«А точно — метит в глаза», — подумал Светозар и, когда молнией сверкнуло перед ним жало чужого копья, пал телом на холку коня, выбросив вперед руку с тяжелым копьем, и в тот же миг ударом сбило с него шелом, а его копье с хрустом пробило щит хазарина, как скорлупу ореха, пробило и, отяжелев, отбросило руку назад. Однако Святозар удержал тяжесть своего противника, откинувшись в седле всем своим телом, и тут увидел широко распахнутые в изумлении глаза хазарина, вздетого на копье и вырванного из седла, и разжал пальцы…
Конь пробежал немного и встал. Со стороны своего войска донесся радостный могучий гул. Хазарское войско молчало.
Светозар повернул коня, подъехал к распростертому на земле хазарину, пробитому копьем насквозь вместе со щитом и кольчугой, чтобы забрать, как положено, его оружие и коня. Он с седла склонился над убитым и сразу же с удивлением понял, что перед ним дева, еще молодая… совсем юная дева. Глаза ее, чуть раскосые и черные, будто угли, были все так же широко распахнуты, на лице застыли удивление и боль. А ведь сказывали, что у хазар в войске служат не только мужи, но и жены, что встречаются среди них настоящие поляницы, не уступающие мужам, а он не верил, думал, что враки все это, напраслина. И вот самому довелось… Но какая это поляница? — так, недорослица. Ловкая, конечно, могла бы и убить, но боги миловали его и на этот раз.
Медлить над поверженной дольше было нельзя: русское войско двинулось вперед, в лад стуча древками копий и мечами о щиты.
Светозар не взял ничего с убитой, даже копья своего не вырвал из ее тела, поднял свой шелом, помятый ударом копья, и поехал навстречу своему войску. Его обтекали с двух сторон, иные что-то кричали приветственное, а он не слышал. В его ушах все еще звучал пронзительный визг несущейся навстречу девы, как визжит иногда от избытка чувств его младшенькая, Светина, кидаясь в кучу устроивших потасовку братьев. Светозар не жалел, что убил деву-хазарку, потому что… потому что не надо было ей лезть в дела мужеские, а коль влезла… Но на душе было как-то нехорошо: себя он чувствовал сильным, способным сразиться с любым противником, чтобы вернуться домой с честью и добычей. А тут какая такая честь? Никакой. Еще и засмеют поди.
— Р-русь! Р-русь! Р-русь! — громовыми раскатами накатывалась на хазарское войско червленая стена щитов и густая щетина копий, и эти слитные крики доносились до шелкового шатра каганбека могучим морским прибоем. Тучами взлетали и падали вниз стрелы, точно град ударяясь в щиты и латы, а многие и в незащищенные части тел. Кто-то падал под ноги идущих, кто-то терпел и шел дальше. Но вот сошлись, с тяжелым грохотом копья ударили в щиты, в панцири, затем щит в щит, грудь в грудь, взметнулись мечи и топоры, сабли и палицы, шестоперы и чеканы: лязг, хруст, крики, стоны, вопли, женский визг… Напор Руси был таким сильным, что хазарское войско не выдержало и начало пятиться. При этом значительно раньше, чем было оговорено на вчерашнем совете у каганбека. Ну что ж, раньше — не позже. Русы сами идут в ловушку. И лицо каганбека дрогнуло довольной ухмылкой.
Вот правое крыло русов миновало поворот реки, тесня конницу карабулгар густым заслоном копий. Видно было, как падают кони и люди, сдергиваемые с седел, как русские дружины ударным клином разваливают тесный строй обороняющихся, все расширяя и расширяя прорыв, охватывая в то же время левое крыло войска каганбека искусным маневром второй колонны воинов, прикрытой продолговатыми червлеными щитами.
— Рру-рру, рру-рру! — доносилось грозное до шатра каганбека, белеющего на насыпном кургане.
Он вглядывался в поле битвы, которое все сильнее заволакивало пылью, стараясь определить, сколь велико войско Святослава. Не столь уж и велико, как померещилось лазутчикам. И не заметно, чтобы на кораблях оставалось много воинов. А русская конница так и совсем оказалась весьма незначительной: тысяч пять, от силы — восемь, не более. И не удивительно: русам не удалось склонить на свою сторону степняков, а сами они народ не конный, привыкли ратоборствовать в пешем строю.
И едва расширилось пространство между правым флангом русов и речной поймой, каганбек сделал знак трубачам, и над степью прокатился рев длинных труб-кураев — приказ хорезмийцам ударить всей своей массой по оголившемуся правому крылу русов, оторвавшемуся в пылу сечи от прикрывавшей его болотистой поймы. В прошлогодней битве с аланами такой удар решил исход сражения в пользу каганбека. То же самое должно произойти и сегодня. Это даже хорошо, что русы сами пришли под стены Итиля: здесь они и найдут свою могилу. Отсюда царь Хазарский распространит свою власть на запад и север, и потомки будут славить его наравне с легендарными царями иудейскими Давидом и Соломоном, Пейсахом и Иосифом Первым.
И пошла вперед гвардия наемников-хорезмийцев.
— А-ал-лаааа! — взметнулся к небесам ее многотысячеголосый вопль.
— А-ааа! — подхватили этот вопль стоящие на холмах жены и девы, изображающие резервное войско каганбека.
Но именно такое развитие событий предвидел Святослав, загодя изучив повадки хазарских воевод, поэтому и держал свою тяжелую конницу сзади. И едва хорезмийцы достигли крайних рядов княжеской дружины, как четыре ряда повернулись к ним лицом, оградившись колючей стеной длинных копий. Однако большая часть хорезмийской конницы уже заскакивала с тылу, и Святослав вскинул вверх свой длинный меч.
— Русь! Слава! Вперед! — вскричал он, не слыша и не узнавая своего голоса, и, опустив забрало, вонзил шпоры в бока своего коня. За ним с тяжелым гулом тысяч копыт ринулось разноплеменное конное войско, выметываясь из лощины, и бешеный восторг объял душу князя: сейчас, вот в эти самые мгновенья, должна решиться судьба Руси, судьба его собственная и его войска.
— Сла-ааав-вааа! — неслось, опережая его коня, сливаясь с криком хорезмийцев, удваиваясь и утраиваясь, оглушая.
От удара копья Святослав уклонился, выровнялся в седле и, привстав на стременах, с силой опустил тяжелый меч на шею хорезмийца, защищенную лишь тонкой кольчугой. Пырнул в бок другого, наседающего на дерущегося рядом дружинника. Отбил сабельный удар щитом слева, щитом же сбил противника с коня. Увидел Светозара, который, ухая, долбил противников тяжеленной булавой, головка которой усажена шипами, долбил, не разбирая, куда попадет. Вот попал по крупу коня — и конь рухнул вместе с всадником.
Уже не кричали. Разве что вскрикивали от удара. Хрипели под тяжестью брони, ухали, ахали, звенели мечи, хряскали перначи и топоры, звенели тонким звоном секиры, отскакивая от брони, взвизгивали кони…
— Наша берет, княже! — вскричал Светозар.
— За нами правда! — ответил Святослав.
— Они бегут в крепость! — послышался голос Свенельда, оказавшегося неподалеку. — Выходи из сечи, князь, мы прикроем.
— Не убегут!
И точно: пешее войско хазар уже распалось на отдельные части. Одни еще сражались, другие спешили к наплавному мосту, ведущему в Саркел, куда уже бежало фальшивое войско, стоявшее на возвышенности. Карабулгары поворотили коней и бросились в степь, сломав строй хорезмийцев. И хорезмийцы тоже дрогнули, хотя за отступление и проигрыш битвы им грозила смерть, а их семьям — продажа в рабство: таков был уговор при найме между каганбеком Хазарским и шахом Хорезма. Но они еще держались, эти непревзойденные мастера сабельной рубки, однако пятились, пятились, и нужен был еще один нажим, чтобы они побежали.
ГЛАВА 22
Каганбек Иосиф, сидевший на высоком золоченом стуле, поднялся, вглядываясь в шевелящуюся вдали массу людей и коней, вспыхивающие на солнце мечи, сабли, доспехи. Все это постепенно заволакивалось бурой пылью, облако которой неуклонно подвигалось в сторону моста. Русские ломили с яростью неукротимой. Вот дрогнули и кинулись в степь карабулгары, за ними, немного погодя, печенеги. Когда же и хорезмийцы стали пятиться, каганбек понял, что сеча проиграна. Но раньше его это поняла женская рать, стоящая как за его спиной, так и впереди на скатах холмов, вооруженная в основном длинными кольями. Побросав свое оружие, женщины с визгом кинулись к мосту, и этот визг и крики покатились к реке с такой неудержимостью, что смели ряды пеших воинов-иудеев, прикрывающих эту рать, и редкую цепь, охраняющую мост. Оставалась еще надежда на высокие стены Саркела, на которых стояли не принимавшие участия в сече иудейские дружины.
И тут крик начальника стражи:
— О великий! Смотри! — и рука с плетью указала на реку.
Каганбек оборотился и увидел, что пришли в движение десятки ладей и ошив со множеством воинов на них, ударили о воду весла, и, подгоняемые течением, одни понеслись прямо на мост, другие к берегу под стенами города, третьи заворачивали к Хазарану, четвертые вот-вот приткнутся к правому берегу Итиля и окажутся в тылу всего хазарского войска.
— Коня! — вскричал каганбек.
Ему подвели иноходца. Помогли сесть в седло.
— В Саркел! — вскрикнул он и огрел иноходца плетью — тот сорвался в намет и понесся к мосту.
Стража каганбека плетьми, саблями и копьями расчищала путь, сбрасывая в воду бегущих к Саркелу женщин и ополченцев.
А к мосту уже приближались ладьи русов, полные воинов. К берегу, по которому среди саманных строений в панике метались женщины и дети, подплывали тяжелые ошивы.
Каганбек едва успел проскочить через мост со своей свитой, как к нему причалили первые суда, на мост стали выпрыгивать русские воины, и скоро густая щетина копий преградила путь желающим укрыться за крепостными стенами. Другая волна русов с криками бежала к воротам вслед за бегущими туда же воинами каганбека и женщинами, рубя отстающих. Стража попыталась было закрыть ворота, но толпа охваченных паникой людей смела стражу, а тяжелая железная решетка, которая при падении раздавила бы сколько угодно и кого угодно, неожиданно остановилась на полпути, упершись во что-то непреодолимое, и нападающие ворвались в город.
Каганбек остановил коня перед воротами своего дворца. Сзади нарастали крики ужаса, подавляемые ревом торжества, звоном мечей и сабель. В этом дворце он провел всю свою жизнь, здесь правили его деды и прадеды, его отец, здесь могилы двенадцати каганбеков, создававших хитростью и мечами царство Израилево на берегах Итиля и моря Хазарского, здесь родились его дети, которые должны были продолжить династию царей иудейских, сюда он ожидал приезда соплеменников из разных стран, и они таки приезжали, уверовав, что наконец-то Всевышний даровал им место под солнцем, откуда распространится Израиль на все четыре стороны света, от одного океана до другого, и не будет больше никого и ничего, кроме Израиля и подвластных ему народов и царств, где каждый иудей будет жить