Руси был таким сильным, что хазарское войско не выдержало и начало пятиться. При этом значительно раньше, чем было оговорено на вчерашнем совете у каганбека. Ну что ж, раньше – не позже. Русы сами идут в ловушку. И лицо каганбека дрогнуло довольной ухмылкой.
Вот правое крыло русов миновало поворот реки, тесня конницу карабулгар густым заслоном копий. Видно было, как падают кони и люди, сдергиваемые с седел, как русские дружины ударным клином разваливают тесный строй обороняющихся, все расширяя и расширяя прорыв, охватывая в то же время левое крыло войска каганбека искусным маневром второй колонны воинов, прикрытой продолговатыми червлеными щитами.
– Рру-рру, рру-рру! – доносилось грозное до шатра каганбека, белеющего на насыпном кургане.
Он вглядывался в поле битвы, которое все сильнее заволакивало пылью, стараясь определить, сколь велико войско Святослава. Не столь уж и велико, как померещилось лазутчикам. И не заметно, чтобы на кораблях оставалось много воинов. А русская конница так и совсем оказалась весьма незначительной: тысяч пять, от силы – восемь, не более. И не удивительно: русам не удалось склонить на свою сторону степняков, а сами они народ не конный, привыкли ратоборствовать в пешем строю.
И едва расширилось пространство между правым флангом русов и речной поймой, каганбек сделал знак трубачам, и над степью прокатился рев длинных труб-кураев – приказ хорезмийцам ударить всей своей массой по оголившемуся правому крылу русов, оторвавшемуся в пылу сечи от прикрывавшей его болотистой поймы. В прошлогодней битве с аланами такой удар решил исход сражения в пользу каганбека. То же самое должно произойти и сегодня. Это даже хорошо, что русы сами пришли под стены Итиля: здесь они и найдут свою могилу. Отсюда царь Хазарский распространит свою власть на запад и север, и потомки будут славить его наравне с легендарными царями иудейскими Давидом и Соломоном, Пейсахом и Иосифом Первым.
И пошла вперед гвардия наемников-хорезмийцев.
– А-ал-лаааа! – взметнулся к небесам ее многотысячеголосый вопль.
– А-ааа! – подхватили этот вопль стоящие на холмах жены и девы, изображающие резервное войско каганбека.
Но именно такое развитие событий предвидел Святослав, загодя изучив повадки хазарских воевод, поэтому и держал свою тяжелую конницу сзади. И едва хорезмийцы достигли крайних рядов княжеской дружины, как четыре ряда повернулись к ним лицом, оградившись колючей стеной длинных копий. Однако большая часть хорезмийской конницы уже заскакивала с тылу, и Святослав вскинул вверх свой длинный меч.
– Русь! Слава! Вперед! – вскричал он, не слыша и не узнавая своего голоса, и, опустив забрало, вонзил шпоры в бока своего коня. За ним с тяжелым гулом тысяч копыт ринулось разноплеменное конное войско, выметываясь из лощины, и бешеный восторг объял душу князя: сейчас, вот в эти самые мгновенья, должна решиться судьба Руси, судьба его собственная и его войска.
– Сла-ааав-вааа! – неслось, опережая его коня, сливаясь с криком хорезмийцев, удваиваясь и утраиваясь, оглушая.
От удара копья Святослав уклонился, выровнялся в седле и, привстав на стременах, с силой опустил тяжелый меч на шею хорезмийца, защищенную лишь тонкой кольчугой. Пырнул в бок другого, наседающего на дерущегося рядом дружинника. Отбил сабельный удар щитом слева, щитом же сбил противника с коня. Увидел Светозара, который, ухая, долбил противников тяжеленной булавой, головка которой усажена шипами, долбил, не разбирая, куда попадет. Вот попал по крупу коня – и конь рухнул вместе с всадником.
Уже не кричали. Разве что вскрикивали от удара. Хрипели под тяжестью брони, ухали, ахали, звенели мечи, хряскали перначи и топоры, звенели тонким звоном секиры, отскакивая от брони, взвизгивали кони…
– Наша берет, княже! – вскричал Светозар.
– За нами правда! – ответил Святослав.
– Они бегут в крепость! – послышался голос Свенельда, оказавшегося неподалеку. – Выходи из сечи, князь, мы прикроем.
– Не убегут!
И точно: пешее войско хазар уже распалось на отдельные части. Одни еще сражались, другие спешили к наплавному мосту, ведущему в Саркел, куда уже бежало фальшивое войско, стоявшее на возвышенности. Карабулгары поворотили коней и бросились в степь, сломав строй хорезмийцев. И хорезмийцы тоже дрогнули, хотя за отступление и проигрыш битвы им грозила смерть, а их семьям – продажа в рабство: таков был уговор при найме между каганбеком Хазарским и шахом Хорезма. Но они еще держались, эти непревзойденные мастера сабельной рубки, однако пятились, пятились, и нужен был еще один нажим, чтобы они побежали.
Глава 22
Каганбек Иосиф, сидевший на высоком золоченом стуле, поднялся, вглядываясь в шевелящуюся вдали массу людей и коней, вспыхивающие на солнце мечи, сабли, доспехи. Все это постепенно заволакивалось бурой пылью, облако которой неуклонно подвигалось в сторону моста. Русские ломили с яростью неукротимой. Вот дрогнули и кинулись в степь карабулгары, за ними, немного погодя, печенеги. Когда же и хорезмийцы стали пятиться, каганбек понял, что сеча проиграна. Но раньше его это поняла женская рать, стоящая как за его спиной, так и впереди на скатах холмов, вооруженная в основном длинными кольями. Побросав свое оружие, женщины с визгом кинулись к мосту, и этот визг и крики покатились к реке с такой неудержимостью, что смели ряды пеших воинов-иудеев, прикрывающих эту рать, и редкую цепь, охраняющую мост. Оставалась еще надежда на высокие стены Саркела, на которых стояли не принимавшие участия в сече иудейские дружины.
И тут крик начальника стражи:
– О великий! Смотри! – и рука с плетью указала на реку.
Каганбек оборотился и увидел, что пришли в движение десятки ладей и ошив со множеством воинов на них, ударили о воду весла, и, подгоняемые течением, одни понеслись прямо на мост, другие к берегу под стенами города, третьи заворачивали к Хазарану, четвертые вот-вот приткнутся к правому берегу Итиля и окажутся в тылу всего хазарского войска.
– Коня! – вскричал каганбек.
Ему подвели иноходца. Помогли сесть в седло.
– В Саркел! – вскрикнул он и огрел иноходца плетью – тот сорвался в намет и понесся к мосту.
Стража каганбека плетьми, саблями и копьями расчищала путь, сбрасывая в воду бегущих к Саркелу женщин и ополченцев.
А к мосту уже приближались ладьи русов, полные воинов. К берегу, по которому среди саманных строений в панике метались женщины и дети, подплывали тяжелые ошивы.
Каганбек едва успел проскочить через мост со своей свитой, как к нему причалили первые суда, на мост стали выпрыгивать русские воины, и скоро густая щетина копий преградила путь желающим укрыться за крепостными стенами. Другая волна русов с криками бежала к воротам вслед за бегущими туда же воинами каганбека и женщинами, рубя отстающих. Стража попыталась было закрыть ворота, но толпа охваченных паникой людей смела стражу, а тяжелая железная решетка, которая при падении раздавила бы сколько угодно и кого угодно, неожиданно остановилась на полпути, упершись во что-то непреодолимое, и нападающие ворвались в город.
Каганбек остановил коня перед воротами своего дворца. Сзади нарастали крики ужаса, подавляемые ревом торжества, звоном мечей и сабель. В этом дворце он провел всю свою жизнь, здесь правили его деды и прадеды, его отец, здесь могилы двенадцати каганбеков, создававших хитростью и мечами царство Израилево на берегах Итиля и моря Хазарского, здесь родились его дети, которые должны были продолжить династию царей иудейских, сюда он ожидал приезда соплеменников из разных стран, и они таки приезжали, уверовав, что наконец-то Всевышний даровал им место под солнцем, откуда распространится Израиль на все четыре стороны света, от одного океана до другого, и не будет больше никого и ничего, кроме Израиля и подвластных ему народов и царств, где каждый иудей будет жить «под своей виноградной лозой, под своей смаковницей, в покое и безопасности». Здесь, в специальных помещениях, были собраны бесчисленные сокровища, накопленные за десятилетия его предшественниками, а у него, судя по всему, не оставалось времени захватить с собой и сотой их части.
Каганбек застонал от отчаяния и бессилия и погнал коня к восточным воротам, выходящим на основное русло реки, где всегда наготове стояла изукрашенная коврами баржа. Там его ожидали сыновья и немногочисленная стража.
То, что он увидел, оказавшись на берегу, потрясло каганбека Иосифа больше, чем потеря сокровищ: вся река была усеяна челнами, наполненными беглецами. В них он узнавал своих приближенных, князей, судей и книжников. Одни правили на другой берег, но большинство уходило вниз по течению, надеясь затеряться среди камышовых зарослей в многочисленных протоках. Многие челны были так перегружены, что черпали воду бортами, переворачивались на стремнине, слышались крики тонущих женщин и детей…
А из-за косы уже вымахивали ладьи русов. Часть из них двигалась к причалам Хазарана, другая охватывала Саркел с востока. Медлить было нельзя ни единого мгновения.
Каганбек въехал на паром, за ним его свита, изрядно поредевшая, и паром отчалил от берега под вопли тех, кому не на чем было бежать из Саркела. Гребцы налегли на весла. Стража копьями пронзала любого из несчастных, оказавшихся в воде, кто пытался ухватиться за паром, и каганбек вдруг понял, что очередному царству иудейскому, о котором мечтают рассеянные по всему свету сыны Израиля, пришел конец, что он уже не царь, а беглец, гонимый и преследуемый, с горстью дирхемов в кожаном кошеле у пояса, без царства, без крыши над головой, почти без слуг и рабов, а те, что остались, могут придушить его ночью, без сподвижников, которые бежали первыми, без верных хорезмийцев… Впрочем, верны они до тех пор, пока им хорошо платят, а платить нечем: нет денег, нет и верности. Теперь он, царь иудейский, стал похож на тот кувшин, которому все плохо: его ли ударят камнем или он ударится о камни – конец один.
Паром успел пересечь русло реки и избежать мечей и копий свирепых русов. Миновав Хазаран, все восемь ворот которого были распахнуты настежь, он пристал к левому берегу Итиля, где пытались найти укрытие беглецы, в основном иудеи и хорезмийцы, но вдали, со стороны верховий, вдруг показались всадники, покрутились на месте, и каганбек с тревогой разглядел в поднимающейся пыли большое конное войско, вымахивающее на вершины барханов. Он пришпорил своего иноходца, направляя его в седловину между барханами. Чье бы ни было это войско, встреча с ним не сулила ничего хорошего. Вся надежда на резвость своих коней да на удачу.