В полночь музыка прекратилась, но женщины уже знали все секреты Рупари. И тогда женщины стали приказывать мужчинам работать вместо них. И мужчины опечалились, ибо им приходилось теперь выращивать батат, собирать урожай – да еще качать детей, как раньше делали женщины.
Один из стариков был почти колдуном. Каждую ночь он гадал, чтобы узнать, кто причинил мужчинам такое зло. Его тень уходила от него искать виновников, но не могла поймать их. Тогда он собрал мужчин и сказал:
– Мы должны обольстить женщин, и они нам расскажут, кто открыл им секрет Рупари.
Мужчины так и сделали. Они обольстили женщин, те смягчились сердцем и сказали им:
– Когда вы станцуете перед нами танец Рупари, мы вам скажем, кто открыл нам секрет ваших инструментов.
Мужчины согласились и попросили вернуть им священные инструменты, чтобы играть на них во время танца. Женщины принесли инструменты, и в тот же вечер мужчины отправились к реке и начали играть и танцевать.
В разгар танца пришли женщины. И вдруг они с ужасом увидели, что у всех мужчин были теперь одинаковые лица. Казалось, что все они – один и тот же человек. От страха женщины онемели и тут же лишились рассудка. Тогда старик, который был почти колдуном, вышел на середину круга и сказал:
– Посмотрите, что вы сделали с нами, отняв у нас наши инструменты; посмотрите, во что вы превратили нас. Отныне не пытайтесь отнять у мужчин то, что принадлежит им по праву, – а мы не оставим вас без своего внимания.
С тех пор секрет Рупари снова перешел к мужчинам, и женщины больше не выражали недовольства по этому поводу.
Прошли века, но каждый год, вскоре после Праздника Птиц на острове в каждой деревне отмечали праздник Рупари.
Его порядок в точности соответствовал событиям многовековой давности. С наступлением вечера мужчины отправлялись на реку, где играли на музыкальных инструментах, танцевали и пели. Женщины, оставшиеся в деревне одни, громко выражали свое недовольство и проклинали мужчин. Проклинать их надо было отчаянно, не жалея выражений, – считалось, что это пойдет мужчинам на пользу и сделает их более внимательными к своим женам.
Затем, около полуночи, женщины шли к реке и там, затаившись, наблюдали за мужским танцем. Зная, что на них смотрят, мужчины старались вовсю; их телодвижения, приседания и подскоки должны были наглядно показать, как сильно обуял мужчин жар любви. Особенно важно это было для тех, кто собирался жениться: их избранницы могли воочию наблюдать за проявлением чувств своих женихов.
Исполнив танец Рупари, мужчины прятали музыкальные инструменты в дупло какого-нибудь дерева, – после чего возвращались в деревню. Тогда женщины зажигали факелы и приступали к поискам спрятанного. Они делали вид, что инструменты не даются им в руки, суетились, бегали и толкались, а потом радостными криками возвещали окончание погони. На рассвете женщины прятали инструменты в надежное место, набирали в лесу или в поле съедобные стебли, и шли по домам.
Весь следующий день жители деревни занимались обычными делами, как будто ничего не случилось. А вечером мужчины вновь отправлялись на реку и здесь обнаруживали пропажу своих инструментов, – после чего возвращались в деревню в тоске и унынии.
Еще один день проходил в повседневных заботах, затем наступала очередь женского действия на празднике. Женщины облачались в лучшие наряды, красили лица, навешивали на себя украшения – и приступали к обольщению деревенских юношей. И тут уже женщины показывали всю силу своей красоты: их приемы были проверены временем и так хороши, что не только зеленые юнцы, но и многоопытные мужчины не могли бы устоять. Конечно, юноши быстро сдавались и сообщали женщинам секрет инструментов Рупари, обучая игре на них.
Заслышав звуки знакомой музыки, мужчины приходили в смятение: они не понимали, кто похитил их инструменты, и откуда раздаются эти звуки.
Танец
Четвертый день был самым ярким и запоминающимся днем праздника. С раннего утра мужчины нежно ухаживали за женщинами, говорили им ласковые речи, помогали по хозяйству, дарили подарки, были чуткими, заботливыми и внимательными. Женские сердца таяли от подобного обращения, и к исходу дня инструменты Рупари снова переходили к мужчинам.
Вечером праздник завершался там, где начался – у реки. Мужчины исполняли священный танец, но исполняли его холодно и уныло, одев, к тому же, на лица одинаковые страшные маски. Женщины кричали от ужаса; тогда вперед выходил старейшина деревни и упрекал женщин за похищение инструментом Рупари, говорил о тяжких последствиях этого неразумного поступка, – и заканчивал тем, что прощал женщин, от лица всех мужчин обещая им, в то же время, постоянную любовь и верность.
Праздник заканчивался веселым пиром, в ходе которого заключались новые брачные союзы. Жениться или выйти замуж на празднике Рупари означало обеспечить себе долгую и счастливую семейную жизнь.
В брак вступали юноши в возрасте двадцати лет, а девушки – в восемнадцать или чуть позже. По обычаям острова, юношам нельзя было жениться на родственницах по отцовской линии, – кроме того, не допускалась женитьба на свояченицах и на тетках – родных сестрах своих матерей. Со всеми остальными родственницами вступать в брак было можно, хотя бы это была двоюродная сестра по материнской линии.
На отцах лежала забота отыскать сыновьям жен, но считалось неудобным заботиться о замужестве своих дочерей. Условившись и договорившись о женитьбе, отцы сговаривались о церемонии и приданом, которое было очень невелико. Когда наступал день свадьбы, приходили гости и жрец; жрец освящал бракосочетание молодых, и юноше отдавали его жену в эту же ночь, – но он должен был уйти из своего дома и жить у родителей жены. Зять оставался у тестя и тещи, работая на них пять лет, а если он не делал этого, его выгоняли из дома. Правда, он мог уйти и сам, если его плохо кормили, но тут уже все зависело от тещи – она заботились, чтобы жена всегда давала мужу есть.
Свадьбу праздновали званым пиром, но он не устраивался, если муж или жена раньше состояли в браке; разведенные, а также вдовы и вдовцы вступали в брак без торжеств. Вторичная женитьба или замужество считались малопочтенным делом.
В деревне, где жили Кане и Капуна, на празднике Рупари ожидалось две свадьбы. С первой все было ясно: Капуна женится на Мауне; по общему мнению, они были подходящей парой друг для друга, их родители не возражали, в деревне об этом знали давно, – в общем, здесь не было никакой загадки. Зато вторая свадьба вызывала много толков и предположений: все ждали, что в день праздника Рупари женится и Кане, но не могли угадать, кого он выберет в невесты. В самой деревне девушки подходящего возраста для него не было, но в окрестных деревнях было много подобных девушек, в том числе и очень красивых, и каждая из них с удовольствием пошла бы замуж за Кане; не возражали бы, конечно, и родители его избранницы.
Если бы Кане не был сиротой, в деревне скоро узнали бы, кто его избранница, от его отца и матери. Но мать Кане умерла, когда он был совсем маленьким, а потом умер и его отец. Так что Кане сам должен был свататься к той девушке, на которой хотел жениться, а поскольку в последнее время он часто где-то пропадал, то в деревне решили, что Кане так и делает. Но кто же она, его невеста? Приведет ли он ее в свою деревню на праздник Рупари или свадьба будет там, откуда родом эта девушка, и куда предстоит уйти Кане на ближайшие пять лет? Попытки выведать что-либо у Кане не дали результатов, и эта загадка мучила деревенских жителей, не давая им покоя…
Вечером четвертого дня праздника состоялось бракосочетание Капуны и Мауны; его совершил у деревенского алтаря молодой жрец – помощник Баиры. Жених и невеста выглядели очень хорошо: на ней было длинное платье из домотканого полотна, с традиционным пестрым орнаментом, вышитым по подолу и краям рукавов; темные густые волосы невесты были собраны в длинный стоймя стоящий пучок, внизу широкий, вверху узкий и распушенный, а кроме того, украшенный бутонами цветов; на шее Мауны висело тяжелое ожерелье из редких больших ракушек, которые свидетельствовали о достатке ее родителей, так как такие ракушки служили на острове деньгами.
На женихе была белая набедренная повязка, достающая до колен; на плечах ярко-желтая накидка с таким же орнаментом, как на платье невесты; на голове причудливой формы шапочка, завязанная под подбородком.
Жрец прочитал положенные молитвы, трижды обвел новобрачных вокруг священного огня, горевшего перед алтарем; для изгнания злых демонов помахал на них курительницей, источающей благовония; призвал богов охранять брак Капуны и Макуны, а их самих – любить друг друга, поддерживать в жизни и рожать побольше детей. Таким образом бракосочетание совершилось, молодых усадили во главе поставленного прямо посреди улицы праздничного стола, – можно было начинать пир.
Однако деревенский староста не торопился: подслеповато щурясь, он смотрел на дорогу за околицей, как будто ожидая кого-то, и жители деревни отлично понимали, кого он ждет. Кане не было на празднике, но он обязательно должен был придти на свадьбу друга и, возможно, привести свою невесту. Жрец, которому уже успели сообщить об этом, не уходил от алтаря, не снимал священные одежды и был готов совершить второе бракосочетание.
Мауна сидела, как на иголках, – уж она-то знала, кого любит Кане, и знала также, что второй свадьбы сегодня не будет. Много, много дней, с самого Праздника Птиц она хранила тайну, доверенную ей Капуной, но сегодня терпению Мауны пришел конец. Она ерзала, кряхтела и кашляла, – так что ее родители решили, что с ней случилась какая-то неприятность. Мать Мауны тихонько спросила дочь, в чем дело.
– Ах, мама, я совершенно здорова! – с досадой отмахнулась Мауна. – Но вот Кане…
Она сделала многозначительную паузу.
Капуна быстро глянул на нее и незаметно толкнул в бок.
– Что ты меня толкаешь? – отозвалась Мауна. – Шила в мешке не утаишь… Сколько можно морочить людей, они же ждут, что Кане придет со своей невестой. И не забывай, у нас с тобой свадьба сегодня, – но скоро ночь, а еще даже не начался праздничный пир!