Старуха снова рассмеялась, и снова гулкое эхо разнесло ее хохот по окрестностям. Аравак невозмутимо ждал.
– Но мы не думаем о проклятии богов, когда соблазн наполняет наши души, – продолжала колдунья. – О, вождь, как ты мудр, ты понял это! Тебе нужна безграничная власть, а она может держаться лишь на соблазне! Впусти его в наш мир, вождь, впусти, – и ты добьешься чего хотел! Но не останавливайся на полпути: открой ворота настежь перед соблазном. Ты разжигаешь пламя войны – это хорошо, война – раздолье для демонов. Однако ты плохо подготовился к ней; прежде всего, тебе надо дать оружие своим воинам. До сих пор наши люди не знали боевого оружия, поэтому нужно будет изготовить его для них. Получив оружие, человек становится жестоким и неумолимым, – он теперь сильнее тех, у кого оружия нет; он может распоряжаться их жизнями, он может отнять у них жизнь. Смерть, жестокость, насилие и кровь, – что может быть лучше для господства демонов? И тогда на простор выйдут самые низменные человеческие чувства, и найдется много людей, желающих насаждать их. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны; ложь и обман, животный страх друг перед другом, беззастенчивость, предательство, – все это расцветет махровым цветом. Да, да, махровым цветом, – это говорю тебе я – Кахинали, старая колдунья, хорошо знающая жизнь!..
Кахинали опять хотела рассмеяться, но из ее надорванного горла вырвалось лишь сипение, – а затем она закашлялась, отплевывая слюну. Аравак поморщился, но не произнес ни слова.
– И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таковых ты, вождь, уничтожишь, а других, слабых, поставишь в беспомощное положение, превратишь в посмешище, объявишь отбросами людского общества. Берись за людей с юношеских, – нет, с детских лет! – сделай из них верных служителей демонов, и мечты твои исполнятся. Власть твоя будет так велика, что люди станут чтить тебя, как раньше чтили одних только богов, – даже больше, чем богов. В камне, в камне будут почитать тебя!..
Аравак терпеливо ждал; Кахинали замолчала.
– Ты все сказала? – спросил он тогда у нее.
– Разве тебе что-нибудь еще не ясно?
– Если будет так, как ты предрекла, во что превратится моя власть, и кем я стану править? Ничтожная власть над ничтожными людьми; ничтожный правитель над ничтожным народом, – таково мое будущее?
Высохшее лицо старухи расцвело от удовольствия; она пригладила пряди волос на своем полуголом черепе и воскликнула:
– Но ты же не откажешься от этого будущего?! Ведь для тебя хуже смерти тихая скромная старость, когда ты будешь всего лишь одним из многих! А твой сын? Ты хочешь власти и для него, – но уж он-то точно сможет править только ничтожным народом, потому что только ничтожный народ подчинится ему. Послушай же меня: отбрось свои сомнения, раз ты не собираешься отступать. Ты сколько угодно можешь обманывать других, но не надо обманывать себя. Ты взялся служить демонам – так и служи им! Честно выполняй условия договора, и награда твоя будет велика.
– Благодарю, Кахинали, – сухо сказал Аравак. – Я получил совет, за которым пришел сюда. Чем мне, все-таки, отблагодарить тебя?
– Молодость! Верни мне молодость, вождь!.. Не можешь? Тогда уходи; других даров мне от тебя не надо, – отвернулась она от него.
Вскоре после сбора первого урожая батата наступала счастливая пора, когда можно было решительно ничего не делать. Островитяне охотно предавались блаженной лени, занимаясь лишь самыми необходимыми делами и большую часть времени посвящая неспешным разговорам, мечтательному созерцанию и приятной дремоте. Умиротворенность и расслабленность охватывали весь остров, – казалось, что и природа отдыхает в эту пору: лениво плескались морские волны у берегов, ветер дул ласково и нежно, как дует мать на личико спящего ребенка, чтобы отогнать от него дурные сны; деревья тихо шелестели листьями, нашептывая колыбельные песни.
В эти дни отдыхали даже великие боги; населяющие остров духи занимались невинными забавами, а души умерших предков с умилением смотрели из загробного мира на земную жизнь. Люди, в свою очередь, старались ничем не тревожить обитателей высших сфер: по всему острову после окончания Праздника Первого Урожая запрещалось разжигание костров, дабы не беспокоить богов, духов и умерших предков едким дымом и запахами еды. Возбранялось также ходить в лес, в луга, в горы и приближаться к берегу океана, – то есть посещать все те места, где жизнь высших существ протекала наиболее активно.
Через несколько дней островитяне устраивали пиры, которыми заканчивался следующий великий праздник – Праздник Прародителей. Накануне женщины тщательно убирали жилища и раскрашивали их сочными красками красноватого оттенка. Нехитрая мебель красилась в зеленые или синие цвета, на земляной пол хижин клались домотканые циновки с полосатым рисунком, а стены завешивались кусками тканей, покрытыми замысловатым орнаментом.
Особое внимание уделялось очагу, который вычищали и выкладывали камнями, если старая кладка пришла в негодность; кроме того, над ним вешали связки душистых трав. Столь же тщательно вычищалась посуда и заменялась, если в этом была необходимость, – все это делалось для того, чтобы предкам не было стыдно за жилища своих потомков.
Праздник Прародителей начинался с почитания младших предков, то есть недавно умерших, отличительной чертой которых являлось состояние полета. Специально для них расширялось дымовое отверстие в крыше, чтобы через него можно было беспрепятственно влететь в жилище, – и ставилось на особых подставках поминальное угощение. В отличие от младших, более древние старшие предки обладали возможностью хождения по земле, и по этой причине таковым отворяли вход в хижину, а угощение ставили прямо на циновки.
Именно открытый дымоход для младших предков и открытый вход для старших, – а не устный призыв – являлись приглашением для прародителей. При устном призыве они могли счесть приглашение неискренним, и, как следствие, отказаться от визита к своим потомкам. Это было бы, конечно, большой бедой для последних, которые лишились бы в таком случае покровительства и защиты своих могучих предков: важность этого праздника заключалась отнюдь не в священных премудростях, а в почитании собственных высших хранителей.
Стремлением угодить предкам объяснялся и богатый пир, устраиваемый в конце Праздника Прародителей, на котором каждая хозяйка стремилась перещеголять остальных в мастерстве приготовления пищи и в разнообразии кушаний. Учитывая скудное разнообразие продуктов, производимых на острове, женщинам приходилось проявлять чудеса изобретательности, – но тем лучше проявлялось их искусство и тем ценнее были похвалы участников пиршеств.
Мауна считалась в своей деревне непревзойденной мастерицей по приготовлению еды. Она могла приготовить много вкусных блюд из курицы, дичи и батата; кроме того, умела делать особо любимые женщинами и детьми сладкие кушанья из фруктов и цветочных лепестков. На Празднике Прародителей Мауна решила показать все на что способна, и причиной этого были не только желание задобрить предков и честолюбие, но и твердое ее намерение добиться избрания Капуны старостой деревни. Поскольку сам Капуна не отличался качествами, позволившими бы ему стать старостой, его жене приходилось полагаться в основном на себя в таком важном деле; следовательно, укрепление ее авторитета в деревне было необходимо.
Забыв о своем недомогании, связанном с беременностью, Мауна с раннего утра принялась жарить, парить и варить. По ее просьбе Капуна сложил около хижины второй очаг, и Мауна успевала готовить сразу на двух огнях – на том, который в доме, и на том, который на улице. Капуна сбился с ног, выполняя распоряжения жены, подавая ей то одно, то другое, но Мауна не знала усталости: кушанье за кушаньем поспевали у нее, и скоро весь двор около дома был заставлен горшками, мисками и плошками с едой, а были еще яства, разложенные на широких листьях деревьев, похлебки, налитые в кувшины, и густые горячие отвары, булькающие в глубоких деревянных поддонах.
Капуна пришел в отчаяние: ему предстояло отнести все это на общий деревенский стол, да еще позаботиться, чтобы ничего не пролилось, а также чтобы не остыло то, что должно было быть горячим, или не согрелось то, что должно было быть холодным. Мауне и здесь пришлось брать бразды правления в свои руки, – и, следуя ее указаниям, Капуна справился со своей нелегкой задачей.
Успех их совместного предприятия был полным: на пиру Мауна единодушно была признана лучшей хозяйкой деревни, а вскоре после Праздника Прародителей Капуна был без каких-либо осложнений избран старостой, при активном содействии своей жены. По обычаю, ему следовало теперь отблагодарить односельчан, принести дары богам, а после явиться в Священный поселок к вождю Араваку для представления.
– Что и говорить, мужчины умны, решительны и полны отваги, когда дело касается охоты, рыбной ловли или иных чисто мужских занятий, – толковала Мауна, посадив Капуну рядом с собой на циновку и держа его за руку. – Но вы ничего не смыслите в жизни, не разбираетесь в самых простых вещах и постоянно делаете глупейшие ошибки. Вот скажи мне, к примеру, какой злой демон надоумил тебя вчера устраивать пирушку по поводу твоего избрания старостой? А?..
– Но я хотел сделать приятное нашим деревенским, – оправдывался Капуна.
– О, да, ты сделал им приятное! – ехидно улыбнулась Мауна. – Особенно тем, кто любит хмельные напитки. Остальные же подумали, что Капуна и сам склонен к выпивке, и, может быть, они зря избрали старостой такого человека. Одновременно ты настроил против себя всех женщин, которые страдают от склонности своих мужей к пьянству. В результате, когда ты завтра выйдешь перед всей деревней, чтобы поблагодарить людей за твое избрание, одни будут прятать улыбки, другие подмигивать тебе, а третьи будут слушать тебя с мрачными лицами. Значит, в будущем тебе придется немало потрудиться, чтобы тебя считали за настоящего старосту, – а ведь ты мог бы с самого начала заставить уважать тебя. Помни, Капуна, если ты не можешь заслужить настоящего, глубокого уважения, то добейся, хотя бы, внешнего. Для этого не сходись с людьми слишком близко, но и не отдаляйся от них: будь, как горная вершина, которая всегда близко и всегда далеко. Говори с людьми просто и приветливо, но чтобы каждое твое слово было крепким и тяжелым, как каменная глыба; никогда не торопись с ответом, если не можешь поразить им вопрошающего, как копьем; будь загадочен и непостижим, как глубины морские, – и главное, никогда не показывай свои слабости, но почаще выставляй свою силу, чтобы люди знали ее. И тогда тебя станут не только уважать, но и бояться, а ты, для закрепления страха, будь милосерден в мелочах, потому что страх подкрепляется милосердием: каждый будет знать, что ты, подобно великим богам, волен карать, а волен и миловать!