М. М.), если не восстановишь согласие между двумя ссорящимися». Те тотчас остановились, обнялись и обменялись поцелуями — «чудо» свершилось.
Затем участники этого действа соорудили часовенку (трудно сказать, что это могло быть) с занавесями и свечами, а в ней — алтарь, на который поставили реликварий. Монахи Сен-Рикье утверждали, что паломники и прохожие, не ведавшие обмана, стали туда заглядывать, чтобы поклониться мощам. А горожане вместе с мэром и членами городского совета в течение двух дней и ночей устраивали рядом с «часовней» непотребные пляски[415]. В ходе этого действа ни одна из подлинных реликвий не была физически атакована. Произошло другое: горожане, конфликтовавшие с аббатством, устроили пародию на торжественный крестный ход с мощами св. Рикария и св. Вигора, который каждый год проводили монахи. Тем самым они подвергли осмеянию аббата и его братию, а возможно, и сами святыни — сакральный источник их власти.
Увы, до нас не дошло средневековых изображений таких пародийных действ, или, скорее всего, их вовсе не создавали. Отдаленной аналогией могут стать маргиналии c изображением месс, которые служат звери в облике священников и монахов, а также других похожих ритуалов. Так, на полях одной фламандской Псалтири XIV в. обезьяна в митре епископа вместе с обезьяной-дьяконом освящают церковь (рис. 117). В таких сюжетах легко увидеть проявления средневекового антиклерикализма, насмешку над церковными обрядами и даже таинствами. В другой Псалтири, созданной в Англии, обезьяна-священник вместо освященной гостии поднимает над алтарем череп другой обезьяны[416]. Однако важно помнить, что подобные сценки часто встречались в манускриптах, которые заказывали состоятельные клирики и даже князья церкви, а их трудно заподозрить во враждебности к духовенству. Вероятнее всего, такие изображения воспринимались как забавная потеха, юмор для своих, а не как вызов вере[417].
Рис. 117. Псалтирь. Гент, ок. 1320–1330 гг.
Oxford. Bodleian Library. Ms. Douce 6. Fol. 37v—38
В отличие от пародийных сценок, которыми разукрашивали поля роскошных манускриптов, пародии, которые порой устраивали горожане, враждовавшие с аббатами и епископами, явно служили инструментом обличения и борьбы. При этом у маргиналий и протестных действ был общий фундамент в средневековой смеховой культуре: костюмированных шествиях и увеселениях, приуроченных к карнавалу, или пародийных ритуалах вроде «праздника иподиаконов» или «праздника дураков» (festum fatuorum, festum stultorum).
С XI–XII по XVI в. в разных епархиях Франции к праздникам, которые следовали за Рождеством (25 декабря), — от дней св. Стефана (26 декабря), св. Иоанна Богослова (27 декабря) и Невинноубиенных младенцев (28 декабря) до Обрезания Господня (1 января) и Богоявления (Эпифании) (6 января) — были приурочены пародийные действа. В период, посвященный чествованию новорожденного Богочеловека, они прославляли малых мира сего. И строились на том, что социальная и возрастная иерархия временно переворачивалась и последние — по годам и по статусу — становились первыми[418].
На время торжества иподиаконы, младшие из священнослужителей, избирали из своей среды епископа, архиепископа, а в храмах, прямо подчиненных римскому понтифику, — папу дураков. Ему вручали одежды и инсигнии настоящего прелата: митру, посох и кольцо. В самом разнузданном варианте, который периодически подвергался критике со стороны церковных иерархов, а в 1445 г. был осужден богословским факультетом Парижского университета, клирики устраивали пародийную мессу. Они напяливали маски, переодевались в женcкую одежду или надевали одежду наизнанку, устраивали в храме танцы, распевали непристойные или вызывающие песни, городили всякую чепуху, паясничали и гримасничали, резались в карты и кости, вместо ладана кидали в кадило ошметки старых подметок или какие-то нечистоты и поедали в церкви колбасы, сосиски и мясные пудинги. Плоть и кровь животных, видимо, служили пародийной альтернативой евхаристии — плоти и крови Христа. Дурацкий епископ разъезжал по городу и благословлял паству. Эти потешные действа не ставили под угрозу ни политический порядок, ни церковную иерархию, но давали выход накопившемуся напряжению, позволяли младшим посмеяться над старшими, ненадолго снимали покров священной серьезности с богослужения и церковного пространства, дарили радость игры (рис. 118)[419].
Рис. 118. Некоторые маргиналии, изображавшие странные богослужения и клириков в каком-то комичном обличье, могли быть отголоском или переосмыслением таких пародийных ритуалов. Здесь в инициале D изображено мученичество апостола Варфоломея — язычники живьем сдирают с него кожу. На полях справа на высоченных ходулях разгуливает псевдоепископ, одетый только в нижнее белье.
Часослов. Французская Фландрия, начало XIV в.
Baltimore. The Walters Art Museum. Ms. W 90. Fol. 153
Многие протестные и обличительные действа, которые устраивали первые последователи Лютера и других реформаторов, были приурочены к карнавалу или говорили на карнавальном «языке». На исходе Средневековья карнавал (в немецкой традиции Fastnacht или Fasching) — это время веселья, приуроченного к «жирным дням» перед началом Великого поста, празднества, воспевавшие победу весны над зимой и жизни над смертью, плодородие, сексуальную силу и энергию обновления[420]. Помимо пиров и возлияний, которые должны были поразить всех своим изобилием, в эти дни устраивали праздничные пляски, пародийные шествия и театрализованные действа (от фарсов до пьес на библейские сюжеты). Их участники, выступавшие поодиночке или представлявшие ключевые городские корпорации (как ремесленные гильдии или религиозные братства), переодевались в причудливые костюмы или в одежду другого пола. Кроме того, они носили по улицам, а потом казнили кукол, олицетворявших силы тьмы: Зиму, Смерть, Чуму или Турка.
Радостный разгул карнавала предшествовал суровости и покаянию Великого поста, а пост вел к Страстной неделе, которая заканчивалась Пасхой — радостным торжеством Воскресения и обновления мира.
Карнавал поднимал на смех привычную иерархию и отношения власти. В позднее Средневековье насмешка нередко обращалась на духовенство и даже различные церковные установления, как крестные ходы или почитание реликвий. Задолго до Реформации городские власти периодически пытались запретить такого рода выпады. Так, во Франкфурте в 1467 г. семнадцать человек наказали за то, что они устроили потешную церковную процессию, а 1503 г. в Аугсбурге санкции были применены к молодым людям, которые везли карнавальный «корабль», где «священник» крестил козла[421].
С началом Реформации карнавальные действа превратились в одно из орудий борьбы с Римской церковью и прежним религиозным порядком. В Мюнстере в 1532 г. подмастерья, одетые как священники, монахи и монахини, были запряжены в плуг и прошли по городу, окропляя улицы святой водой. А в Хильдесхайме в 1543 г. по городу двинулась процессия с почитаемыми реликвиями Богоматери и крайней плотью Христа. Однако они были выставлены не для поклонения, а для осмеяния. В шествии участвовал человек, одетый как епископ. В конце его под всеобщий смех изгнали из города. На следующий день, в Пепельную среду, по городу прошествовал семнадцатилетний юноша, наряженный как папа. Его окружали такие же ряженые епископы, монахи и монахини, над которыми все потешались. Наконец, в четверг по городу провели человека, одетого в обноски. Его лицо было закрыто капюшоном, а руки расставлены, словно он был распят. За ним шла толпа ряженых. Некоторые были облачены в одежды монахов, но вместо молитвенников держали доски для игры в кости. Процессия направилась в собор, но их туда не пустили. Тогда участники действа устроили пляски в церковном дворе — клуатре[422].
Как и во время карнавала, в акциях, призванных обличить и высмеять Римскую церковь, порой несли, а потом сжигали или как-то еще казнили кукол и чучел, представлявших врагов Реформации. Утром 10 декабря 1520 г. в Виттенберге сам Лютер в присутствии университетского руководства сжег папскую буллу с его осуждением и книги по каноническому праву. В тот же день сотня студентов организовала пародийную процессию. Они везли «корабль» с гигантской буллой, которая висела на мачте, как парус. Одни студенты набились на борт, другие по пути кидали внутрь хворост и сочинения оппонентов Лютера. Процессия возвратилась к утреннему кострищу, и студенты сбросили туда книги. Они принялись распевать реквием, церковный гимн Te Deum и известную песню «О, бедный Иуда, что ты наделал, предав Господа?» (Judaslied). Во многих германских городах существовал обычай на Страстную неделю изгонять из храмов «Иуду Искариота». Для этого в затемненной церкви устраивали страшный шум и грохот, а в другой день сжигали соломенное чучело предателя. Наконец, в Великую субботу проводили процессию, в ходе которой его высмеивали и распевали «Иудину песню»[423]. Здесь же она была обращена против папы, а некий человек, одетый как понтифик, кинул в тот же костер свою тиару[424].
Перенесемся из Виттенберга в Базель, а из 1520-го в 1529 г. 8 февраля сторонники церковной реформы, давно требовавшие от городского совета запретить мессу и очистить храмы от идолов, ворвались в собор и принялись крушить алтари и статуи. Захватив большое распятие, они организовали процессию, в ходе которой мальчишки восьми — двенадцати лет тоже принялись расп