтобы никто не мог до них дотронуться. Вскоре после Рождества то же предстояло сделать и с образами Христа. Как было сказано в послании архиепископа, все эти меры требовались потому, что король покусился на владения Девы Марии. Насилие, которое сотворено против Богоматери, пребывающей на небесах, должно стать зримым и на земле. Окружая святые образы терниями, обиженные клирики демонстрировали унижение, выпавшее на долю их святых патронов[283].
У подобных методов воздействия на святых были древние корни. Изображения греческих и римских богов порой наказывали и разбивали за то, что те отказывались помочь и не отвечали на жертвоприношения[284]. Изначально христиане вслед за иудеями отвергали почитание статуй богов как идолопоклонство и в целом склонялись к аниконизму. Однако постепенно, во II–III вв., они начали писать фигуры Христа и мучеников на стенах катакомб, а позже, к IV–VI вв., на стенах церквей и на деревянных досках — иконах. Важнейший поворот наступил тогда, когда этим изображениям стали молиться и ждать от них помощи — так возник новый культ образов. Христиане высмеивали язычников за то, что те обожествляют идолов и молятся мертвым «болванам», которых сами же вырезали из камня или отлили из металла. По их убеждению, почитание образов Христа, Богоматери и святых не имело никакого отношения к идолопоклонству. Их образ истинный, а языческий — ложный, дьявольский. Христиане через образ обращаются к небесному прообразу, язычники поклоняются самой материи. Тем не менее многие формы христианского культа образов были заимствованы из греко-римской религии. Наказание святых явно принадлежит к их числу.