– Князь! Вот те самые отроки, про которых я тебе говорил!
– Эти? – с удивлением посмотрел на совсем еще юных ребят переяславльский князь.
– Ну да! Эй, Звенислав, и ты, так и не знаю, как там тебя по имени, идите скорей сюда! Вас сам князь зовет!
– Ну-ка, ну-ка, посмотрим! – улыбнулся Мономах.
– Вот – Звенислав, – показал на купеческого сына Доброгнев. – Это он меня от половца спас и к коню привязал, чтоб я твой приказ до конца выполнить смог. Хорошо привязал, умело!
– Не может быть, княже, гонец что-то путает! – услышав, что сказал Доброгнев, подходя, возразил купец. – Стыдно признаться, но тебе я не могу солгать… мой сын – наипервейший трус!
Гонец с укором посмотрел на него и покачал головой:
– Эх ты! Отец еще называется… Сына своего не знаешь! Наипервейший храбрец – вот кто твой сын!
– Да я тут при чем? То все молитва да одолень-трава! И… еще вот – Славко! – засмущавшись, кивнул на своего друга Звенислав. – Это ведь он тебе раны тогда перевязал, он коня раздобыл и ханскую плетку дал!
– Ах да! – вспомнил Доброгнев, доставая плеть. – Держи, отрок, ее назад! Хороша плетка, да обещания выполнять надо!
В этот самый момент к Мономаху подвели хана Белдуза. Увидев свою плетку в руках Славки, затем одетого в дорогую одежду Звенислава, тот разом все понял и, изменившись в лице, дернулся вперед… Если бы не двое крепких дружинников, вовремя ухвативших его за плечи, он так бы и бросился на Славку да вцепился ему в горло…
– Так вот к-де я видел тебя, з-змееныш-ш! – прошипел он. – Вот кто перехитрил меня и погубил вс-сю С-степь. Ну, ничего, мы с-с-с тобой еще вс-стретимся и ты заплатиш-ш-шь мне за вс-с-се! И ты, купечес-ский сын, и ты, купец-ц! А! И ты – гонец-ц! Теперь – берегитес-с-сь!
Перекошенное лицо хана было столь грозным, а слова его такими страшными, что Славко со Звениславом невольно попятились, купец в испуге схватился за бороду, и даже гонец побледнел…
И лишь Мономах оставался, как всегда, невозмутимо спокойным, только голубые глаза его потемнели, словно небо перед непогодой.
– Никто тебе больше ни за что не заплатит, хан! – с тихой уверенностью сказал он. – Довольно ты русской крови пролил! И несчастий принес моей земле!
Мономах обернулся к вышедшим вслед за ним из шатра Ратибору со Ставром Гордятичем и сказал, показывая глазами на хана:
– Вот, брат Святополк прислал мне его на суд. Знает, сколь важная и опасная птица этот Белдуз, как могут мстить за него степняки. Не решился сам с ним расправиться или за выкуп волю дать!
– Нет, – возразил Ратибор. – То он тебе первенство отдает. Понимает, что это – твоя победа!
– А значит, и добыча твоя! – вытаскивая из ножен меч, подхватил Ставр Гордятич. – И сейчас я ее…
– Погоди! – остановил его Мономах. – Много чести будет!
Он жестом подозвал своих младших дружинников и, уже не глядя, кивнул на Белдуза:
– Казнить его!
– Но, к-няз-зь! – не веря собственным ушам, вскричал хан. – Великий к-нязь и ты вс-сегда отпускали меня! Я… з-заплачу за себя любой выкуп! Только назови цену! Я даже торговаться не буду!
– И правильно сделаешь! – кивнул ему Мономах. – Потому как один только выкуп может быть за все то зло, что ты сделал для Руси, – смерть!
И он знаком велел дружинникам, чтобы те поторопились с выполнением отданного им приказа.
Дружинники отвели продолжавшего вопить о выкупе и тут же мешавшего эти слова с угрозами и проклятьями Белдуза на несколько шагов в сторону и прямо тут, на виду у всех, зарубили своими мечами.
После того как со страшным ханом было покончено, Мономах с любопытством посмотрел на Звенислава, на Славку, сел на пригорок и велел им, а также гонцу с купцом расположиться подле него:
– Ну а теперь рассказывайте все по порядку! – уже куда более мягким тоном приказал он.
– Значит, так… – уверенно, словно всю жизнь беседовал с князьями, начал Славко.
– Нет, так значит… – перебил его Звенислав.
Мономах, пряча в бороде улыбку, посмотрел на обоих и с напускной строгостью сказал:
– Я сказал, по порядку!
– Вот я и говорю!.. – в один голос воскликнули друзья и, переглянувшись, испуганно 117 замолчали...
Долго ли нет длилась беседа Владимира Мономаха с отроками, то знали только устало клонившееся к земле солнце да нетерпеливо переминавшиеся с ноги на ногу прискакавшие с докладом тысяцкие пешцев и старшие дружинники, дожидавшиеся своего князя.
Вышедший из шатра с написанными грамотами игумен протянул их на подпись Мономаху, но тот лишь предложил ему посидеть рядом и хоть немного отдохнуть, послушать отроков.
И беседа, точнее, теперь только уже рассказ разгоряченного Славки, все продолжалась… продолжалась…
Но, как кончается все на свете, закончилась и она.
– Да, Славко… – выслушав все до конца, задумчиво покачал головой Мономах. – Задал ты мне задачу. Даже не знаю, что сразу и сказать на все это…
Он посмотрел на донельзя довольного собой, ожидавшего похвалы и наверняка наград от него отрока, и, наклонившись к самому уху игумена, шепнул:
– Что скажешь, отче?
– Молодец! – тоже шепотом отозвался тот. – Но больно уж горд и самонадеян! Как бы это его озорство однажды до больших бед не довело!
– Вот и я тоже так думаю…
Мономах немного помолчал и, прокашлявшись в бороду, неожиданно строгим голосом молвил:
– Ну что ж, выслушал я тебя внимательно. Теперь суд судить буду!
– К-какой еще суд? Над кем? – опешил Славко.
– Как это над кем? – сдвинул брови Мономах. – Столько дел натворил да еще и спрашивает! Коня украл? Украл… А это… Эй, тиун!
Славко посмотрел на Мономаха, на подбежавшего тиуна и не знал, верить ли ему собственным ушам и глазам или нет.
А Мономах тем временем, словно ни в чем не бывало, продолжал:
– Что там у нас по «Русской правде» за кражу коня положено?
– Кража коня? – деловито уточнил тиун и ни секунды не думая ответил: – Кража коня приравнивается к краже оружия и одежды и наказывается штрафом – в три гривны!
– Ну ладно, допустим, оружие ты у половца украл, то не считается, – кивнув тиуну, снова обратился к Славке Мономах. – Но ведь ты же украл еще и одежду! Причем очень дорогую!
– Я? У кого?!
– Да вон же, у Звенислава! Ты сам говорил – на большой дороге!
– Да не крал я! Он сам мне отдал! – заколотил себя кулаками в грудь Славко. – У него самого спросите!
Звенислав попытался вставить слово в защиту друга, но купец сильно дернул его за локоть, что-то шепнул на ухо, и тот, опустив голову, закашлялся и промолчал.
– Видишь, молчит! – заметил Мономах. – Значит, это уже не кража, а грабеж! И куда больший штраф! Но и это не все. Ты же ведь еще и стог сжег!
– Так я ж не для себя… Для Руси старался!
– И мою грамоту хану прочитал. Да… Хорошо хоть про Корсунь вовремя вставить догадался. Так вовремя, что больше и не бывает…
Славко смотрел на Мономаха и никак не мог взять в толк – вправду тот все это говорит или нет? У него ничего нельзя было понять. Прямо совсем как у деда Завида! А может, мелькнула мысль, то дед Завид у Мономаха научился так говорить, когда еще не был дедом? Вот и спасай после этого Русь…
Славко беспомощно огляделся. Но увидел вокруг себя только серьезные лица. Игумен, глядя на него, укоризненно качал головой. Купец кусал губы и прятал их в бороду. Гонец и вовсе отвернулся. Только плечи его почему-то изредка вздрагивали. А по лицу Ратибора вообще ничего доброго нельзя было прочитать.
А по сторонам уже вовсю шептались младшие дружинники:
– Что там?
– Да вон, половецкого отрока судят!
– Да не половецкого, нашего! Одет он просто так!
– А за что?
– Коня, говорят, украл, знатного человека на большой дороге ограбил, поджог учинил, а главное – княжескую грамоту Степи выдал!
– У-у, плохи тогда его дела!
– Казнят!
– Не казнят, а казним, нам-то ему голову рубить прикажут!
– Тихо, смотри, Мономах поднимается!
– Сейчас суд вершить будет!
Все поднялись со своих мест, и Мономах, неожиданно для потерявшего всякую надежду Славки, сказал:
– Ну ладно! Палка, говорят, и та о двух концах. Вот украл ты коня у своих земляков, в голод, накануне весенней работы – за это и голову отсечь мало. Но, если бы не украл, гонец бы не выполнил мой приказ и смоленский князь не успел бы подготовить свое войско.
Звенислава раздел? В другой раз умней будет! И хотя вины это твоей не умаляет, это помогло вам затем провести самого Белдуза и вовремя сообщить мне, что он знает и верит про Корсунь! И все-таки, мнится мне, добро должно быть добром, без всякой примеси зла, как плохая монета! Но на этот раз ладно. Половцы сильны, а значит, мы должны были быть сильнее. Быстры – быстрее. Хитры – хитрее! Поэтому, если на это дело посмотреть с этой стороны, то большое дело сделал ты для Руси!
Славко поднял низко опущенную голову и недоверчиво покосился на Мономаха.
– Да, да, – глядя на него с отеческой улыбой, подтвердил тот. – Смотри, какая слава гремит теперь по всему миру. И в этой славе есть частичка и твоего труда. Посему повелеваю зваться тебе отныне не Славкой, а Гремиславом! А теперь говори, какую награду просишь?
Славко взглянул на князя и тихо сказал:
– Коня бы моим землякам вернуть…
Мономах понимающе кивнул и окликнул:
– Эй, тиун, выдели для веси, из которой этот отрок, пять… нет, десять коней! Да гляди, самых лучших отбери, а то знаю я тебя! Стой! Да еще три подводы зерна и одежды добавь!
– Будет выполнено, князь! – кивнул Мономаху тиун.
– От себя я тебе, Славко, то есть, прости, Гремислав, столько же добавляю! – шепнул Славке купец. – И еще, если захочешь, сын мне все про тебя рассказал, возьму тебя в помощники. Через два-три года сам наипервейшим купцом будешь!
Он замолчал, потому что Мономах снова повернул голову к Славке.
– Но то, отрок, не награда, а долг, который возвращает твоим землякам Русь! – снова без тени улыбки сказал он. – Это тебе от меня! – надел он затем на шею Славке тяжелую золотую гривну и добавил: – Ну, а теперь проси…