Место было глухое, деревни кривичей встречались редко, купцы в эти края почти не заглядывали, лазутчики каганбека Хазарского до этих мест если и добирались, то пути отсюда не имели: всех, кто появлялся поблизости, приводили в лагерь и назад не отпускали, чтобы в Итиле не прознали и не забеспокоились.
Зима выдалась снежная, морозная. Многое пришлось претерпеть, дожидаясь весны. Но все когда-то кончается, вершась по извечному кругу. По утренним заморозкам пришло к Святославу большое пешее и конное войско, набранное матерью-княгиней в южных пределах Руси – на золото, присланное из Царьграда. В свое время, то есть в середине апреля, сошел снег, тронулся лед, низины превратились в озера, и почти тысяча ладей и ошив вышли на стремнину Оки, подняли паруса, и попутный весенний ветер погнал их по течению, туда, где в Оку впадает река Моска. Здесь князь Святослав задержался, врасплох захватив хазарского наместника, его немногочисленную рать, сборщиков подати. Расправившись с ними, он потребовал от князя вятичей присоединиться к своему войску. Престарелый князь, с высокого берега Оки обозрев бесчисленное количество судов, наполненных ратными людьми, согласился выделить для князя Киевского дружину. Сам идти отказался по причине недужности, отправив с дружиной своего старшего сына Всеслава. Святослав и тем был доволен.
Через три дня суда отчалили от берега и тронулись в путь. Князь Святослав стоял на носу передовой ладьи в белой рубахе и портах и, поставив ногу в красном сапоге на свернутую в круг толстую пеньковую веревку, вглядывался в безбрежную даль, щурясь от яркого утреннего солнца. Свежий ветер, напоенный горьковатыми запахами распускающихся почек и цветущей вербы, трепал его оселедец и полы рубахи, рябил стремнину широко разлившейся реки. За его спиной мерно звучал барабан, отсчитывая ритм для гребцов, и дружно ударяли о воду весла.
Князь оглянулся назад, и сердце его дрогнуло от радости: сколько хватало глаз, виднелись высокие мачты, паруса и скрывались за поворотом. Такого войска он еще не водил, теперь главное – нагрянуть неожиданно и тогда… Но вперед лучше не заглядывать: боги коварны и мстительны, могут радость превратить в печаль, торжество в унижение, победу в поражение. Лучше, чтобы они не знали о его замыслах, занимались своими божескими делами и не лезли в его, княжеские. А когда он добудет победу, он их, богов, отблагодарит по-княжески: принесет в жертву Перуну пленных исмаильтян и иудеев, ну и что там еще – по воле жрецов и волхвов. Пусть утешатся.
Еще через несколько дней их встретил флот муромцев во главе с князем своим Всеволодом.
Святослав обнялся с ним, показал рукой:
– Видал, княже? А? Вся Русь поднялась. И с таким войском чтоб мы не одолели козар?
– Боги милостивы к тебе, княже Киевский, – ответил ему муромец. – Наши волхвы спрашивали у них, и боги ответствовали, что пойдут впереди твоего войска. Да сбудется их воля!
– Боги всегда идут впереди сильного войска, княже Муромский, – засмеялся Святослав.
– Согласен с тобою, княже, – да устрашат они наших врагов!
Ока все ширилась и ширилась, вбирая в себя небольшие речки и ручьи. Уж правого берега почти не видать, но тут вдруг открылся такой простор, что его глазом охватить невозможно.
– Итиль, княже, – с гордостью произнес князь Муромский Всеволод.
Днепр, конечно, могучая река, но Итиль… В иных местах глянешь – берегов не видать, разве что островки деревьев, затопленных полой водой. А птицы… Сколько здесь птиц! Видимо-невидимо. А рыба! То там, то тут всплеснется что-то, и не поймешь, то ли рыба, то ли водяной, то ли русалка. Или перед самым носом ладьи взметнется огромный хвост, ударит по воде, расплескав ее и пустив кругом гребнистые волны, точно бревно кинули в реку. Затем черный плавник прочертит поверхность и уйдет на глубину, так что сердце у князя зайдется от охотничьего азарта эту рыбину как-то изловить и посмотреть на нее во всю ее сущую величину. А может, это и есть та самая рыба-Кит, что на морях-океянах глотает корабли, о которой сказывали бывалые люди? Может, заплыла эта рыбина из моря Хазарского, но не такая, чтобы очень большая. И сколько же чудес на белом свете, о которых он лишь слыхивал, но видеть не видывал!
Солнце показывало полдень, когда на правом берегу стали видны дымы, у костров люди и лошади. Вот уж машут руками, но голосов не слышно – так далеко это, и люди такие махонькие, аки букашки.
Святослав повелел повернуть ладью к берегу.
– Слушай! – закричали с берега, когда ладья приблизилась к нему.
– Слушаю! – откликнулся Святослав, приставив ко рту ладони.
– Конные отстали, княже, – кричали с берега. – Слишком большая вода! Хан торков Кодяча вопрошает, что делать?
– Скажи хану, что мы к вечеру встанем и подождем. Пусть поспешает! – прокричал князь в ответ и велел выводить ладью на стремя.
Когда солнце перевалило вершину своего дневного пути и стало клониться к покою, ладьи и ошивы пристали к узкой песчаной полоске правого берега, пролегшей у подножия горбатых холмов, поросших лесом. Многие вои, с шумом и гамом стосковавшихся по твердой земле людей, покинули корабли и, захватив топоры, пошли добывать дрова для костров. Сводили лошадей, чтобы дать им пощипать свежую траву в широкой лощине между холмами, по которой протекала медлительная речка. Там и сям ватаги раздевшихся до гола мужей и отроков лезли в холодную воду с короткими бреднями, в иных местах с небольших челнов заводили концы донных сетей, стрелки из лука рассыпались по камышам, подкарауливая гусей, уток и что попадется.
Такая задержка в пути не была предусмотрена, но Святослав понимал, что все гладко получаться не может, а отставшая конница торков, конные отряды северян, полян и волынян из-за разлива рек могут оказаться отрезанными от главных сил и пасть в неравных схватках с булгарами, печенегами или уграми. Выставив посты на возвышенностях, разослав конных разведчиков вниз и вверх по течению Итиля, Святослав решил дать отдохнуть воям и привести себя в порядок. Да и то сказать, с рассвета до заката не отрываются они от весел, и сам он гребет наравне со всеми, и хотя флот движется, подгоняемый течением, однако чем раньше войско поспеет к цели, тем неожиданнее для врага, тем вернее победа над ним.
Сколько лет, отправляясь в недальние походы, князь Святослав раздумывал над тем, что вот настанет время и надо будет решаться на открытую войну с хазарами. До сей поры только Олегу Вещему удавалось одерживать над ними победы, да и то не над тем войском, какое потом нагрянуло на Русь и поставило ее на колени, а над подвластными хазарам ясами, печенегами, уграми и булгарами. Главные советчики Святослава Свенельд и другие варяжские воеводы почти ничего не прибавляли к искусству вождения воев, когда надо предусматривать не только силу противника, но и его настроение, отношение с другими народами. В таком деле княгиня Ольга оказывалась более мудрой, умеющей заглядывать вперед – дальше иных волхвов. И Святослав за короткое время сумел впитать мудрость своей матери, прикладывая его к своему опыту. Он был уверен, что и на этот раз судьба и боги не отвернутся от него, тем более что каганбек Хазарский показал себя не самым умным правителем: он после разгрома алан уверовал, судя по всему, в непобедимость своих полчищ, утвердившись в том, что лишь он один имеет право навязывать свою волю подвластным ему близлежащим народам, а остальные должны ждать, когда он эту волю проявит. Слишком долго царям хазарским удавалось почти все: присоединять к своему царству новые племена и подавлять силой недовольство ранее покоренных. Наконец, и это самое главное, многие племена и народы дошли до такой степени ненависти к поработителям, что оставалось лишь чуть сдвинуть придавливающий их камень – и все непременно развалится и рассыплется в прах. Святослав был уверен, а матушка княгиня поддержала его уверенность, что время расплаты наступило и поэтому надо идти и идти вперед, навстречу своей судьбе.
И вот он идет. Но все ли предусмотрел? Все ли рассчитал правильно?
Громкие крики и вопли о помощи отвлекли Святослава от размышлений. Он повернулся в сторону лощины и увидел толпу конных то ли булгар, то ли печенегов, скачущих по берегу, потрясающих копьями и саблями. И тотчас же навстречу кочевникам бросилась конная застава северцев. Туда же побежали пешие воины сторожевого отряда. Схватка была недолгой, кочевники, отстреливаясь из луков, повернули назад, северцы пошли было вдогон, но отстали и остановились.
Через какое-то время к шатру, возле которого на чурбаке сидел Святослав, привели двух бритоголовых булгар, молодого и пожилого. У молодого была рассечена щека, пожилой придерживал одной рукой другую, видимо, перебитую мастерским ударом меча.
Спрашивать их, зачем нападали, не имело смысла: кочевник всегда нападет, если почует добычу.
– Спроси у них, к какой орде принадлежат и кому платят дань, – велел Святослав греку Свиридису, исполняющему при нем обязанности толмача.
Выяснилось, что отрядом командует сотник Кани-бек, что им приказано следить за кораблями русов и при случае взять языка, что они из племени артов, что дань платят кагану Булгар, а тот кагану Хазарскому.
– Вас перевезут на левый берег, – сказал Святослав, – дадут коней, вы поскачете в Булгар, скажете своему кагану, что каган Руси Святослав не желает зла стране Булгар и ее народу, что войско его движется на юг, что он хочет встретиться с каганом Булгар и выразить ему чувства дружбы и уважения к нему и его народу. Верните им оружие и отправьте на тот берег, – велел Святослав сотнику сторожевого отряда.
Булгар увели, и размеренная бивачная жизнь продолжилась. Дымили костры, в казанах варилась уха, рыбный дух мешался с дымом. Неподалеку от княжеского шатра звучали гусли, и сильный голос вел нараспев сказание о прошлых битвах и могучих богатырях. Но это не был голос Баяна, оставшегося в Киеве по причине старческой немощи. Зато его сказки повторяли многие и многие сказители, внося в них что-то свое, на потребу нового времени, не трогая главного, слагали новые. Быть может, и о нем, князе Святославе, кто-нибудь из них сложит свою сказку, и пойдет она в люди, как сказки о Вещем Олеге и его богатырях. Но это лишь в том случае, если ему удастся одолеть хазар и разгромить их державу.