На злобное треньканье телефонов в конце концов заглянул снежный человек. Был это Эскимо или это была Снежинка – определить мог только Дуров. Он один был способен различать своих любимцев, не прибегая к излюбленному способу Левки, который с Эскимо частенько напивался среди вольеров до поросячьего визга возмущенных свинок Леонида Владимировича. Снежинка пока не пила. Так или иначе, для всех, кроме Дурова, снежная пара была на одну морду.
Снежный человек скривился и, оглянувшись по сторонам, брезгливо поднял телефонную трубку двумя пальцами и осторожно подул в мембрану.
– Леонид Владимирович! Это дежурный по заставе беспокоит вас,– вежливо представилась трубка.– Тут такое дело. На карусели прибыла какая-то мерзкая обезьянка с папкой под мышкой и сейчас ходит по штабу, ищет командира. Это, верно, по вашей части?
Снежный человек буркнул что-то невразумительное.
– Ну да,– согласилась трубка.– Вот и мы в недоумении. Вас просят в штаб. И захватите, пожалуйста, с собой сетку или хлыст какой-нибудь. Мне кажется, она кусается, дрянь такая.
На последних словах Эскимо или Снежинка – никакой, в сущности, разницы! – сердито бросил – или бросила? – трубку на рычаги телефонного аппарата и, продолжая бурчать под нос, побрел – или побрела? – разыскивать Дурова на территории зверинца.
Когда запыхавшийся Леонид Владимирович с большим сачком ворвался в кабинет командира, там уже собрались почти все начальники штатных подразделений – дежурный по отряду зря времени не терял.
Рядом с командирским столом в кожаном кресле на корточках сидело существо, сильно напоминающее орангутана, но с более короткой рыжей шерстью и огромными глазами. Морда его была белого цвета в три черные полоски. Кончик хвоста заканчивался пушистой кисточкой, игриво заплетенной в косичку. Одежда гостя ограничивалась изящной набедренной повязкой.
Задов и необычный пришелец исподтишка разглядывали друг друга, словно старались вспомнить, не встречались ли раньше.
– Присаживайтесь, Леонид Владимирович. Не хотелось без вас начинать,– вместо приветствия буркнул командир, недовольный опозданием генерала.– Кстати, к чему сачок такого размера?
Дуров слегка растерялся, однако тут же нашелся Лева:
– Моя вина, Евгений Дмитриевич. Тут какая-то бабочка летает ночная, необычной раскраски. Жуть какая шустрая и приставучая.
Лева уважал Дурова с детства и в обиду старика принципиально не давал никому, даже начальству. Леонид Владимирович благодарно и печально улыбнулся близорукими глазами Леве, виновато – командиру и попытался спрятать сачок за спиной. Тот, однако, торчал из-за спины упрямо и косо, как штык трехлинейки на плече новобранца.
Озадаченный Владимиров недоуменно выглянул в окно, хотя Лева недвусмысленно намекал, что бабочка именно ночная, и недовольно пожал плечами.
– Отличительная черта людей – лишать других свободы. Это заложено в подлой сущности агрессивной человеческой природы: созидать, угнетая других,– вроде бы в сторону, но достаточно громко и менторским тоном неожиданно заявила обезьяна, мягко растягивая гласные и слегка шепелявя.
Заслуженный дрессировщик смутился окончательно. От облыжного заявления сачок жег его ласковые к зверюшкам руки, покрытые многочисленными укусами ответной страсти. В кабинете повисла нехорошая тишина. Лева презрительно фыркнул и возненавидел примата окончательно и бесповоротно. Остальные неловко молчали, пока паузу не решился нарушить сам Владимиров, который, то и дело заглядывая в бумажку, без запинки, отчеканил:
– Господа и товарищи, разрешите представить вам действительного члена Верховного Совета вождей Лямурии, лауреата Гнобелевской (командир удивленно хмыкнул) премии, доктора информалогии и парапсихологических наук, почетного академика Великой Академии наук Лямурии, кавалера ордена Банановой пальмы, уважаемого месье Ашта. Он прочтет вам, то есть нам, короткую поучительную лекцию и посвятит вас, то есть нас, в суть возникших у него, то есть у нас, проблем.
Лева тихо застонал, но лямуриец [22], ревниво вслушиваясь в каждое слово командира, точным перечислением своих заслуг перед родиной остался доволен и Левин стон оставил без внимания.
Четырьмя часами позже даже Задову пришлось признать, что элемент познавательности в занудной лекции хвостатого пропагандиста все-таки был.
Как оказалось, Лямурия была расположена в неприметном пучке весьма удаленных реальностей, поэтому исторические расхождения с нулевой реальностью [23] у нее были колоссальные. Сами лямуры, впрочем, считали иначе, полагая иные миры доступного континуума провинцией, а свой мир – метрополией, максимально приближенной к нулевому уровню.
Изначально в истории Лямурии все материки составляли единый континент, стоявший посреди громадного океана – Панею. Затем он распался на Лаврузию (включавшую что-то вроде южной Европы, Африки и большей части Азии), Котловану (в которую вошли аналоги Гренландии, острова Пасхи и Антарктида) и Коалию (Северная Америка и Австралия). За долгие века Лаврузия и Котлована заросли бескрайними лесами, а Коалия, напротив, грязью.
Лямурийская раса издавна и прочно обосновалась на континенте, широко известном среди немногочисленных народов уже как Лямурия. Континент этот простирался на север до Гималаев, а на юге великий макачий континент омывался великим внутренним [24] Мурляндским.
За миллионы лет пралямурийцы эволюционировали в весьма высокоразвитых существ, достигших небывалых высот в науке и технике. Они были знаменитыми мореходами, основав свои поселения по всей местной Земле и по краям пометив их, то есть поселения, монументальными циклопическими строениями из бетона.
Колесо изобрели поздно: некто Гнобель, провинциальный изобретатель нейтронной бомбы, взглянув на небо, гениально предположил, что скорость солнца, ежедневно прокатывающегося по небосклону, зависит от его формы. После своего открытия Гнобель в одночасье стал самым известным механиком планеты.
Глубокие знания драгоценных камней как-то сразу открыли пралямурийцам удивительные свойства полупроводников, лазерных лучей и ядерного синтеза. Особо гордились они своим знаменитым «холодным светом», столетиями заливавшим с высоченных хрустальных колон широкие площади лиановых городов-гнезд. Из камня они высекали исключительно собственные изображения и поклонялись им несколько тысячелетий, пока на смену языческому культу самолюбования не пришел единственно верный культ самообожания.
Трагедия столкновения этих культов привела к катастрофе. Ученые Пралямурии все больше погружались в оккультные науки, пока обладавшие сокрушительным оружием адепты двух вер в борьбе друг с другом не уничтожили свою уникальную цивилизацию.
Нейтронные бомбы сделали закат эры пралямурийцев более политкорректным, но факт остается фактом – Пралямурии пришел конец. Туда, хвостатым [25], им и дорога.
Пожираемый холодным огнем континент раскололся и затонул, оставив после себя лишь горные пики в виде гирлянды островов Мурляндского моря.
Избранные остатки некогда великой расы, спасаясь, эмигрировали в Коалию, где возродили свою культуру в относительно короткий срок. Память о страшных событиях осталась лишь в глухих преданиях, немногочисленных рукописях и появившемся в результате мутаций хвосте.
Отныне лямурийцы технический прогресс строго ограничили и навсегда выбрали исключительно мирную и гуманную дорогу развития своей цивилизации. Немногочисленных адептов иных путей развития лямурийские власти в напоминание о трагедии предков гуманно вешали за хвост и оставляли умирать от голода: быструю смертную казнь общественное мнение бурно осуждало.
Незначительную часть беженцев в итоге немыслимого катаклизма занесло даже в иные реальности. В Америке и Японии до сих пор находятся уцелевшие после бедствия довольно крупные лямурийские колонии потомков великой расы. Они избежали гибели, но быстро деградировали, успев, однако, стать предками многих современных молчащих и говорящих обезьян.
Некоторые исполинские дворцы и храмы, сложенные из прочного камня и не поддавшиеся разрушительному действию времени, до сих пор остаются прямым свидетельством лямурийской мощи [26].
Последние столетия Лямурия в своей непоколебимой стабильности и стагнации успешно процветала. Плановый застой технического прогресса и невиданные успехи в производстве клонированных бананов позволили резко повысить уровень контроля над рождаемостью [27]. Лямурийцы уверенно шли по пути самосовершенствования и самопознания.
Однако в последние годы из невинной секты поклонников настоя на медовых пряниках в низших слоях общества набрало силу некое протестное движение. «Протестанты» требовали воссоединения со своими ирреальными братьями, о существовании которых в Лямурии было известно довольно давно. В своей наглости они доходили до того, что обвиняли собственное правительство в том, что оставленным в забвении соотечественникам гражданство Лямурии надо предоставлять автоматически и даже – вдумайтесь! – защищать их интересы путем высадки вооруженного десанта.
Так, узнав, что в соседней реальности у местных аборигенов есть обычай по большим праздникам забивать камнями десяток-другой вынужденных эмигрантов из Лямурии, сектанты в знак протеста собрались в укромном уголке джунглей и долго там о чем-то шептались, попивая свой настой. Это был возмутительный афронт.
Пагубная ересь, впрочем, была ликвидирована быстро и гуманно: подвешенные за хвосты лямуры болтались на пальмах, как елочные игрушки. Совет старейшин всегда был категорически против любых контактов с вырожденцами и отщепенцами.
Немногочисленные остатки руководства секты сделали свой выбор. Втайне от всех несколько «чердачников»