Рис. 107. «История о чуде, свершившемся над тремя солдатами, которых Господь покарал за их злодеяния, насилия, дерзости и непотребства… против образа св. Антония» (Париж, 1576).
Рис. 108. Шатийон-сюр-Сен. Открытка начала XX в.
Незадолго до этого герцог Франсуа Алансонский, поддержав гугенотов, выступил в очередной религиозной войне (1574–1576) против своего брата короля Генриха III (1574–1589). Чтобы добиться мира, государь был вынужден подписать Эдикт в Болье (6 мая 1576 г.), который даровал гугенотам невиданную ранее свободу культа (кроме Парижа и королевских резиденций) и контроль над некоторыми городами. Семьи жертв Варфоломеевской ночи (24 августа 1572 г.) получили назад свое имущество и право не платить налоги в течение шести лет. Генрих де Бурбон, принц Конде — один из лидеров протестантов, — был назначен губернатором Пикардии. Герцог Алансонский получил в потомственное владение богатые провинции Анжу, Турень и Берри. В ответ ультракатолическая партия, возмущенная такими уступками еретикам, создала в Пикардии первую Лигу, призванную дать отпор ереси и восстановить привилегии Церкви. Франсуа, теперь герцог Анжуйский, отправился в земли, которые ему еще не были официально переданы. В его небольшом войске было множество гугенотов. 5 июня его отряды вступили в Шатийон[378].
Версия 1576 г.
Здесь и начинается вся история. Как рассказывает неизвестный автор новостного листка, 21 июня в деревне Суси, неподалеку от города, трое солдат от нечего делать принялись куражиться над каменной статуей св. Антония Великого, украшавшей фасад местной церкви (рис. 109). Насмехаясь над ней, они потребовали, чтобы святой, если в нем заключена какая-то сила, тотчас ее явил и защитил себя. После этого они атаковали статую алебардами и принялись стрелять в нее из аркебуз. Один из выстрелов попал Антонию в лицо, между нижней губой и подбородком. Как только это случилось, тот солдат, который выпустил пулю, воскликнул «Я горю!» и упал на землю, а у него во рту, ровно там, куда он поразил статую, вспыхнуло пламя. Второй, чтобы спастись от такого же огненного наказания, бросился в реку и утонул. Третьего, сгоравшего в лихорадке, отнесли в один из соседних домов. Его родные и друзья-католики позвали священника, который, в присутствии толпы горожан и солдат, отслужил перед оскверненным образом св. Антония мессу, прося Господа помиловать провинившегося. Вскоре тот очнулся и покаялся в своем преступлении[379].
Рис. 109. Как выглядела эта статуя, неизвестно, но ее можно представить, глядя на другие, даже более поздние, изображения св. Антония. Здесь в его правой руке книга, в левой — тяжелый посох, на поясе висят четки, у ног стоит поросенок — его иконографический атрибут, а вокруг пылает пламя, напоминающее о его роли защитника от эрготизма — «огня св. Антония» (см. ниже).
Статуя св. Антония. Нидерланды, XIX в.
London. Museum of Science. № A71663
То, что св. Антоний покарал своих обидчиков огнем, совсем не случайно. В позднесредневековой Европе он считался защитником от «священного огня» (ignis sacer), или «огня святого Антония», как тогда называли эрготизм — отравление алкалоидами спорыньи — и гангренозные язвы другой этиологии[380]. Антоний, как считалось, мог излечить от своего «фирменного» недуга, а мог и наслать его (рис. 110). В одной из итальянских хроник рассказывается о том, как некий игрок из Гаэты после проигрыша набросился на статую св. Антония, был тотчас поражен его огнем и три дня спустя умер[381].
Рис. 110. У ног св. Антония стоит жертва «священного огня» — калека на деревяшке и с «горящей» кистью левой руки.
Гравюра из книги Ганса фон Герсдорфа «Полевое руководство по хирургии» (Feldbuch der Wundarzney), опубликованной в Страсбурге в 1517 г.
München. Bayerische Staatsbibliothek. № VD16 G 1618. Fol. 65v
Рассказ о событиях, случившихся в Шатийоне, заканчивается назидательным воззванием, которое напоминает читателю азы церковной доктрины. Образы святых не есть сами святые, и в них нет никакой «божественности», то есть сверхъестественной силы (de soy n’ayent divinité). Однако почитать их — долг христианина, так как они напоминают ему о подвигах изображенных, а молитва, обращенная к образам, благодаря посредничеству небесных заступников поднимается к Богу[382].
Риторический нерв всей истории — неразрывная связка святотатства и посланной свыше кары, а контекст, в котором она обретает смысл, — противостояние католиков и кальвинистов вокруг культа образов[383]. На пропагандистских фронтах Религиозных войн во Франции второй половины XVI в. «чудеса наказания» были одним из излюбленных инструментов, которые католические авторы использовали в полемике против протестантов-иконоборцев[384]. Как и в средневековых житиях или сборниках назидательных «примеров», в увесистых трактатах, изобличавших святотатцев, или в подобных кратких листках описание небесной кары, постигшей грешника/еретика, было призвано защитить норму, которую тот попрал, в данном случае — почитание образов, которое кальвинисты приравнивали к идолопоклонству.
Само название парижской книжицы («История о том, как трое солдат были чудесным образом наказаны Богом…») звучит вполне типично для такого рода известий. Например, в 1562 г. в Париже вышли «Чудеса о божественных карах, посланных злонамеренным и презренным лютеранам (коих сейчас зовут гугенотами), врагам Матери нашей Святой Церкви, за чудовищные деяния, сотворенные ими против Господа».
Однако хотя посыл «Истории» вполне прозрачен, а контекст противостояния с гугенотами не вызывает сомнений, трое солдат-святотатцев ни в тексте, ни в заголовке прямо не названы протестантами. Не использовать этот момент в полемических целях было странно[385]. Рассказывая об их покушении на св. Антония, католический автор не приписывает им никаких идейных мотивов, да и вообще не дает никаких объяснений поступку. Единственное, что мы узнаем: они атаковали статую, слоняясь без дела.
Версия 1586 г.
В 1586 г. в Труа вышла еще одна книжица, в которой эта история была изложена с массой новых подробностей, снабжена нравоучительными стихами и кратким экскурсом в католическую теорию образа[386]. Все происходит не в деревне Суси, а в самом Шатийоне. Статуя св. Антония стоит не на фасаде храма, а на городских вратах на улице де Шомон. Время действия смещается с 21 на 11 июня — понедельник, следующий день после праздника Пятидесятницы[387]. Вместо трех солдат появляется четыре, а само святотатство из минутного выпада превращается в сложный ритуал осмеяния и поругания, растянувшийся на несколько дней. Его точка отсчета — все та же праздность, которая охватывает солдат, оказавшихся в мирном городе, а заодно ожесточение, свойственное военному люду: ведь война, как сказано в тексте, заставляет людей позабыть о Боге и склоняет их к всяческим злодеяниям.
Четверо вояк несли караул у ворот, на которых стояла фигура св. Антония. Все началось с того, что один из них пикой сбросил статую вниз, однако она осталась неповрежденной. Тогда они напялили на нее темно-синюю куртку и соломенную шляпу. Антонию вручили аркебузу и, словно караульного, поставили охранять вход в город. Так статуя простояла с понедельника по четверг. Время от времени солдаты вновь переодевали святого. В какой-то момент на него напялили рубаху, какую в Бургундии носят извозчики. Возможно, суть маскарада состояла в том, что они облачили египетского пустынника, грозного аббата в одежду простолюдина и тем насмехались над его духовным саном или глумливо показывали, что он ничуть не лучше их[388]. Они величали его gallant («любезным» или «кавалером»), а всех проходящих мимо заставляли преклонять перед ним колени и делать вид, что они ему молятся. Gallant — одно из насмешливых прозваний, которое протестанты-иконоборцы давали католическим идолам, чаще всего изображениям Христа[389].
Через несколько дней мучители перешли на следующий уровень. Они обвинили Антония в том, что он нерадиво исполнял свою должность привратника и этим предал короля. Продолжая свои насмешки, они устроили над ним суд и приговорили его к забрасыванию камнями. Однако камни не причинили статуе никакого вреда. Один из солдат вместо соломенной шляпы напялил святому красную шапку[390]. Но, как только это произошло, святотатец тотчас обезумел, бросился в протекавшую поблизости реку и утонул[391].
Остальные трое принялись стрелять в статую из аркебузы. Однако физическая атака в третий раз оказалась неэффективной. Тогда они приговорили Антония к казни шпагой и — с теми же «насмешками» и «ухмылками» — ринулись в бой. Удары вновь оказались бессильны нанести статуе вред. Разгневанные прохожие стали корить святотатцев, что Господь их накажет. Тогда солдаты пригрозили, что «любезного» ждет смерть, и потребовали от него: «Защищайся, солдат! Хорошенько смотри, чтобы никто не входил в город»[392]. После этого они принялись стрелять в него из аркебузы. Под градом пуль статуя упала, и они, богохульствуя, закричали: «Клянемся смертью Господнею, приятель-то мертв!» Тогда они приготовились сжечь его в костре (то есть статуя, по всей видимости, была деревянная): «Смертью Господней, полезай-ка, добрый паренек, в добрый костерок» (