– «Сам воспитывать», – передразнил его Сергей. – Тоже мне мать-одиночка!
Иосик склонился над детьми, нежно притронулся к первому.
– Сыночек мой… – Поправил одеяльце над вторым. – Маленький мой… – Погладил третьего. – Кровушка моя… – Потом вдруг схватился за голову и запричитал. – Что же это получается? Человек не успел родиться, а уже без отца, без матери?.. Уже сирота?.. Уже подкидыш?.. Уже вдова?..
– У меня есть предложение, – прервал его стенания Юра. – Давайте жить одной семьей и воспитывать троих детей.
– А фамилия?.. Чью фамилию они будут носить?
– Я предлагаю мою.
– Ну, конечно: я буду Дуклер, а мой сын – Матусевич, да?
– Ты можешь тоже перейти на мою фамилию, – миролюбиво предложил Юра.
– Я вижу, без жребия не обойтись, – заключил Винни-Пух и стал надписывать бумажки.
– Это всё из-за тебя! – вдруг набросился Иосик на Юру. – Ты просил принести детей!
– А, по-моему, ты!
– Не надо ссориться, – Сергей примирительно положил руки им на плечи, – ведь вы теперь родственники: может, через минуту он станет отцом твоего ребёнка.
Иосик и Юра сразу сникли, подавленные этой мыслью. Затем Иосик виновато тронул Юру за рукав.
– Я тут на тебя орал… Не обижайся… И если мой сын достанется тебе, пожалуйста, будь с ним поласковей…
– И ты тоже… – Юрин голос дрогнул. – Не помни зла… Ребёнок не виноват…
– Что я – изверг?!
Они стоят виноватые, просветлённые, готовые прослезиться.
– Я горжусь вами! – Сергей поцеловал каждого в лоб. – А теперь приступим. – И он перемешал в шляпе скрученные бумажки.
– Стойте! – В дверях появилась Любовь Петровна. – Сказано, склероз!.. Как мне раньше в голову не пришло… Надо их перевесить.
– Зачем?
– Чтобы узнать, кто чей. Ведь против каждой фамилии точный вес стоит, ну, и…
– Гениально! – закричал Серёжка. – Качать Любовь Петровну!
– Качать потом. А теперь поехали взвешиваться!
Она подхватила тачку, чтобы её увезти. Но в дверях бронзовым монументом встал Иосик.
– Извините, но взвешивать в подсобке мы вам не позволим. Здесь! На прилавке! На глазах у покупателей!
– Иосик народный контролёр, – пояснил Сергей, – он будет стоять насмерть.
Через несколько минут весы, принесённые медсестрой, были установлены на столе. Любовь Петровна вручила девушке листок с записями весовых категорий и приказала сверять с показателями. Она положила первого младенца на весы. Все застыли в ожидании.
– Четыре килограмма двести грамм, – торжественно объявила акушерка.
Медсестра сверила с листком и сообщила:
– Это Грин.
– Мой! Я так и думал! – закричал Винни-Пух. – Самый красивый!
Увидел, что акушерка привязывает к ножке ребёнка номерок, и попросил:
– Пожалуйста, морским узлом, хорошо?..
Любовь Петровна положила на весы второго новорожденного.
– Четыре килограмма шестьсот пятьдесят грамм.
– Матусевич! – объявила медсестра.
– Какой богатырь! – обрадовался Юра. – И толще, чем у Грина.
– Мой мускулистей! – парировал Серёжка. Потом обратился к Иосику, указав на третьего младенца. – Значит, этот твой.
– Пусть перевесят, – мрачно потребовал Иосик. Потом забрал у медсестры листок. – Я сам проверю.
– Два килограмма восемьсот грамм, – сообщила акушерка вес третьего.
– Ничего подобного! Здесь два килограмма восемьсот десять грамм. – Иосик дал выход сдерживаемому гневу. – И так меньше, чем у всех! Выдали какие-то остатки, так и здесь обвешивать! Утруска-усушка?!
– Чего ты скандалишь? Не усушка, а утечка. – Сергей показал ему мокрую пелёнку.
– Всё! – объявила акушерка. – Представление окончено!.. Поехали завтракать.
Она укатила тачку с детьми.
Медсестра задержалась и подошла к Иосику.
– Вы не расстраивайтесь. Он немножко недоношенный, но из недоношенных обычно вырастают талантливые дети, так написано в учебнике.
– Правильно! Я тоже недоношенный, – обрадовался Иосик и настроение его сразу исправилось. – А вы – хороший специалист, я вам напишу благодарность!
– За что? – смутилась девушка. – Я ведь такое натворила!
– Зато, благодаря вам, дети увидели своих отцов. Теперь они лежат и гордятся. – Серёжка вытащил из кошёлки и протянул медсестре букет из трех бананов. – С наступающим Новым годом!
Когда девушка ушла, Винни-Пух обнял друзей за плечи.
– Ну, отцы-молодцы!.. Не знаю как вы, а я завидую нашим сыновьям: они богаче нас.
– Ты накопил для своего сына много миллионов, господин Ротшильд?
– У меня большее богатство, чем деньги. Я приобрёл за свою жизнь двух верных друзей, которых по наследству передаю сыну. Он не успел родиться, а у него уже есть вы!
– Мы – это богатство! – охотно согласился Иосик. – Но оно скоро кончится, лет через тридцать-сорок.
– Ничего! К тому времени каждый из них приобретёт своих собственных друзей и станет ещё богаче!
Откуда-то издалека донёсся бой курантов, звучащих по радио, и Сергей прервал фразу.
– А ну, в темпе!
Он достал бутылку шампанского и стал её открывать.
– Во что же налить? – тоскливо произнёс Юра, осматривая приёмный покой в поисках какой-нибудь посуды. И вдруг его взгляд остановился на целлофановом пакете, в котором красовались три новеньких белых горшочка. – А что, если?..
– Конечно! – подхватил его идею Иосик. – Великолепные заздравные чаши. Поэтому за ними и была очередь!
Он вынул горшочки, смахнул носовым платком с них пылинки и подставил Сергею, который уже откупорил шампанское.
– С Новым годом! – торжественно провозгласил Юра.
– И с новым родом! – добавил Иосик.
Друзья чокнулись горшочками.Из недавнего прошлого
ОТ АВТОРА: Как-то меня спросили, помню ли я Отечественную войну. Я ответил: она осталась у меня в позвоночнике, и пояснил: во время эвакуации мама с двумя маленькими детьми, мною и братиком Лёней, сидела на чемоданах и ждала поезда. Вокруг сидели, лежали, спали сотни, а то и тысячи, таких же, как мы, беженцев. Когда, наконец, раздавался долгожданный гудок паровоза, вся толпа вскакивала и неслась на перрон, а я начинал в ужасе плакать: мне казалось, что нас сейчас затопчут…
Уже много лет я езжу в самых комфортабельных вагонах, на заранее заказанных местах, но до сих пор, услышав ночной гудок тепловоза, ощущаю, как по позвоночнику пробегают мурашки.
Наше прошлое крадётся вслед за нами: и память о войне, и ужасы сталинизма, и ханжество, и лицемерие, и покорность, и привычка к постоянным запретам, и боязнь проявить инициативу, и мерзейший, подленький страх перед начальством…
Оно царапает наши души, пытается проникнуть в наших детей, цепляется за наших внуков…
Мы вышли из прошлого – как бы выгнать его из нас!
Мишка Норушко
Что творилось в доме Норушко: Мишку собирали в командировку! Последние двадцать лет Мишка не выезжал из дому дальше семейного садового участка, поэтому был совершенно подавлен. Чемодан ему паковала жена. На кухне тёща жарила в дорогу уже вторую сотню котлет. Тесть, капитан милиции, давал последние напутственные указания.
– В поезде – никому не доверяй: портфель под голову, чемодан – под ноги. Суточные где держишь?..
– Вот. – Мишка вытащил из кармана кошелёк.
– Отставить! Деньги надо держать в потайном кармане. Сейчас я тебе его пришью к майке.
Мишка покорно стянул рубашку.
Вошла тёща в милицейских сапогах и кителе: она экономила свою одежду и дома ходила в одежде мужа.
Поставив на стол блюдо с котлетами, строго посмотрела на зятя и приказала:
– К бабам не приставай! Знаю я вас, командированных.
Жена тихо заплакала, укладывая бельё. Мишка легко простуживался – от сквозняков, от самого тихого ветерка, даже от дыхания спящей рядом с ним жены, поэтому она, несмотря на августовскую жару, набила чемодан тёплым бельём. Слёзы капали на кальсоны.
Мишка стал её успокаивать, клялся писать каждый день, утром и вечером. Ему стало жутко от мысли, что он может приставать к чужим, незнакомым женщинам.
– Купи мне роверон и сигмомецин, – попросил переходящий дед. Он переходил от родственников к родственникам для дополнительного метража при намечающемся увеличении жилплощади. Когда в семье Норушко узнали о Мишкиной командировке, деда срочно привезли и прописали: раз Мишку стали посылать в командировки, могут дать новую квартиру.
– Вот! – Дед протянул стопку рецептов. – Если этих не достанешь, возьми какие-нибудь другие.
Дед беспрерывно поглощал разные лекарства, которые попадались под руку. Объяснял это так: пока достанешь те, что выписали, и этих не будет. Несмотря на съеденное количество лекарств, был бодр, наверное, благодаря своей худобе.
– Эх, мне бы с тобой… Я бы!.. – игриво выкрикнул дед, очевидно, он проглотил что-то возбуждающее.
…Вечером на вокзал Мишку провожали все. В купе уже расположились три студентки. Тестю это не понравилось. Пошептавшись с проводником, он перевёл зятя в другое купе, где ехала деревенская старушка с котёнком и два солдата. Тесть засунул Мишкин чемодан под подушку, проконтролировал, как запирается дверь, и проверил у солдат отпускные удостоверения. Потом снова вызвал проводника и потребовал присматривать за Мишкой, хотя Мишка был в том возрасте, когда можно, ещё имея детей, уже иметь внуков.
– До отхода поезда остается пять минут, – сообщило радио.
– Майку до возвращения нигде не снимай, – многозначительно напутствовал тесть. Жена снова заплакала. Растроганная старушка уступила Мишке нижнюю полку. Травмированные солдаты стояли по стойке «смирно». Даже суровый тесть незаметно смахнул на пол скупую милицейскую слезу. Только переходящий дед чувствовал себя прекрасно и съел весь сахар, приготовленный для чая.
Ночью Мишка долго не мог уснуть. Волнения дня улетучились, впереди ждал манящий, неизвестный город, ответственное задание, которое он, конечно, с честью выполнит. Он, Мишка Норушко, вдруг впервые почувствовал свою значимость. Начинался новый этап в его биографии. Очень хотелось петь. Он буквально за уши удерживал в себе рвавшийся наружу куплет: